Проза. Память жива.

Что и где почитать о немцах Поволжья: книги, средства массовой информации, библиотеки.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

...Вечного на Земле нет ничего. Всё проходит. Остаётся только ПАМЯТЬ. Память - самый бесценный дар богов, венец человеческого разума, связующая нить времён. Она беспристрастно ведёт по подземельям давно ушедших лет, сохраняя и воспроизводя в сознании людей канувшие в Лету события и явление. Уходят столетия, уходят люди, но память цепко держит деяния добрые и ещё крепче богопротивные поступки. Она не только хранит, но и учит...Н.А.Одинцов. "На таймырских перекрёстках".

В этой теме могут быть выставлены малые формы прозаических произведений, воскресающих память
о временах жизни представителей российских немцев. Это могут быть рассказы, отрывки из повестей и пр.

ЭЛЬЗА, ЭММА И ГЕНРИХ.
Рассказ о войне.

Ольга Мальцева-Арзиани

1939г. Подмосковье. Дачный посёлок Валентиновка.
- Ты моя рыжепушистокрасавица, Верочка!
Серёжа гладил её волосы, как в юности, когда он был неуклюжим мальчишкой, мечтающим стать хирургом, а она - приехавшей к родственникам в Сибирь москвичкой, чуть картавящей, смешливой девочкой, покорившей сердце сибиряка...
Их дочери, обе кудрявые, с рыжеватыми, в маму, волосами, уже спали.
А Сергей и Верочка сидели в саду на старой скамье под кустом белой махровой сирени и мечтали о будущем.
- Я буду любить тебя всегда, Серёженька.
- Мы никогда не будем расставаться, моя хорошая.
Ты мне очень нужна. Ты и дети.
Он нежно обнял Веру и стал целовать её волосы...

1941 год. Двадцать второе июня.
Когда Эльзу неожиданно на школьном дворе обозвали "Фашисткой", девушка от удивления просто не могла поверить, что Стася, её подруга Станислава, произнесла эти ужасные слова...
Утром мама разбудила их с маленькой Эммой своим страшным криком. Сквозь сон они никак не могли понять, что началась война. Мама кричала и кричала, а потом и из других комнат их коммуналки на Чистых Прудах послышались крики, стоны, плач детей, шум передвигаемой почему-то мебели, оказалось, люди отодвигали шкафы, закрывающие двери в кладовки, искали там вещмешки и чемоданы, лихорадочно собирали вещи, началось что-то невообразимое. Отец, доктор Сергей Владимирович Измайлов, был на дежурстве в больнице, и мама, Вера Ивановна, побежала туда, благо не так далеко было, всего пару остановок на трамвае "А", с любовью величаемом москвичам "Аннушкой". Детям мама наказала оставаться дома, но девочки, прождав час-другой, написали маме записку, что бегут ненадолго в школу, и, вбежав в школьный двор, остановились, увидев толпу старшеклассников.
И в этот момент Стася обозвала её фашисткой...
Эльзе было 5 лет, когда родилась сестрёнка. Мама сказала, что уж если старшую девочку назвали звучным именем Эльза в честь жены какого-то
интернационалиста, то и младшую надо называть "под стать" старшей.
Так и появилась в этой русской семье вторая девочка с необычным для Москвы именем - Эмма.
Впрочем, были уже и Кимы, и Электрификации, и Револючии, и Марлены, но Эльза и Эмма вообще не понимали, чем их имена отличаются от других имён.
Собственно, они даже гордились своими яркими именами. Две сестрички Измайловы, Эльза и Эмма. Что тут особенного?
Эльза закончила 9 класс, была уже взрослой семнадцатилетней девушкой. А вот Эмме было всего 12 лет. Эльзе хотелось стать врачом, а Эммочка любила читать и непременно хотела стать журналистом. Их мама работала машинисткой в газете, девочки часто прибегали в редакцию, вдыхали запахи "взрослой жизни", слушали рассказы о командировках, заданиях, о передовиках и передовицах, о стахановцах, трактористках и шахтёрах. Именно здесь, в редакции, и была настоящая жизнь.
Папа же дома рассказывал о чём-то неинтересном и обыденном. То кому-то операцию делал, то кого-то едва с того света вернул, то медсестра йод пролила. Эльза слушала отца и задумчиво улыбалась, а Эмма старалась поскорее уединиться с книгой или с газетой.
Эльза была бойкая и уверенная в себе. Отличница, правильная, принципиальная.
Эмма училась средне, но была доброй и общительной девочкой. Скромная и тихая, она ни с кем не ссорилась, никогда не выясняла отношения, и её в школе любили.
Когда случилось нечто ещё более страшное, чем война, и её сестру принародно назвали фашисткой, Эмма покрылась красными пятнами и остановилась, как вкопанная. И кто назвал так Эльзу? Та самая Стася, которая ещё вчера вместе с ними на кухне уплетала картошку с рыбой, принесённой соседкиным сыном Вадимом? И нахваливала стряпню девочек?
Эльза молчала, от обиды глаза её наполнились слезами, и она боялась, что эти самые слёзы предательски выльются из глаз...
И тогда Эмма, наша маленькая и робкая Эмма, произнесла громким шепотом, да так, что было слышно всем во дворе их старенькой школы, фразу, которая заставила всех задуматься и замолчать...
- Мы не фашисты. Мы на фронт уходим.
И, дёрнув Эльзу за рукав, заставила старшую сестру сдвинуться с места и идти за ней домой.
А дом уже был совсем другим, не тем, что был вчера, и даже не тем, что был, когда они шли в школу.
Трудно было понять, что с ним случилось , почему он стал не похожим на себя. И тут Эльза поняла, в чём дело: просто никто не выглядывает из окон и не поёт песен. ВОЙНА!!!

1941-1943 годы Письма с фронта.
Отец часто писал письма с фронта. Он, как никто другой, понимал, что жизнь в любой момент может оборваться. И ему хотелось оставить след в душе своих детей, а жене рассказать то, о чём не хватало времени говорить в мирное время. И неслись к ней признания в любви. И неожиданно это было, и трогательно, и страшно. Страшно, потому, что к этой любви прикоснуться было нельзя. И неизвестно было, вернётся ли муж с войны домой, встретятся ли они вновь. Она читала письма и перечитывала. А потом стала перепечатывать и складывать в стол, в заветную папку.
Госпиталь был совсем недалеко от линии фронта. И военврач в редкие минуты отдыха писал домой, мысленно разговаривал с женой и детьми.
Вскоре весь персонал, да и раненые тоже, стали называть его за спиной писателем.
А тем временем "писатель" неистово боролся за каждую доверенную ему жизнь.
И если кто-то всё-таки умирал, он заставлял себя написать семье погибшего. Ведь доктор знал, как ждут бойца дома, как верят в победу и ждут его возвращения.
Трудно было писать о смерти. Но он писал. И дарил жене надежду. Писал, что муж умер с её именем на губах. Так ли это было, это уже было неважно. Главное, что женщина читала эти строки и верила. И родным показывала, и сыну. И сын тоже шёл воевать, душить фашистов, защищать мать и родину. Или родину и мать.

Последние слова.
Санитарочка успела вытащить с поля боя уже четверых бойцов, когда ранили и её.
Хрупкую, маленькую девчушку вынес пожилой солдат, истекающий кровью, но не бросивший свою ношу. И вот теперь девочка металась в бреду и просила у кого-то прощения. Она повторяла и повторяла непонятные доктору слова. Ты не фашистка, прости. Ты не фа...и всё. И девочки не стало.
Доктор плакал. У него в Москве остались две дочери. И вот сейчас у него на руках умерла девочка, так похожая на подругу его дочери. Но не она. Та была упитанная и неуклюжая. А эта - тростиночка. Бледная, недожившая, недолюбившая.
Не стал он писать матери девочки. Не посмел. Ей написал тот истекающий кровью солдат. И не забыл упомянуть последние странные слова девушки про фашистку.
Цензор вычеркнул это слово. Но мать, положив лист на оконное стекло, смогла всё-таки разобрать это слово. Мать сразу всё поняла и поклялась найти после войны Эльзу и попросить прощение за дочь.
Тем временем Эльза и Эмма были в Сибири, у бабушки, матери отца. Эльза работала в медсанчасти, а Эмма прибегала помогать ей.
Она писала заметки о бойцах, попадавших в медсанчасть, и отправляла их маме в газету. Заметки эти попадали всё в ту же папку в столе машинистки, что и письма от её мужа. Сюда же попадали и письма от старшей дочери.

1942 год. Сибирь. Генрих.
Этнические немки, сёстры Ирма и Берта, чьи предки испокон веку проживали на территории СССР, попали в женский лагерь в Сибири сразу же после начала войны только за принадлежность к нации Гитлера. От других заключенных они узнали, что некоторые немки старались всеми правдами и неправдами забеременеть на зоне. Как им удавалось уломать конвоиров, история умалчивает. Но от этой связи рождались дети, и матерей с младенцами отпускали "на поселение".
Старшая из сестёр, Берта, решила, что Ирма должна попробовать спастись. Иначе обе они погибнут в лагере.
Ирме, младшей из сестёр, весёлой и красивой, с копной рыжих кудрявых волос, удалось осуществить мечту многих ни в чём не повинных женщин и забеременеть.
Берта была счастлива, что хотя бы Ирмочка останется жива. И мать, и отец у них умерли ещё до войны, Ирма работала учителем немецкого в школе, а Берта не смогла получить высшего образования и работала в той же школе библиотекарем. Директор школы ценил обеих сестёр Фурман и даже попытался замолвить за них слово, когда прямо в школу пришли их арестовывать. Повезло, что хотя бы его за вмешательство не арестовали...
Отцу её ребёнка удалось отправить Ирму с малышом на поселение. На этом дальнейшее его участие в их судьбе прекратилось. Но и этого было сверхдостаточно для того, чтобы старшая из сестёр, Берта, оставшаяся в лагере, чувтствовала себя счастливой. Она понимала, что вряд ли выживет. Но верила в то, что Ирма с маленьким Генрихом останутся живы и продолжат их род...


Архивные документы:
Из послужного списка "всесоюзного старосты" Михаила Калинина.
ГЕНОЦИД РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ
О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья.
Судьба российских немцев.
Прологом этой трагедии послужил известный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья". За ним последовала целая серия такого же рода "актов", круто, с бесцеремонной и совершенно немотивированной жестокостью преломивших судьбу почти полуторамиллионного немецкого населения, проживавшего в течение без малого двух столетий в самых различных регионах страны от Прибалтики до Дальнего Востока, от Мурманска до Ашхабада...
В соответствии с упомянутым Указом ПВС СССР в сентябре 1941 года было ликвидировано "под корень" национальное административно-территориальное образование - АССР немцев Поволжья, где компактно проживало около четверти всей внутрисоветской немецкой общины. Десятки тысяч немецких семей в "самые сжатые сроки" (за считанные сутки) подверглись принудительному выселению в отдаленные и малообжитые районы Западной Сибири и Казахстана. Вскоре к ним "присоединились" соплеменники из других мест (Причерноморья, Кавказа, Украины и т.д.).
А далее начались повальные аресты.


Когда Ирму с завёрнутым в какую-то дерюжку ребёнком привезли на телеге в медсанчасть сердобольные соседи, она успела только произнести имя мальчика - Генрих, и умерла от воспаления лёгких. Мальчику было месяца три, но никаких документов при нём не оказалось. Эльза, памятуя, как из-за имени обидели её, от греха подальше сказала доктору, что мальчика зовут Геной. Так и записали, Геннадий. А фамилию дали Измайлов, как у Эльзы и Эммы. Мальчика отдали в детский дом. Жаль было отдавать. Такой хорошенький был мальчишечка! Но бабушка была совсем старенькой, Эмма училась в школе, а Эльза работала. Девочки записали все данные малыша и отправили маме в Москву, в редакцию. Они решили во что бы то ни стало найти мальчика после войны.
Перепечатав очередное письмо от девочек, Вера положила его в заметно потолстевшую папочку.


Слепота.

Мать погибшей Стаси, Тамара Ильинична, осталась совсем одна. Муж, пограничник, погиб ещё в первые дни войны. Жизнь потеряла свой смысл. Но она обязана была отыскать Эльзу и попросить у неё прощения за дочь. Эта мысль не давала ей покоя.
Разыскав Веру Ивановну, она ничего не сказала о том страшном дне начала войны, когда её Стася по недомыслию обидела подругу. Уже вечером девочка раскаялась, рассказала обо всём матери. Но Эльзу она больше не видела и отправилась на фронт. Девочки в детстве были очень дружны, и Вера Ивановна постаралась, как могла, утешить мать Стаси. Она посоветовала женщине молиться о душе дочери. И призналась, что молится и о муже, и о детях.
Вера Ивановна устроила маму Стаси нянечкой в тот госпиталь, где раньше работал её муж. Теперь уже Тамара была так загружена, что некогда было предаваться грустным мыслям. Она стала незаменимой. Тамарочку любили все. И она начала оттаивать душой. Горе было у всей страны, не только у неё. И всем вместе надо было делать всё для победы. И Тамара делала. Не спала ночами, ухаживала за тяжелоранеными, привязывалась душой к каждому, жила их жизнью, становилась им сестрой, матерью. Так жила вся страна. И Тамара научилась "жить дальше"...
Военврачу Измайлову удалось спасти жизнь майору - танкисту, получившему множество ожогов. А вот зрение восстановить не удалось. Как же хотелось доктору помочь герою-майору, но не мог он ничего сделать...Последней надеждой Измайлова был его друг, офтальмолог, который, по слухам, работал в госпитале где-то в Сибири...
Когда ослепший майор добрался с другими ранеными до Москвы, он уже не надеялся на то, что врачи смогут ему помочь. Но не отчаивался. Хотя и обидно было, что уже никогда не сможет вернуться в строй. Пусть майор и не представлял пока, что ждёт его впереди, но был уверен в том, что сумеет выстоять. Другим хуже. Он остался жить не для прозябания. Ну и что, что слепой. Слепота отступит. И дело найдётся. Надо жить...
Тамару попросили сопровождать слепого майора в Сибирь, в госпиталь.
Сколько было пересадок, бомбёжек, каким длинным был этот путь, эта дорога к...счастью, описать трудно. Три месяца пути...
В госпиталь входила удивительная пара - молодой, весь в шрамах от ожегов слепой майор и женщина, явно его жена. Постарше майора, попроще. Но так бережно вела его она, и такой радостью сияло её лицо, что ошибиться было невозможно. Да и он был уверен в надёжности своей спутницы. Две одинокие души обрели друг друга. Теперь они вместе будут бороться со слепотой. Да и какая уж тут слепота, если один из них всё видит и живёт жизнью другого?

1943 г. "Пропал без вести".
Верочка не могла поверить в то, что не увидит больше Сергея. Ей принесли не похоронку, и у неё оставалась надежда, что муж найдётся, что что-то случилось, что произошла путаница. У неё остались его письма. И его любовь. Такая огромная, что плачущее её сердце не вмещало уже эту любовь, она рвалась наружу, выплёскивалась, и Вера с надеждой заглядывала в глаза сослуживцев, повторяя им что не похоронка ей пришла, значит Серёжа жив! Обязательно жив...Сотрудники, пряча глаза, говорили, что тысячу раз такое случалось, что даже людям похоронки приходили, а человек оказывался жив.
Вера понимала умом, что люди просто ей сочувствуют, стараются поддержать и утешить. Но всё равно верила. Она не спешила вечерами домой, где никто не ждал, когда она войдёт с шумом и гамом в дом, как делала до войны, в совсем другой жизни, а открывала свою заветную папку и читала письма мужа и детей. Теперь ещё и от Тамары с Митей приходили письма. Они тоже уверяли её, что такой человек, как доктор Измайлов, не мог бесследно исчезнуть. Писала, конечно же, Тамарочка. Врачи так и не смогли помочь Мите. Но они были счастливы. Митя даже нашел работу. Преподавал. Тамара его сопровождала повсюду, была его глазами. Они часто гуляли по городу. Однажды они присели на лавочку в парке. Грелись на осеннем солнышке. Где-то поблизости послышались детские голоса. Какой-то малыш протянул руки к Мите, подошёл к их лавочке, обнял слепого за колени и прижался к нему. У Тамары слёзы навернулись на глаза. Дети были из детского дома, и, скорее всего, родители этого мальчика погибли на фронте.
Митя вздрогнул. Ощупал руками голову мальчишки, усадил его к себе на колени и стал тихонько раскачивать. Малыш затих, пригрелся, зажмурил глазки от удовольствия.
- Папа, папа, папа, - шептал малыш.
Митя гладил его по головке и плакал. Офицер, выдержавший все военные невзгоды, все операции и смирившийся со своей слепотой, никогда не роптавший и не унывавший, не выдержал испытание детской любовью. Он плакал. В парке повисла неожиданная тишина. Ангел спустился на колени солдата. И он это понял. Он уже знал, что делать дальше.
Шёл октябрь 1944 года, когда в далёкой Сибири в семье майора произошло радостное событие. У них с женой появился сын. Любимый, единственный. У Мити прибавилась ещё одна пара глаз.
Тамара, Митя и маленький Геночка часто писали Верочке в редакцию. А о пропавшем без вести докторе Измайлове так никто и ничего не знал.
Наступила весна 1945 года.


Эльза и Эмма.
Бабушка таяла на глазах. Хотя здесь, в Сибири, ни она, ни девочки не голодали, старушка становилась всё прозрачнее. Приближался конец войны, а вестей от сына бабушки, доктора Измайлова, её Серёженьки, не было.
Так и числился он среди "без вести пропавших".
Старенькая учительница выполнила свой долг перед детьми сына. Обе девочки выросли хорошими, очень добрыми, ответственными. Таким был и её сын. Был. Впервые она произнесла это страшное слово "был". Сердце жещины не выдержало.
Угасла, зачахла, не дождалась...
Похоронив бабушку и отметив сорок дней, девочки отправились домой, в Москву. 8 мая 1945 года на Ярославском вокзале их встречала постаревшая, поседевшая женщина, в которой они не сразу узнали свою задорную, жизнерадостную мамочку, папину рыжепушистокрасавицу...
Девочки уже были совсем взрослыми. Верочка обняла их и горько заплакала. Конечно же, от радости, что увидела дочерей. Или от горя?
Дома девочки вынули из мешка сибирские невиданные в голодной Москве гостинцы. Тут были сушеные грибы, брусника, черника, малина. Бабушкины прошлогодние заготовки...Так и не дождалась эта замечательная женщина своего сына. А как мечтала поехать в Москву, повидаться...
9 мая всей семьёй пошли они на Белорусский вокзал. Встречали прибывающие эшелоны, обнимались с совершенно незнакомыми людьми, радовались победе. Молодой лейтенант шагнул к Эльзе и неожиданно обнял её. Она впервые в жизни увидела этого человека, но сразу же поняла, что это - он. Что он вернулся. И даже не удивилась, когда узнала, что зовут его Серёжей. Как отца, доктора Сергея Владимировича Измайлова.


Германия, 1971 г.Долгие годы прошли с того дня , о котором фрау Берта всегда вспоминала с болью в сердце. Тогда началась война и их с сетрой арестовали.
О том, что Ирма умерла в Сибири, фрау Берта узнала в конце пятидесятых, перед отъездом в Германию. А вот следы маленького Генриха терялись. Ни в один детский дом в тот год мальчик с таким именем не поступал. Но Берта не сдавалась. Она так и не вышла замуж и свою жизнь посвятила поиску пропавшего племянника.


Москва, 1947 г.

- Ну почему мы должны назвать нашу девочку Стасей? Давай лучше назовём в честь твоей мамы Верочкой, или в честь моей мамы - Таисией, ну что за Стася ещё, ну брось ты это!
- Серёженька, моя подруга умирала со словами обо мне. Она меня обидела и в последние минуты жизни думала об этой обиде. Надо научиться прощать. Я давно её простила. Я ведь не ушла тогда на фронт. А она ушла. И погибла. Пойми ты меня...
Тамара Ильинична, узнав, что Эльза назвала свою дочь Стасей, была тронута до глубины души.
- Вот нашему Геночке будет невестой Ваша Стасенька, породнимся окончательно!
- Да пусть уж сами свою судьбу решают. Мы с Серёжей на Белорусском вокзале познакомились, а ведь шли мы туда с мамой и Эммой в День Победы просто цветы дарить тем, кому повезло с войны вернуться живыми. А нашла мужа. И очень счастлива.
Верочка так и не верила в смерть мужа, продолжала его ждать. Ведь не было похоронки. Значит, он жив! Ну и что, что уже два года после окончания войны прошло. Всякое бывает.
Война закончилась, Вера расцвела, похорошела. Когда гуляла с колясочкой, в которой лежала её гордость, маленькая Стасенька, по Чистым Прудам, многие даже думали, что это - её ребёнок, а не внучка, так молодо она выглядела.
К ней даже сватались. Двое. Нет, трое. Но она никого не могла даже сравнить со своим Сергеем, доктором Измайловым. Никто не обзовёт её нежно лягушкомартышкой рыжеволосой, никто не рассмеётся так радостно, когда ворвётся в редакцию, никто не подарит ветку белой махровой сирени, как тогда, в Валентиновке...Нет, ей был нужен только Серёжа...


Москва, 1970 г.

Эмма Сергеевна убедила своего главного редактора издать к 25-летию со Дня Победы старые письма и заметки из маминой папки. Ведь это были подлинные письма военных лет. "Письма со штампом "Война" стали просто сенсацией. Газету читали и перечитывали, главный редактор даже поздравил Эмму, назвав её очерк "лучшим произведением последних лет".
Очерк перепечатали и другие издания, в том числе и сибирские. "Письма любви" доктора Измайлова читали и у него на родине. Многие не могли сдержать слёз, читая письма военных лет. Никогда в нашей стране не забудут войну. Помнят её даже те, кто родился через 50 лет после Дня Победы. Война осталась в памяти народной...


Германия, 1971 год.

Лагерь шталаг-8Е (он же - 308) располагался в нижнесилезском городе Нойхаммер нацистской Германии. Именно сюда лежал путь прибывших из СССР родственников
доктора Измайлова, бывшего узника лагеря смерти.
Встречала их фрау Берта Фурман, разыскавшая благодаря заметке в газете не только своего племянника Генриха, да-да, именно Генриха, а не Геннадия, как было записано в его документах, приёмного сына Тамары и ослепшего на войне майора.
Помните, как малыш сам выбрал себе отца? Обо всём этом и прочитала Берта в газете, присланной ей из далёкого сибирского городка. Так она и нашла племянника. Но неунывающей учительнице русского языка этого было мало. Она перерыла вместе со своими учениками все доступные архивы, писала запросы, и узнала в конце концов, что доктор, автор "писем любви", погиб в шталаге 308.
Берта написала обо всем в редакцию, семья была ей очень благодарна. Теперь они точно знали, что случилось с их мужем, отцом и дедом. А это так важно, знать...



Москва 2009 год.

Генрих всё-таки женился именно на Стасе, дочери Эльзы. Так что семьи неимовернейшим образом породнились. Жили они в Германии, но все три семьи
постоянно встречались, переписывались. Пока позволяло здоровье, Берта ездила на могилу Ирмы в Сибири. Сколько раз порывалась Бета поцеловать руки Эмме за написанный репортаж, а Вере за сохранённые письма, история умалчивает.
Её любимый племянник Генрих так и остался в душе русским. Его родная мать, после которой даже фото не осталось, всё исчезло в военном пекле, была похоронена в России. Мать, воспитавшая его, была русской. Отец, майор Митя, тоже был русским. После его смерти Генрих забрал Тамару к себе в Германию, где она не позволяла внукам дома говорить по-немецки, чтобы они знали язык своих предков.
Эмма провела журналистское расследование и нашла в Австралии поляка, пана Ежи, узника шталага 308, спасенного там русским доктором. Ему отправили фото Сергея Измайлова и он сразу узнал своего спасителя. И написал, что последними словами доктора были слова любви к своей жене...
Так ли это было, или нет, но Верочка верила, нет, не просто верила, а была уверена, что это было именно так. И положила письмо от Ежи в свою заветную папку.
Можно ли забыть войну? Нет, надо всегда помнить. Не мстить. Но помнить.
9 мая 2009 года Генрих и все его близкие собрались в Москве.
Они разложили на столе все письма из той заветной папочки. Читали и плакали.
И говорили о войне, о докторе Измайлове, о первой Стасе, назвавшей когда-то Эльзу фашисткой, о даче в Подмосковье, где Верочка смотрела влюблёнными глазами на своего мужа, молодого доктора, и обещала всегда его любить. Она и любила его до последнего своего вздоха.
На её могиле дети посадили белую махровую сирень, такую же, как в довоенной Валентиновке, где нежно гладил доктор волосы своей Верочки и трогательно называл её рыжепушистокрасавицей...
Последний раз редактировалось Наталия 03 апр 2011, 12:33, всего редактировалось 1 раз.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
tagana
Постоянный участник
Сообщения: 350
Зарегистрирован: 29 окт 2016, 15:03
Благодарил (а): 1425 раз
Поблагодарили: 1425 раз

Проза. Память жива.

Сообщение tagana »

Шмидт писал(а): 28 мар 2012, 20:38Вот и я решил по совету форумчан выставить свои воспоминания здесь. Можно озаглавить их так: " Мои воспоминания. Немповолжье-Сибирь-Минск-Германия-Сибирь"
Здравствуйте, Альвинус! С огромным интересом читала Ваши воспоминания - буквально на одном дыхании. И эта подкупающая искренность! Да ещё "услышать" об этой странице истории немцев из уст очевидца. Спасибо Вам!
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

tagana писал(а): 31 янв 2018, 14:45И эта подкупающая искренность!
Вот и я предлагаю Альвинусу вернуться к творчеству. А он, действительно, очень творческий человек. Это доказано и его книгой "Память сердца", и его участием в альманахе российских немцев " Die Ufer/Берега". Как, несомненно, и страничками темы "Проза. Память жива".
Показать в сравнении вчера и сегодня СССР-России через свои ощущения, через переживания по плечу только честному, искреннему человеку, настоящему человеку.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Надежда Пенкевич
Постоянный участник
Сообщения: 377
Зарегистрирован: 12 авг 2012, 17:58
Благодарил (а): 2811 раз
Поблагодарили: 2006 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Надежда Пенкевич »

Стойкая Эмма.
На реке Гремячке в Молотовской (Пермской) области стояла холодная зима 1943 года, с лютыми морозами. Сюда, в трудармию, в один из январских дней, завезли немецких девушек из Алтая, Казахстана и Оренбуржья. Их поселили в отдельный барак, за чертой зоны, которая была обнесена колючей проволокой в три ряда, с возвышавшимися вышками по четырём углам. Девушкам выдали по списку сухой паёк, кирки, лопаты и брезентовые рукавицы. Приказ - в шесть часов утра быть с инвентарём на территории барака. В полу-мрачном помещении барака они долго размещались по нарам, разбирали свои не хитрые пожитки. Всем хотелось быть поближе с подружками и родственницами, с кем вместе «призывались». Эмма, среднего роста, белокурая и голубоглазая девчушка, в силу своего неугомонного характера, своего энтузиазма, своей активности и дома, в своём селе, залезла на трёхногий, весь изрезанный и исписанный стол. Она громко крикнула: - «Девочки! Мы попали в тяжёлые условия трудармии, на Гремячинские шахты. Будет не сладко. Давайте держаться друг за дружку, не подводить, не доносить и не бросать в трудное время и в болезнях. Согласны»? Девушки выслушали её и дружно поддержали. Некоторые, обнявшись, плакали и причитали.

На утренней разводке комендант предложил выбрать старшего по бараку и двух ей помощниц. Все, в один голос, выбрали Эмму. А было ей всего семнадцать лет. Теперь она должна отвечать за всех и за всё. Помощницами ей определили высокую, статную и молчаливую девицу Марию Крафт и маленькую, шуструю красавицу Катю Шпехт. Затем их распределили по бригадам, выбрав бригадиров. Пять бригад по десять человек отправили с десятником в лес. Остальные пять бригад повезли на подводах на рудник, где они трудились на шахтах и практически выживали, а многие останутся там навсегда. Так началась их новая жизнь на чужбине и в неволе. Вечером возвращались они в барак уставшими, озябшими и простывшими. Работали все в своей одежде, в которой были привезены. Спецовка выдавалась только забойщикам, которые работали в самой шахте. Девушек кормили в столовой только вечером, после возвращения из лесосеки, и с вечера им выдавали на следующий день хлеб, согласно списку выработанной нормы. Какая выработка? Они такую тайгу во сне не видали. Многие топор взяли в руки впервые, и конечно, не умели с ним обращаться. Без обучения и инструктажа их заставляли под конвоем валить огромные деревья простой пилой – двойкой и обрубать сучья. Затем надо было распилить деревья на брёвна по размерам, которые выдавал десятник, и вытащить их на дорогу, чтобы вручную уложить на сани и вывезти в зону. В первый же день некоторые порубили обувь вместе с ногами. Их отправляли в санчасть на обработку и перевязку ран и за подтверждением, что они могут завтра работать. Эмма уговаривала фельдшера давать правдивые справки, чтобы девчата могли залечить раны, иначе они не смогут работать. Но фельдшер орал на неё, выгонял из санчасти, и писал одну на всех справку о том, что такая-то такая «…может приступить к работе завтра». Он был из вольнонаёмных, но имел указание «не покрывать симулянтов», ибо «своя шкура была дороже».

Постепенно быт налаживался, привыкали к расписанию и приказам. Но, чувствуя своё не свободное положение, девушки становились замкнутыми, мрачными, плаксивыми. От изнуряющего каторжного труда, по 10-12 часов на холоде, да на сухом пайке, от грязи и редкого мытья, много не наговоришь. Спали всегда одетыми, потому что тепла от двух печей не хватало. Стали появляться вши и проявляться болезни. Вскоре начали образовываться «группки» недовольных Эммой, её помощницами и правилами в бараке, которые они установили. Эмма добилась постельных принадлежностей, хотя они были из синей, плотной и грубой ткани, но всё не на голых, грязных матрасах спать, доставшихся от «зэков». Выпросила у завхоза мыло и тазик для стирки, да ещё одну печку, новый стол и к нему скамьи. Она была вежливой и тактичной, всегда умела выслушивать и убеждать, чего бы это ни стоило. Эмма старалась как-то уберечь девушек от различных насмешек в их адрес и посягательства на их девичью честь. Недовольным же не нравились жёсткие правила, которые не позволяли выходить вечером и ночью за пределы барака. А некоторые из этих недовольных уже успели поближе познакомиться со «штабистами». Даже имели некоторое послабление от начальства, могли и отдохнуть от работы. Эмма с ними долго бороться не могла, потому что не знала, как вести себя с «такими», чтобы не учинять скандалов и не подвести других. Сама была подневольной и это она всегда помнила. Но вокруг неё сплотились все тихонькие и не смелые девчонки. Многим было только по шестнадцать лет. Они чувствовали себя рядом с ней хоть чуточку защищёнными. Тёмными вечерами они собирались около её постели и тихо пели свои песни на родном языке. Эмма сочиняла стихи и читала им по памяти. В школьные годы она прочла много книг, знала наизусть некоторые романы, и теперь это здесь, в неволе, пригодилось. Она рассказывала им истории из своего детства, из жизни своих дедушек и бабушек, которые жили ещё при царе. Такие «посиделки» их больше сплачивали. Девушки научились понимать и поддерживать друг дружку.

Жизнь не стояла на месте и крутила свои обороты против желания всех подневольных. Они, без суда и следствия, были приговорены к рабской жизни, к злостному уничтожению трудом. Жалобы никакие не принимались. Измотанных работой, недоеданием, девушек стали вызывать в штаб на ночные допросы и «пирушки». Там их заставляли выпивать по сто граммов водки, раздеваться и развлекать сытых штабистов. Кто сопротивлялся, были избиты и зверски изнасилованы. Так « прошлись» почти по всему девичьему бараку. Группа Эммы держалась до последнего. Но и до них дошёл черёд. Но их не спаивали и не трогали. Их раздевали до нага и, выставляя на мороз в ряд, постепенно обливали водой до тех пор, пока они, обледенев, переставали кричать. Потом их по снегу волокли за волосы в мужские бараки «на забавы». Но трудармейцы укрывали их своими телогрейками, положив поближе к печке. У многих были в таком же возрасте дочери, которые тоже где-то бедовали, возможно, что их тоже унижали. В жутких, не человеческих условиях они старались оставаться людьми, а не уподобляться этим «скотам». Потом девчонок отпаивали кипятком, одевали во что придётся, и выводили из мужской зоны, чтобы они могли добраться до своего барака.

После таких водных и снежных «процедур» девушки заболевали воспалением лёгких, почек и женских органов. Но их на другой день выгоняли на работу с жуткой температурой и кашлем. Некоторые по пути в лесосеку падали и оставались лежать на снегу до вечера. Никто их не поднимал и не отправлял в санчасть. Выживших, до вечернего возвращения остальных из делянки, привозили в барак и бросали на пол. Так их своими силами выхаживали. А которые не доживали до вечера на дороге, их везли сразу в «мертвецкую», которая состояла из четырёх столбов и навеса. Здесь трупы «хранились» в снегу, на холоде, до весны. А с приходом оттепели, их закапывали в одной могиле. На многих погибших уничтожались все данные, а это были их «дела» и алфавитные карточки. Так скрывалась высокая мужская смертность и насильственная над женщинами. Начальству нужны были позитивные показатели, чтобы получать очередные звания и продвигаться по служебной лестнице. Всё это делалось по подсказке сверху.

Заканчивался апрель 1943 года. Уже оживились птицы, распевающие свои рулады на всю лесную округу, стали появляться проталинки на солнечных местах, набухать почки на вербе. Эмма стала замечать, что девушки немного повеселели, всё-таки весна своё дело делала правильно и вовремя. Она, как заботливый бригадир, всегда у костра, который разрешили им разжигать и греться около него, рассказывала им про победы Красной Армии и продвижении её на запад. Об этом её попросил сам комендант и давал определённые сводки. Это тоже был своего рода политический манёвр, утверждённый сверху, чтобы поднимать ослабевший дух полуживым трудармейцам. Эмму комендант уважал за стойкость и твёрдый характер, потому что сам был не раз «отшит», но садистских мер к ней не применял и никому не позволял. Она ему нужна была, как отдушина, опора, что она всегда держала в бараке настрой и порядок, что умела повести за собой, чтобы не случилось. Но беда уже ходила рядом. Однажды девушки сидели у костра, грелись и тихо пели, чтобы не услыхал десятник. Катя Шпехт с Анной Крюгер отошли в кустики. Вдруг, Эмма увидела, как повалилась сосна, видно была подпилена и оставлена на корню. Она падала прямо на девчат. Эмма с криками бросилась к ним, потому что они не слышали её крик и не видели падавшую сосну. В последний момент они всё же успели отскочить, но сосна кроной придавила Эмму. Когда подбежали девчата, Эмма была ещё жива. У неё изо рта сочилась струйкой кровь, и сквозь боль она ещё улыбалась. До санчасти её не довезли.

Эмму схоронили по человечески, в отдельной могиле, с номером на дощечке вместо креста. Так оборвалась юная жизнь яркого, талантливого человека. Но осталась память об этой стойкой девушке, сохранявшей традиции своего народа и любовь к своему народу в нечеловеческих условиях. Скрывать эти чудовищные, проводимые мероприятия против своего народа уже нет смысла. Всё это происходило в нашей необъятной, героической стране. Всё списано на «железный строй».
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Как много дали мне поездки в Энгельс и колонии. Как много я всего узнала. Как интересны были для меня встречи. Ведь всё в мире связано. Проживают ещё и на поволжской земле множество людей, знающих историю поволжских немцев, частные истории людей, которые, по большому счёту, и есть история народа.
Элеонора Сосницкая, по отцу Антропова, а по матушке Франц, стала мне родной. А сейчас я хочу вас познакомить с маленьким кусочком своей будущей книги, которую сейчас вычитываю, готовлю к изданию. Это - отрывок из очерка "Встреча". А книге своей я дала название " Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы". Уже сейчас в ней 914 страниц, правда, с приложениями, где будут редкие переписи по Сусанненталю..

"Элеонора Михайловна мне пересказала воспоминания об Эмме Ивановне Бусуриной (Эммерих), сведения о которой у меня были предельно скудны. А ведь она – одна из четырёх немок, оставшихся в Сусаннентале. Эти воспоминания о ней и её семье поведала Элеоноре Михайловне невестка Эммы Ивановны - Мария Григорьевна Мальцева-Бусурина, жена Юрия Романовича Бусурина – сына Эммы Ивановны и Романа Алекссеевича.

Воспоминания об Эмме Ивановне самые тёплые и приятные. «Ведь она была женщиной кроткого нрава, любила своих близких, хорошо относилась ко мне», - вспоминает Мария Григорьевна. « Мама Романа Алексеевича Бусурина была тоже немкой. Мюллер Елизавета Андреевна – её имя. Семьи Эммы Ивановны Эммерих и Мюллер Елизаветы Андреевны изначально жили в Рязановке (бывшая немецкая колония Неб».
Приблизительно в 1910 году её семья решила уехать из Немповолжья в Америку, для чего сначала направились в Латвию(Лифляндию), чтобы оттуда уже уехать в США. Но уехать им так и не удалось, и они снова возвращаются в Рязановку.
Из своих близких имя Берты Эммерих (учительницы из сусаннентальской школы) Эмма Ивановна в разговоре упоминала, но слишком прошло много времени после того разговора, подробности она уже не помнит.
Вспоминала Эмма Ивановна и своего брата Фёдора, сын которого Алексей работал актёром драмтеатра в г. Воркута. Это было уже в 60-70-е годы. Нетрудно догадаться, почему семья брата Фёдора Ивановича Эммериха после 41-го года оказалась в тех северных краях.
Мюллер Елизавета Ивановна была сильной, волевой женщиной, внешне очень эффектной. Став женой Бусурина Алексея Михайловича, семья переехала сначала в Москву, где родился сын Роман, где учился там же в реальном училище, но не закончил его из-за материального положения. А потом был Санкт-Петербург. В 1916-1917гг.
Бусурин Роман Алексеевич служил в царской армии. После революции Мюллер-Бусурина Елизавета Ивановна с сыном Романом снова в Немповолжье, в своей родной Рязановке. А затем Сосновка-Сусанненталь, где она работала до 79-и лет. Была награждена за доблестный труд в годы ВОВ медалью. Похоронена в Сосновке (Сусаннентале)».

Таковы судьбы людей, но воспоминания продолжаются. « У Эммы Ивановны в Царицыне жила тётя, немка. Она была бездетной, потому и взяла на воспитание мальчика по фамилии Плотников. Став взрослым, он женился на Шмидт Элизавете Карловне. В браке родилась девочка, назвали её Валентиной. И она подросла, стала взрослой, вышла замуж. Мужем стал Родиков. Родились дети: дочь и три сына. Дочь и два сына стали музыкантами, а четвёртый – пастором в лютеранской церкви, известной всем в городе Марксе. В Марксовском музее есть экспонат (граммофон), принадлежащий когда-то Мюллер Елизавете Андреевне». Этот рассказ Марии Григорьевны Мальцевой-Бусуриной, невестки Эммерих Эммы Ивановны, ещё раз подтверждает, как сложна жизнь, как непредсказуемы судьбы людей, как люди оказываются связанными не только кровными узами, а узами жизни, судьбы. Примером тому - фамилии Эммерих-Мюллер-Бусурины-Плотниковы-Родиковы. А жизнь продолжается".


Надо сказать, что с пастором Родиковым я уже дважды встречалась в новой церкви Цюриха, когда посещала её в 2016 и 2017 гг. Он в своей проповеди даже говорил обо мне, что я - из Калининграда, но так до сих пор и не знает, что я в своей книге пишу о его близких и называю его имя.
А почему называл меня, откуда он узнал, что я там присутствую? Он перед проповедью со всеми здоровался за руку, всех приветствовал, новеньких расспрашивал. Часто ведь бывает в Цюрихской церкви, каждое воскресенье.
Этим повествованием я хотела ещё раз подчеркнуть, что жизнь современных немцев в России продолжается. Она не закончилась с отъездом большинства в Германию.
Ведь главное в этом вопросе - сохранение памяти, сохранение духа, сохранение истории, сохранение чистоты.
Потому и лютеранские церкви в России возрождаются, книги пишутся. А некоторые и возвращаются. И это тоже правда.
Последний раз редактировалось Наталия 10 фев 2018, 07:55, всего редактировалось 1 раз.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Schutzer
Постоянный участник
Сообщения: 1843
Зарегистрирован: 07 июн 2011, 18:58
Благодарил (а): 1095 раз
Поблагодарили: 2463 раза

Проза. Память жива.

Сообщение Schutzer »

Наталия писал(а): 09 фев 2018, 07:33в 1910 году её семья решила уехать из Немповолжья в Америку, для чего сначала направились в Латвию, чтобы оттуда уже уехать в США.
Латвии в то время не было, даже слова такого. Была до 1918 года Лифляндия.
Franz, Felsinger, Haak, Armbrüster, Beller, Horn, Herdt, Pabst aus Krassny Jar, Saratow
Fröscher, Köhler, Gillung, Hecht, Arnold, Breitenbücher, Scheufele, Wächter aus Taurien
Жажда- ничто, имидж- все.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Так рассказывал человек, его слова были переданы, видите там ковычки стоят. Я это и сама знаю, просто это замечание было написано в книге ниже, а я выбрала только кусочек из очерка.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Могли бы и в личку написать. Культуру общения ещё никто не отменял.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Schutzer
Постоянный участник
Сообщения: 1843
Зарегистрирован: 07 июн 2011, 18:58
Благодарил (а): 1095 раз
Поблагодарили: 2463 раза

Проза. Память жива.

Сообщение Schutzer »

Наталия писал(а): 10 фев 2018, 07:25Я это и сама знаю, просто это замечание было написано в книге ниже
В таких случаях удобнее слово "Латвию" в тексте взять в кавычки. Удобнее и понятнее для читателя.
Franz, Felsinger, Haak, Armbrüster, Beller, Horn, Herdt, Pabst aus Krassny Jar, Saratow
Fröscher, Köhler, Gillung, Hecht, Arnold, Breitenbücher, Scheufele, Wächter aus Taurien
Жажда- ничто, имидж- все.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Спасибо. Правку сделала.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

СОСЕДИ
Михаил и Мария сошлись в лихие девяностые. Они были уже не так молоды, когда это случилось. За спиной у каждого была своя жизнь. Мишка потерял жену, красавицу-эстонку. Её настоящее имя было Вайке, но я её звала Валя, а многие у нас её называли просто эстонка, или Валя – эстонка.
Михаил от отчаяния, да ещё и потеряв работу, завербовался куда-то, или на крайний север, или на Дальний восток. Точно не знаю. Детей оставил на свою мать - она проживала в нашей области, но в другом городке. Михаил всё бросил, закрыл квартиру и уехал в неизвестном направлении. Меня это ничуть не удивило. Он был несколько бесшабашен. Я подумала тогда – хорошо не уехал в горячую точку.
Прошли годы. Он вернулся, но не один. С Марией, своей новой женой. Они были очень разные. Михаил был инженером, имел немало разных хобби и интересов. Мария, на мой взгляд, была простоватой. Невысокого интеллекта, грубовата. Но хорошая хозяйка. Вкусно готовила и имела завышенную самооценку. Михаил, думаю, был снисходителен к ней и много ей прощал. Проходил мимо её грубоватости, посмеивался, многое пропускал мимо ушей.
Дети - и Михаила, и Марии - стали уже взрослыми, имели свои семьи.
Для всех нас было огромной неожиданностью их благородный поступок. Они взяли девочку из Детского дома, потом и её сестрёнку – ведь нельзя разлучать двух сестрёнок.
Моё отношение (а оно раньше было не очень) к Марии очень изменилось с той поры. Я к ней стала относиться с большим уважением. Считаю, что взять чужих детей на воспитание – это поступок. Михаил и Мария с головой ушли в воспитание детей. Их можно было часто увидеть вчетвером. Выезжали часто в Светлогорск, к морю. Бывали в городском парке.
Но Михаил по-прежнему оставался верен и своим хобби. Его хобби Мария не разделяла. Может, у неё не было времени на них, а может, просто они были ей чужды. Нет, она не была против, скандалов не устраивала, но интереса к ним не проявляла. А если и шумела, то по каким-то другим причинам. А может, и без повода, в силу вздорности своего характера.
А Михаил всё чаще и чаще отдавался рыбалке. Что его тянуло к озеру, я не знаю. Но там он проводил своё свободное время чаще, чем где-либо. Уезжал он и на дальнюю рыбалку. Есть на востоке нашей области реки, где хороша рыбалка. Рыбы много, природа красивая. Но, думаю, что дело было не в рыбе. Он стал уединяться. А рыбалка была хорошим поводом.
Бывал Михаил и в Ниде. Это – Литва. А последнее время стал там бывать всё чаще и чаще.
Я стала замечать, что Михаил всё реже стал бывать вместе с женой и детьми. Всё, вроде бы, оставалось по-прежнему, но не так, как раньше.
Поскольку мы были соседями и, в какой-то степени, товарищами (Михаил брал у меня книги для чтения, интересовался моими хобби, в частности, как это я увлеклась генеалогией, историей моих предков и народа в целом), он решился мне рассказать о своих думах, которые последняя время не давали ему покоя.
Он случайно познакомился с женщиной. Она – литовка. Зовут её Гинтаре. Знакомство случилось в Ниде. Она часто бывала на берегу, где он рыбачил. Получилось какое-то притяжение, сказалась общность интересов. Она – одинокая, но у неё есть дочь.
Я затревожилась. Как же его семья? Как девочки? Как Мария?
А Михаила охватила романтика. Он узнал, что Гинтаре означает янтарная. Начал читать литовские легенды, легенды о нашем солнечном камне янтаре, ходить в музей янтаря, ездить часто на море.
Увидел в легенде о Юрате какой-то сигнал для себя. А литовская легенда рассказала ему следующее:
«Юрата, дочь морского царя, полюбила рыбака Каститиса и вопреки воле отца была готова навсегда оставить роскошный замок, выстроенный для неё на дне морском. Отец, разгневавшись, опрокинул лодку Каститиса, и рыбак утонул. Замок непокорной дочери отец разбил ударом своего трезубца, а сама она, исплакав глаза, умерла. Крупные куски янтаря, согласно этой легенде - обломки замка, а мелкие - застывшие слезы несчастной девушки».
Но он прочёл в легенде не про трагическую судьбу и девушки, и рыбака, а то, что его встреча с Гинтаре не случайна, что они созданы друг для друга.
Мария всё узнала. Семья, родившись по бесшабашности, рассыпалась на мелкие кусочки. Душа болит и за Михаила, и за Марию, и за девочек. Болит и за Гинтаре. Что их всех ждёт впереди, трудно сказать. Потому так и тревожно.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

В моей будущей книге есть глава "СУСАННЕНТАЛЬСКИЕ ДРЕВА".
Начала я эту главу писать в 2014-ом, а завершаю в 2018-ом. Сначала разместила описание своего рода Шмидт из Сусанненталя, потом начала включать и других авторов. Но далеко не все фамилии вошли в эту главу. Мои обращения в эфир, видно, не дошли до многих. Как быть? Нашла выход. Кто хоть разочек обмолвился на форуме о своём роде из Сусанненталя, я их слово приобщила к делу. А картинку нарисовала уже сама. В помощь пошла разная информация. Прямая и косвенная. Всё собрала, всё озвучила. Красками напитала. Сделала от души. Не зря ведь книгу назвала "Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы". А если вопрос был? Тем более надо ответить.
Вот и Филиппу Билло написала подробный ответ. А он исчез из поля зрения.
Начало публикую. Помогите найти Филиппа. Скажите, что я его жду. Жду и обещанное фото.

[spoiler=]
Билло
Сусанненталь и его жителей начала изучать давно. В каждую фамилию вчитывалась, запоминала. Когда моё осознание достигло высшей точки, начала искать в разных источниках всё о каждой. Вот фамилия Билло. А ведь появлялась она в разном виде. То Billo, то Bilo, то Billeau, то Bille, а то и Pilleu , и даже Blescho.
Наконец-то идентификация состоялась, и всё было разложено по полочкам.
Но самое главное, почему я решила писать о Било – это то, что они, как прибыли в числе первопоселенцев, так и прожили в Сусаннентале до самого горького сентябрьского дня 41-го.
Вторая по значимости мотивация – письмо потомка.
Вот оно:
«Я - Билло Филипп.
Хорошо знал только свою бабушку Билло Эмму Филипповну, 1923 года рождения. Она умерла в прошлом году в Краснодаре. Была старшим ребенком в семье Филиппа и Эмилии. Всего у них было пять детей. В 1941-ом их выслали в Сибирь, в Кемеровскую область. Там до сих пор живут мои родственики, но о предках знаю мало. Сейчас жалею, что не спросил у бабушке больше. Трудная жизнь была у нее. В трудармии отморозила ноги. Когда рыла окопы. Когда рассказывала об этом мне, жутко аж было. Не понимаю, почему до сих пор о немцах Поволжья молчат, как будто ничего и не было. А ведь половина при переезде погибла!!!

Мой прадед: Билло Филипп Христианович, прабабушка - Билло Эмилия . Кто что знает о них, напишите».

[/spoiler]
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

О трудармии своего отца писала и раньше. В книге "Я тихо с прошлом говорю", в альманахе "Берега".
Вот и в этой книге "Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы" тоже написала небольшую работу, включив её в главу "ИСТОКИ. ИСТОРИЯ И ЛЮДИ".
Отец не жил в Сусаннентале, он жил в Гларусе, когда был ребёнком. Но в Сусаннентале жил весь его род Шмидт, жил его отец, его бабушка, дедушка и другие близкие люди. Вот я и решила, что память о нём может быть увековечена в этой книге. Можете познакомиться с текстом, а также со сканами 3-х документов. О моём отце.
Работа называется - "Трудармейский путь моего отца и МГБ".

[spoiler=]Трудармейский путь моего отца и МГБ
Я хочу описать трудармейский путь моего отца Шмидт Николая Эдуардовича, 1915 г.р., сына сусаннентальского жителя Шмидт Эдуарда Христиановича, 1887 г.р.
Началось, как у всех, с депортации. Она случилась для нашей семьи 27 ноября 1941 года. Мы жили тогда в Бузулуке Оренбургской области. По промышленным городам отдельных областей действовал не Указ Сталина от 28 августа 1941 года, а Распоряжение № 57-к Берия от 30 октября 1941 года «О расселении лиц немецкой национальности из промышленных районов в сельскохозяйственные».
Вот его текст:
«Разрешить СНК Узбекской ССР, Молотовскому, Челябинскому, Свердловскому и Чкаловскому областным советам депутатов трудящихся произвести переселение лиц немецкой национальности, проживающих в областных центрах и в промышленных районах, в совхозы и колхозы в пределах своих областей».
В марте 42-го - мобилизация в трудовую армию. И началось.
* март 1942г-ноябрь 1942 года - «Волголаг», г. Казань, прокладка ж/д Свияжск-Ульяновск
* ноябрь 1942-июнь 1946 года – «Широклаг», ст. Половинка Молотовской области, строительсво Широковской ГЭС
* июнь 1946-февраль 1947 года – г. Днепродзержинск, восстановление азотно-тукового завода
* февраль 1947-август1947 года – Абхазская АССР, Гагринский район, озеро Рица, строительство госдачи
* август 1947- июль 1952 год – Челябинская область, Кыштымский район, разъезд Тюбук, строительство Челябинск40
* июль 1952-февраль 1953 год – Таджикская ССР, Табошары и Ленинабад.
* февраль 1953-ноябрь 1954года – в г. Бузулук Чкаловской области на учёте спецкомендатуры.
Вот такой путь. Длина этого пути – 11 лет.
В ноябре 1948 года, через 3 года после окончания ВОВ, мой дед Шмидт Эдуард Христианович обратился с письмом в Бузулукский горотдел МГБ (Министерство госбезопасности) с просьбой вернуть сына - Шмидт Николая Эдуардовича домой из трудармии (спецпоселения). На письме стоит дата 26 ноября 1948 года и подпись моего отца, что ему отказано в возвращении домой, к семье.
28 июля 1952 года, через 7 лет после войны, с которой мой отец ещё не вернулся домой, было написано письмо моим дедом Шмидт Эдуардом Христиановичем на имя начальника Бузулукского горотдела МГБ с просьбой воссоединить семью. В просьбе отказали.
23 августа 1952 года просьба была письменно повторена уже от имени моей матери Анисимовой Клавдии Семёновны. На письме ни визы, ни отметки об ответе.
11 ноября 1952 года в спецкомендатуру МГБ СССР было направлено прошение от моего отца Шмидт Николая Эдуардовича с просьбой воссоединить его с семьёй.
В Деле отца, с которым я ознакомилась по запросу в Информационный отдел МВД по Калининградской области, огромная ведомственная переписка между ведомствами МГБ.
Все документы под грифом «сов. секретно»
Вот некоторые отрывки из неё:
- Шмидт Николай Эдуардович, немец, 2 апреля 1942 года переселён из Чкаловской области в Молотовскую область на основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 ноября 1948 года оставлен навечно в местах обязательного поселения выселенцев без права возврата к прежнему месту жительства.
Начальник 5-го отдела УМГБ ст. лейтенант Корбулин
21 сентября 1951 года
- Справка от 27 мая 1946 года, выданная от Управления строительства Широковской ГЭС Народного Комиссариата Внутренних дел СССР Шмидт Николаю Эдуардовичу , 1915 г.р., мобилизованному в рабочие колонны Широкстроя НКВД СССР в том, что он командируется в распоряжение начальника Днепродзержинского района Широкстроя МВД г. Днепродзержинска. Срок командировки: с 27 мая 1946 года по июнь 1946г. Личные документы мобилизованного Шмидт Н.Э находятся во Втором отделе Широкстроя НКВД ,г.Кизел Молотовской области.
- Из АНКЕТЫ Шмидт Н.Э. Точный адрес выселенца-спецпереселенца в настоящее время (3 марта 1949 года): Разъезд Тюбук, Каштымского района, Челябинской области, барак№7.
- Расписка
Мне, выселенцу Шмидт Николаю Эдуардовичу, проживающему в Челябинск-40, объявлен Комендатурой 3 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28.11.48г. о том, что я выселен на спецпоселение навечно без права возврата к месту прежнего жительства и за самовольный выезд-побег с места обязательного поселения буду осуждён на 20 лет каторжных работ.
Подпись Шмидт Н.Э.
Дата – декабрь 1948 года
- Такие же Расписки в Деле отца есть, когда он был в Таджикистане (даты: 14 ноября 1951г. и др.)
- Такая же Расписка в Деле отца датирована 24 апреля 1953 года, когда он уже был в Бузулуке и стоял на учёте в комендатуре Бузулука.
- Расписка
Мне, спецпоселенцу Шмидт Николаю Эдуардовичу, проживающему в г. Бузулуке Чкаловской области объявлено: 1. Что я обязан один раз в год являться на личную регистрацию в указанное органами МВД место и время.2.Я имею право проживать в любом пункте Чкаловской области, при условии, если буду заниматься общественно-полезным трудом и не буду нарушать общественного порядка и установленного для спецпоселенцев режима. При перемене места жительства в пределах области должен сняться с учёта, а по прибытии к новому месту жительства немедленно встать на учёт в органах МВД.3. За самовольный выезд (побег) с места поселения буду привлечён к уголовной ответственности по ч.1 ст. 82 УК РСФСР, предусматривающей лишение свободы до 3-х лет.
Подпись Шмидт Н.Э.
Дата – 29 августа 1954 го.
- Справка о снятии с учёта спецпоселения от 15 ноября 1954г.
Историю жизни своего отца на спецпоселении восстанавливала, копаясь в памяти, собирая разрозненные детские впечатления от разговоров в семье. А сейчас, когда отца не стало, внимательно изучала его старенький профсоюзный билет, где были записи:
- СУ №882 – январь 1947 год
- Кадорский л/завод СУ №791 МВД – 1947 год
- СУ № 859 МВД 1947 - 1951 год
- п/я 325/23 – ноябрь 1951 год
Из Интернета узнала:
- что строительство №882 МВД было организовано с 1 февраля 1947 года в г.Днепродзержинске УССР. Там строился азотно-туковый завод.
- что строительство №791 МВД в это время располагалось в Сухумском районе.
- что СУ № 791 было переведено на Урал на строительство Свердловска-45.
- что п/я 325/23 – это Таджикистан, Ленинабадская область, где проходила разработка урано-ванадиевых руд.
Позже изучила Дело отца, предоставленное мне Информационным центром МВД по Калининградской области.
В 2012 году нашла воспоминания участника той же рабочей колонны (фамилию не знаю):
«…строили мы сначала ж/д Свияжск-Сызрань. Рабочая площадка напоминала муравейник: на тачках вручную возили землю на насыпь. Кормили очень плохо. Но все понимали, что страна нуждается в нашей помощи. К поздней осени дорога была принята Госкомиссией с оценкой «отлично». Нас, колонны №127 и № 125 повезли в Молотовскую область, ст. Половинка. Часть ноября и весь декабрь я со своей бригадой прорубал в лесу просеку, укладывая сваленный лес поперёк дороги для транспорта. Жили мы при 25-30 градусном морозе под открытым небом, спасаясь от лютого мороза у костров. По возвращении из тайги жили в простых палатках до весны. А весной все переехали на Створ – место строительства гидроэлектростанции на реке Косьве (приток Камы) это в 24 км от ст. Половинка. За лето отстроили себе бараки для жилья, ограду зоны с колючей проволокой и сторожевыми вышками. На новом месте стало особенно плохо. Питание: утром две столовые ложки каши из какой-нибудь полугнилой крупы, в обед – суп из рыбьих голов, в котором плавали несколько кусочков мороженой картошки и такой же капусты с несколькими зёрнами какой-то крупы. Вечером давали то же, что и утром или такой же суп и хлеб очень плохого качества.
Люди быстро ослабевали, еле передвигали ноги, опухали. Погибло много трудармейцев, особенно старшего поколения. На работу в другую зону нас постоянно сопровождали солдаты с винтовкой наперевес. Работали по 12 часов. Особенно нас угнетали морозы, отнимали последние силы».
Отец никогда не рассказывал о трудармии, не хотел травмировать душу ни себе, ни нам, его семье. Но стал замкнутым, сосредоточенным, боящимся всего, ожидающим постоянно насмешку, провокационный вопрос и откровенное хамство. А так оно на деле и было, особенно в первые годы жизни после возвращения оттуда.
Так он и ушёл из жизни с обидой и тяжёлым сердцем. Его не стало в 1998 году.
Справку о его реабилитации я получила после его смерти. Она была датирована 16 сентября 2009 года.
Теперь я всё знаю о пути моего отца в годы ВОВ и после неё. А когда я была ещё девчонкой, он мне один раз сказал: «Лучше бы я погиб на поле боя, как многие, чем пережить такое унижение».
[/spoiler]
Изображение

Изображение

Изображение
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Bangert
Постоянный участник
Сообщения: 1791
Зарегистрирован: 08 янв 2011, 16:50
Благодарил (а): 6328 раз
Поблагодарили: 5685 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Bangert »

Время больших надежд и больших разочарований.

Я вспоминаю. 1989 год.
Перестройка. Всё бурлит. В киосках куча газет, но Московские Новости невозможно купить. Покупаю несколько газет и вдруг мой взгляд выхватывает давнее, но не забытое: Нойес Лебен. Газету помню с детства, отец выписывал. Покупаю и тут же за углом раскрываю. Читаю об образовании общественной организации советских немцев "Возрождение". Там же программа о восстановлении автономии советских немцев на Волге. Подписано Др. Генрих Гроут. Года через 2 я познакомлюсь с ним в Москве. Что я вступаю в эту организацию, как только её филиал откроется в Кемерово, было делом уже решённым. И в дальнейшем я один из первых, ставшим членом этой организации. Мы встречаемся, знакомимся, общаемся. Радость переполняет сердца: вот и мы... и о нас слышат... и мы требуем. Здесь и радость и гордость и надежда и вера, что мы своего добьёмся на Волге.
Новый Год встречаем вместе в ресторане. В "Вечернем Кузбассе" о нас большая статья. Радуемся и гордимся. Выбираем наш форштанд. Учим совместно немецкий язык в областной библиотеке, где нам даже комнату предоставили в определённые дни на определённое время. Преподавал Ливен Артур Вольфганович, из ленинградских немцев, учившийся ещё в петербургском немецком лицее. Ему было, наверное, уже далеко за 80. Об этом человеке вспоминаю с большой теплотой и радостью от общения с ним. Как-то он рассказал мне свою историю жизни в Ленинграде, о блокаде и как он оказался в Сибири. На уроках немецкого мы рассказывали свои биографии. Один из старейших, ему уже за 60, пенсионер по фамилии Кинцель, вдруг начинает плакать, слёзы текут ручьём, он размазывает их по лицу и потом плачет навзрыд. Все растерялись, не знают что делать.... Кинцлер был в одном из известнейших гулаговских лагерей, через 3 месяца его не станет: поехал к родным в Свердловск и там его сбила насмерть машина. Я покупаю немецкие книги, они удивительно дешёвые и читаю, читаю...Приезжает немецкий ансамбль с Алтая. Когда они исполнили "Тумбалалайку" на немецком, зал взорвался и просил повторить. Я долго оставался в неведении, думая , что это немецкая песня. Они были в немецких национальных костюмах, потом я встречал их не однажды в Москве, где они принимали участие на немецких торжествах. О нас начинают писать в газетах, показывают во "Взгляде". Нет, лиц не показывают, но рассказывают и говорят, почему уезжают. У нас очень много поволжских и мы верим в автономию на Волге. Кажется в Челябинске Горбачёва спрашивают о восстановлении автономии на Волге. Спросил один из наших немцев. В городе устраиваем митинг, в центре не разрешили. Собрались в небольшом парке, недалеко от центра. Ветренно и холодно. Я с женой держим большой транспорант. На нём что-то такое ..."Даёшь автономию на Волге"... Щёлкают фотоаппараты, стрекочут кинокамеры. Нас снимает Западно - Сибирская Кинохроника. Где - то лежат эти кинокадры...радостно и страшно одновременно. В кустах сидят милиционеры...немцы подняли голос. Начинаются выступления. В парке небольшой памятник, вот на него двое поднимали выступающего и он держал речь. Первым выступал Саша Кёниг, канд. историч. наук, далее Виктор Паули, канд. тех. наук, трибун, его нельзя было остановить, Витя Дизендорф, так мы его тогда называли - это сейчас он Виктор Фридрихович с кучей написанных книг, человек, к которому я отношусь с большим уважением. Вокруг толпа, в основном немцы, но есть и другие "зеваки". Какая - то бабка услышав об автономии со злобой - Ещё чево? - но на неё зашикали со всех сторон и она замолчала. Нет, так раньше немцы не говорили. Из Германии прислали помощь: муку, рис, сахар, масло растительное, ещё чего - то. Я помогал всё разгружать вместе с другими. Разделили всё на трудармейцев. Местная власть стараясь не отстать, срочно начала раздавать медали ещё живым трудармейцам. Так и моя мама стала обладателем медали, кажется, "За трудовую доблесть в годы Отечественной войны в тылу", правда со Сталиным. От VDА мы получили компьютер. VDА - организация, оказывающая помощь немцам проживающим за границей. Компьютер поручили мне, я за ним и летал в Москву. Я должен был вносить в компьютер всех членов "Возрождения" в городе и области. В городе 4000 немцев , в области было 48тыс. или 64 тыс., уже не помню.
VDА организует и обучение на компьютере. "Организирую" себе командировку в Москву, уже которую по счёту, там немецкое посольство, а при нём VDА. Со всего Союза нас прилетело человек 12. Преподаватель с громкой фамилией Сименс, от VDА милая женщина Анке Шмидт, телефон которой до сих пор в моей старой записной книжке с 1970 года. Из участников запомнился Виктор Кайзер. Он кандидат математических наук, стажировался 1 год в Швейцарии, немецкий свободный. Мне до него очень далеко , а другим до меня. Позже мы ещё раз встретимся с ним во Фридланде, его отправят в Аугсбург, а я уеду в Гамбург.
Берём антраги на выезд в Германию, я тоже. О Германии я не думаю ещё, думаю о Волге, а антраги свободно не возьмёшь, а нам запросто сейчас. В городе у нас стали появляться туристы из Германии и их становилось всё больше. Мы с ними встрчались, приглашали домой. Среди них стали появляться "разведчики" - социальные работники из Германии - это те самые, что работали с нами далее здесь. Лица у них были какие - то кислые, они не разделяли наши радости, но мы тогда, в угаре всего того происходящего, этого не замечали или не хотели(кто знал от родственников, истинное положение вещей) замечать, что нам тут не рады. В Москве тоже шевеление, встречи наших лидеров с официальными лицами партии и руководством страны, встречи с Ваффеншмидтом. Нам кажется ещё немного и мы победим, правда кое-кто уже уехал, другие собираются.Что происходит на Волге, ведь там должны восстановить автономию? Пройдёт лет 6 или 7 и в отпуске на Гран - Канария я познакомлюсь со свидетелями событий тех лет на Волге. Они были из Узбекистана. Когда там возникли "разногласия" из - за стакана клубники на базаре, что переросло в массовые убийства. Тогда они скооперировавшись ещё с несколькими семействами наших немцев, купили несколько КАМАЗОВ, загрузили чем могли и двинули на Волгу, ведь там должна быть автономия ...а там ситуация...стенка на стенку, угрозы физической расправы...итог - выехали в Германию. Нет не всё идёт гладко в руководстве "Возрождения".
- Почему Гроут объявляет, что мы в знак политического протеста, выедем в Аргентину, а нас туда никто не приглашает - вопрос я задаю Виктору Дизендорфу. Он сидит в моей машине сзади , уже часов 10 вечера и мы возвращаемся с форштанда. Виктор молчит.
На Чрезвычайной конференции немцев СССР я успел побывать. Организовал себе командировку в Воронеж, а оттуда прямым ходом в Москву, на ВДНХ, там всё и было. Впечатлений от выступающих на конференции огромные. Назову некоторые имена. Кроневальд - один из старейших организаторов борьбы за восстановление нашей автономии. Др. Генрих Гроут - лидер движения - это он принимал письмо от фельдегеря, доставившего письмо от президента СССР Горбачёва. Гуго Вормсбехер - тихий голос, говорит взвешенно. Где - то в 2000 г он был в Гамбурге, выступал в "Доме Родины". Вечером я оказался у своих друзей, Гуго оказался в числе приглашённых, познакомились, фотографировались. Здесь же были и Ида и Рудольф Бендеры. На конференции привлекло внимание выступление Курта Видмайера - журналиста, сторонника калининградского варианта. Александр Кичихин, подполковник КГБ, выступающий за автономию на Волге. Для меня он был загадка, человек из недр КГБ и...защищающий немцев. Выступление Мустафы Джемилёва, лидера крымских татар, поразило всех нас. Аплодировали стоя. Нет, татары не немцы, а немцы не татары. Ждали Горбачёва, верили, что объявит автономию. Нет, "процесс пошёл" не явился. Мы очень мало спали. В 1й день, а вернее ночь, я, Андреас Предигер - художник и Саша Эйлер проговорили всю ночь, обмениваясь впечатлениями. Что ещё запомнилось? Запомнилось, как Виктор Дизендорф давал интервью голландскому телевидению. А ещё... не поверите. Как - то был объявлен перерыв и наша кемеровская делегация вышла и кто - то завёл разговор... о матах на немецком языке. Я выросший в немецкой семье и среди немцев знал, что у нас язык не так уж и "богат" в этом направлении. Виктор меня тогда очень удивил своими познаниями. В "Вечернем Кузбассе" появились статьи "Что помнят о себе поволжские немцы?" полные лжи. Автор был Виль Рудин, писатель и работник кемеровского обкома партии. Развернулась дискуссия на страницах газеты, мы опровергали все ложные обвинения. Дело в том, что Виля Рудина я знал, он читал нам лекции по "Риторике" в кружке Марксизма и Ленинизма в Кемерово, который я посещал. Надо мной иногда подшучивали, объясняя моё посещение этого кружка, с целью вступления в партию. Я отшучивался, откуда им было знать, что в армии меня 3 дня уговаривал подполковник из штаба дивизии вступить в партию и я неизменно отвечал отказом. То что сделала эта партия с моими родителями и другими, не могла быть моей партией. Ходил я туда совсем по другой причине. Лекторы читавшие нам историю СССР и о международном положении, рассказывали то, о чём в газетах не писали. Да, о Рудине. Это был человек явно неординарный, он обладал огромным запасом энциклопедических знаний, это был человек - трибун, умеющий повести за собой других. У членов кружка он имел огромный авторитет. Незадолго до выезда я случайно узнал, что он был полковником КГБ. В один из дней, придя рано на работу, ко мне просто ворвались два Серёги, оба старшие диспетчера Кузбасской энергосисстемы. Вообще - то одного звали Сергей Михайлович , а другого Сергей Петрович. Обоим я был оперативно подчинён. Мы трое , окончили один вуз, наши приватные отношения были приятельские - Сань, ты слышал выступление Ельцина на Волге (речь идёт о пьяном выступлении Ельцина на Волге и о Капустином Яре) - голос одного из Сергéев срывался от волнения. - Нет, я ничего не слышал - Ведь вы граждане нашей страны, как он может? - вторил ему другой Сергей. Этих ребят можно было назвать русскими, правда , когда один ушёл, оставшийся сознался мне, что у него мама поволжская немка. Вот такая она была жизнь в стране, где мы родились и жили. Для меня это событие было последним звонком, надежды больше не было. Нужно было уезжать из этой страны, из этого государства, чтобы сохранить то, кто ты есть.
Интересует, фамилия Bangert из Dittel
фамилия Diener из Katharinenstadt/Marxstadt/Warenburg
фамилия Krug из Krazke
фамилия Kramer из Katharinenstadt
Аватара пользователя
Bangert
Постоянный участник
Сообщения: 1791
Зарегистрирован: 08 янв 2011, 16:50
Благодарил (а): 6328 раз
Поблагодарили: 5685 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Bangert »

Богданыч

Так я его звал. Он был старше меня, только что вышел на пенсию и пришёл к нам в "Видергебурт". Не смотря на возраст, я ему годился в сыновья, мы подружились. Время тогда было такое: волнительное с большими надеждами, страна кипела, а вместе с ней и мы немцы, ждущие изменений своего будующего. Богданыч помогал мне выполнять то , чем я занимался в нашей организации. В какой-то момент, он человек неторопливый, говорящий всегда взвешенно, стал совсем молчаливым. Что-то его мучило. Однажды он пригласил меня к себе домой и я услышал то, что его глубоко беспокоило и он не знал, что делать. Его сын, Володя, с женой и дочкой на своей машине уехали в отпуск в Венгрию. И надо же было так случиться, Австрия открыла границу и все ГДРовцы скопившиеся в этой стране хлынули в эту "дыру" и Володя с семьёй вместе со всеми...В Австрии ему дали работу, через год они перебрались в Германию...жили в овщежитии в небольшом городке под Бонном. Все надежды, что их признают переселенцами из СССР провалились. У них вообще никакого статуса не было и не предвиделось. Богданыч не знал, как им помочь...они были в западне. Вскоре и у нас в стране произошли события, что я с семьёй оказался в ФРГ и Богданыч вслед за мной. Поселился он в том же общежитии, где жили сын с семьёй. Его признали переселенцем, дали пенсию и немалую. Он был шахтёр и занимал для немца довольно высокую должность. Нет, помочь сыну он не мог....отец переселенец, а родной сын нет. Надо сказать, что люди они все оказалисъ сильные духом и не унывали...Володя и его жена выучили немецкий без всяких курсов и работали. Нет, не на инженерной должности...на простой, но кормили себя сами. Дочка ходила в школу и у неё были большие успехи. А ещё они судились с государством 4 раза и каждый раз проигрывали процессы. Богданыч мог работать не только головой, но и руками. И он работал и искал выход.....Купили старый 2х этажный дом....местные осуждающе качали головами
- Что делают эти "русские?"-
Я видел этот дом в начале и потом...потом те же, что осуждающе качали головами, опять качали головами и пожимали им руки
- Ну и "русские" -
А те, что не здоровались, стали здороваться. Дом оформили на Володю, что несколько укрепляло (наличие собственности) их нахождение в стране. Богданыч подрабатывал на поле, везде, где его руки находили применение, здоровье пока, слава Богу.
В газете "Земляки" часто писали о нашей интеграции в Германии, а кое кто и сам писал рассказы. Мне особенно нравились рассказы одного нашего земляка и вот однажды, прочтя в газете очередной его рассказ, понял, что эту историю про одного поволжского немца, я уже слышал... там. Позвонил Богданычу, спрашиваю, кто этот Александр Х? ... засмеялся - балуюсь -...нет, писал он просто талантливо. У Володи с женой появилась прибыль - сын Санька. Богданыч начал на лето уезжать в Кемерово, а осенью возвращался из россии, звонил мне, "докладывал" что там и как ... его жена была русской, имела немецкий паспорт, но жить в Германии не могла/хотела...я не спрашивал. Старший сын, был врач, не сдал тест и путь в Германию был закрыт. Однажды позвонил Богданыч, он был очень взволнован
- Володя выиграл процесс, их признали аусзидлерами(в Германии они были с 1990 года) -
...я был очень рад за эту семью. Это был 5й судебный процесс. У власти были СПД. Владимира пригласили к человеку, который принимал решения. Вопрос был поставлен ребром
- Будешь жаловаться, проиграешь....не будешь - выиграешь -
... Ответ был - не буду - ...процесс был выигран, их признали аусзидлерами с 1990 года с выплатой детских денег с момента признания. было это году в 2000 - 2002. Все документы я видел своими глазами. Хотелось бы всё закончить на положительной ноте , но жизнь есть жизнь. Семья Володи дала трещину. Дочь к этому времени закончила университет, защитилась. На работе блистала, пригласили в США ... она уехала вместе с матерью в новый свет ... Санька стал высоким и статным молодым человеком и тоже учился и подавал большие надежды в университете ... Богданыч...ему было уже под 80 и он вернулся в жене в Кемерово. Отказался здесь от немецкой пенсии и гражданства. Володя живёт в Германии... дорогу молодым они проложили, ну а сами ... самим осталось радоваться успехам молодых.
Интересует, фамилия Bangert из Dittel
фамилия Diener из Katharinenstadt/Marxstadt/Warenburg
фамилия Krug из Krazke
фамилия Kramer из Katharinenstadt
Аватара пользователя
Надежда Пенкевич
Постоянный участник
Сообщения: 377
Зарегистрирован: 12 авг 2012, 17:58
Благодарил (а): 2811 раз
Поблагодарили: 2006 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Надежда Пенкевич »

Рассказ "Громовержец".
Надежда Пенькевич (Эмма Рейтер)

Санька рано остался без родителей. Шёл страшный 1938-ой...
Семья их проживала в красивом селе Куттер, под Камышином. Отец был механизатором "от бога" на местной МТС. Он был ярым коммунистом, вёл партийные дела, читал на собраниях газеты. Арестовали его по доносу, якобы сочувствовал умершим от голода в Поволжье и на Украине. Увезли его ночью на "чёрном воронке". В конце года расстреляли. Но мама Саньке сказала, что отец уехал на заработки в другой район. В те нелёгкие годы многих увозили в "командировку" и "на заработки" без согласия и без возврата.

Шло время. Отец не возвращался и не давал о себе знать. Мама стала молчаливой и Саньке не велела вести расспросы об отце. И чтобы в школе молчал. Было такое время, у многих "уехали" отцы, кто куда... Жизнь связывала народ, словно железными прутьями. Молча вставали по утрам, молча выходили из домов, молча отрабатывали смену, молча возвращались по домам. Волю давали слезам только где-нибудь в укромном месте, по ночам, в подушку, без чужих глаз и ушей.

Мама совсем почернела, исхудала и с каждым днём угасала, как свечка под образами. Целыми часами она стояла на коленях перед иконами и тихо молилась. Саньку она тоже ставила на колени и велела ниже склонять голову и слушать её шептание. Она просила Бога помиловать её и Саньку, отвести беды от их дома, за упокой души отца, за Санькино будущее. Но Бог молчал и строго смотрел на них с иконы. Однажды Санька осмелился и спросил маму: " А почему Бог всё молчит и не помогает нам?" Мама дала ему оплеуху и велела "не вести напраслину на Бога".

В середине мая мама умерла. Саньку взяла к себе сестра бабушки - баба Катя, потому, как у Саньки уже не было никого роднее, все его бабушки и дедушки умерли от голода. Голод - хуже и страшнее всего, что можно пережить. В те годы он свирепствовал по всему Поволжью. Вымирали семьями. Почти всё, что мог вырастить колхоз, вывозилось в города. Колхозы были брошены на выживание. За горсть зерна или кружку молока получали тюремный срок.

У бабы Кати все дети были уже взрослые и со своими семьями успели до голода уехать на Алтай. Приглашали и их туда, но баба Катя не пожелала оставить "милые края", да и ехать не было сил и средств. Она в свои семьдесят лет ещё трудилась на ферме. Хотя голод её тоже подкосил, но она ещё была крепкой и волевой. У неё был приусадебный участок, небольшой, с которого она собирала 3-4 ведра картошки, немного турнепса и репы. В этом году ещё стояла изнуряющая жара, с весны, которая грозила совсем оставить без урожая, даже такого скудного.

Саньку баба Катя на лето определила в подпаски, к пастуху деду Павло, бывшему донскому казаку. Тот поселился в этих краях ещё в двадцатых годах, с Дона, где тоже разгуливал голод. Теперь здесь, на селе, дед Павло считался, почитай, первым человеком.

Вставать приходилось рано, с петухами. Саньке очень хотелось спать, но властный голос бабы Кати заставлял мигом вскакивать. Одевшись, умывшись, он выпивал кружку молока, которую приносила соседка баба Груша, брал свой кнут, холщовую сумочку с двумя картошками и, с чувством, достойным уважения мужчины, вышагивал к стаду коров. Дед Павло давно уже служил пастухом, можно сказать, всю жизнь. Он полюбил Саньку за его сноровку и умение водить стадо. Но уж больно надоедливым и ворчливым он был. Всё время что-то бормотал в свои тараканьи усы, шептал что-то, а то и просто ругался. Видно, здесь, на пастбище, было единственное место, где он мог высказать свои мысли и недовольство властями. И Саньке часто попадало, почти ни за что.

Стояла долгая, изнуряющая жара. Стадо разбредалось по редким кустикам, где можно было ещё спастись от надоедливых оводов и жары. А то, с диким рёвом неслось к реке, где утолив жажду, стояло по колено в воде, усиленно отмахиваясь от гнуса. Санька в такие моменты тоже залетал в реку и плескался с детским задором, наслаждаясь прохладой воды. Дед Павло сидел где-то под кустами и напевал свои казацкие песни.

Но вот в один из таких дней, вдруг, на небе сгустились и сгрудились тучки. Потом они быстро превратились в одну страшную сине-чёрную тучу. Пастухи поспешили собрать стадо поближе к реденьким кустам и самим укрыться от вполне ожидаемого ливня. Дед Павло всё время ходил в сером брезентовом плаще, выданном ему с колхозного склада на все случаи непогоды. Хоть жара, хоть стужа - он никогда не снимал его. Завернувшись в плащ с головой, он сидел под кустом, не предложив Саньке своего убежища. Санька метался по полю в поисках хоть чего-то для укрытия. Молниеносно налетел ураганный ветер, который сносил всё на своём пути, вырывал с корнем кусты и разносил их по пастбищу, даже перекатывал небольшие валуны и камни.
Санька быстро влетел в середину стада и прижался к коровам, которые метались и кружили, сбившись в большую кучу. Они словно водили хоровод в бешеном темпе. Но тут сверкнула такая мощная и яркая молния, что Санька вскрикнул и упал. Коровы забеспокоились и начали мычать. Санька еле - еле прополз у них под ногами и, встав на ноги отдышался. Вдруг, раздался такой раскат грома, затрещало чёрное небо так, что Саньке показалось, будто камни с озарённого неба разлетелись по полю. Потом ещё сверкнуло, ещё грохнуло и... начался страшный ливень, казалось, что вода тяжёлой стеной лилась с самого неба, но была настолько тёплой и ласковой, что он принялся отплясывать под ливнем, кувыркаться и орать от такой благодати.

Поискав взглядом деда Павло, Санька смекнул: "сейчас я тебе, дед Павло, устрою божью кару..." Набрал он в подол рубашонки камней и уселся поодаль от деда за кустик. Как громыхнёт - так камень летит в деда, как громыхнёт - так снова камень летел в деда. А тот, перепугавшись, упал на колени и начал креститься и молиться: "Господи Иисусе! Спаси и помилуй мою душу... прости мне все мои согрешения, Господи спаси и помилуй..." Саньке очень было весело, он заливался от смеха. Так продолжалось несколько минут. Но тут дед Павло услыхал смех Саньки и обернулся назад: Санька стоял весь мокрый, с него ручьями текла вода, и, в ожидании грома, держал очередной камень в руке. Дед Павло, конечно, догадался, кто его "наказывал" и погрозил Саньке кулаком: "Ну, хлопчик, погоди...вечером бабке твоей пожалуюсь."

Закончился дождь. Выглянуло свежевымытое солнце. Природа была очень довольна от такой "бани", что освободилась, наконец-то, от толстого слоя пыли и счастливо вздыхала. С полей и гор неслись потоки грязной воды вперемешку с камнями... Земля дышала паром, наконец-то довольная, что такой долгожданный душ она давненько не принимала. Пар поднимался высоко над полями и нежной дымкой растворялся под лучами солнца. Птицы, тоже изрядно подмокшие, сидели на кустиках и весело щебетали. Коровы, стряхнув лишнюю влагу со спин, принялись уплетать чистую, влажную, хотя и пожухлую траву.

Вечером дед Павло зашёл к бабе Кате и о чём-то долго с ней говорил. Снял плащ, задрал пёструю рубаху и что-то ей показывал на спине. Затем шумно ушёл. Всю эту сцену Санька наблюдал из окна и, в ожидании наказания, настороженно занял место под образами, где почувствовал себя защищённым. Баба Катя молча вошла в дом, усадила Саньку за стол. Достала из печи картошку, парёнки из репы и поставила на стол.- "Ешь,громовержец!"- грозно проговорила она и села рядом, дожидаясь когда он поест. Санька ел не спеша, чувствуя, что грядёт ему неминуемая расплата за содеянное.

Баба Катя взяла с кровати подушку, сняла половичок с сундука и пальцем поманила Саньку за собой. Подошли к чулану. Баба Катя впихнула туда Саньку, бросила подушку, половичок и, замкнув чулан, помолившись, ушла. Санька, приглядевшись к темноте, увидел в углу кучу соломы, растряс её и, постелив свою постельку, лёг. Долго ворочался, переживая свои проказы, но всё же уснул.
Утром, когда рассвело, и в щель пробился солнечный свет, Санька увидел над своим лицом огромного лохматого паука. Тот нагло качался над носом Саньки. Санька до ужаса боялся пауков. Он вскочил и так закричал, что сбежались даже соседи. Кричал он даже тогда, когда зашла баба Катя в чулан. Она, тихонько взяла его за руку и вывела на свет божий. Санька всё орал. Баба Катя прижала его к себе и ласково проговорила: "Ну что, громовержец, страшно? А деду не страшно было? Будешь ещё деда пугать"?

Санька больше не шкодил. Они даже подружились с дедом настолько, что тот стал делиться с ним своим обедом. Дождей больше не было.
Незаметно пролетело лето. За хорошую работу Саньку правление колхоза наградило новыми хромовыми ботинками, о которых Санька даже не мечтал.
Наступил сентябрь. Вот и подошла пора идти в школу. Санька обожал школу больше всего на свете. Очень ему нравилась математика и география. Особенно он любил читать книжки про моря, города и другие земли. Читал всё, что попадало на глаза, даже у местного механика одолжил пособие по тракторам.
Вечерами он пересказывал бабушке то, о чём прочитывал. Она молча слушала его, ничего не понимая в технике, любуясь им, с каким азартом он рассказывал и, незаметно утирая горькую слезу, думала: «Какой будет из него механизатор, видели бы родители, так рано, не по своей воле, покинувшие этот мир... Но что ещё ждёт этого умника впереди? Жизнь ведь, штука капризная…»
Аватара пользователя
Надежда Пенкевич
Постоянный участник
Сообщения: 377
Зарегистрирован: 12 авг 2012, 17:58
Благодарил (а): 2811 раз
Поблагодарили: 2006 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Надежда Пенкевич »

Светлой памяти нашим дедам и отцам.

Депортация
Надежда Пенькевич

* * * * *
И вот погрузили в "телятник",
Везут в неизвестность народ...
А над эшелоном стервятник -
Сопровождает "исход".

"Исход" трудового народа -
В Сибирь, Казахстан, на Алтай,
Где мрачно встречала природа,
Где был приготовлен всем "Рай".

Кому-то достались бараки,
Кому-то достался сарай,
Другие копали в овраге
Землянки - не то замерзай,

А местные жались в сторонке,
Не каждый желал ТО понять,
Как немцам в простой одежонке,
В суровых краях выживать?

Трудились в тайге и в карьере,
В забое, на море и в поле...
Огромные были потери -
В сердцах отдавались все болью.

Ночами в слезах засыпали,
Детей согревая собой.
Надежды свои возлагали
На Бога в молитве простой.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Моя книга "Взлётная полоса" вышла в 2019 году, многие её на форуме имеют.
Вот сегодня решила в честь открытия форума после многодневной паузы выставить небольшую работу из этой книги.

Краеведы
Очень трепетно отношусь к краеведению и краеведам. Ведь это они ищут, анализируют, пишут и сохраняют для нас историю родного края, его обычаи, его культуру.
Много я повидала краеведов особенно за последние десять лет. Каждое своё посещение родного Бузулука начинала с книжного магазина, на полках которого всякий раз находила новые краеведческие новинки.
В Бузулуке выходили целые серии таких книг:
- Библиотечка «Земля Бузулукская»
- «Бузулук: История в событиях и лицах»
- 270-летию города Бузулука посвящается
- Краеведческие книги отдельных авторов
- Бузулук: литературное кольцо
В каждой серии не по одной и не по две книги, а больше. Все удивительно интересны. Когда мы росли, таких книг не было. Я всегда с радостью их покупаю и везу домой, туда, где теперь живу, как самую особенную ценность. Горжусь, что такие книги занимают достойное место на моей книжной полке.
С некоторых пор я живу темой истории Немецкого Поволжья. Путёвку в эту тему, в этот мир мне дали многие. Прежде всего, мой дедушка Шмидт Эдуард Христианович, выходец оттуда. Мой юный родственник из Бузулука Николай Кармин и, конечно, краевед Оренбуржья Афанасьев Виктор Петрович, у которого я была гостьей в 2007 году.
Я ехала в Оренбург с приятной миссией – передать лично Афанасьеву Виктору Петровичу подарок от его однокашника Сэма Симкина, нашего калининградского поэта.
Виктор Петрович со Светланой Аркадьевной меня очень тепло встретили. Мы проговорили целый день. Оказалось, что он – краевед, давно изучает архивные документы по оренбургскому казачеству, знает немало и про оренбургских немцев. Виктор Петрович завёл меня в свой кабинет, показал книжные стеллажи с литературой. Выбрав среди книг те, которые мне были особо дороги – книги про оренбургских немцев, он мне их доверил, разрешил взять с собой для чтения.
Моей радости не было границ. А сколько дельных советов он мне дал. Когда я после Оренбурга вернулась в Бузулук, первым делом пошла в библиотеку им. Л.Толстого, которую когда-то в школьные и юношеские годы часто посещала. Там мне тоже дали для изучения книги и журналы по тематике истории российских немцев. Я сидела по 4-5 часов, читала и конспектировала. А приехав в Калининград, пошла в Госархив Калининградской области и взяла почтовые адреса тех Госархивов, которые были мне нужны. Я писала письма, отправляя их десятками. Простые, обычные бумажные письма. А потом, спустя сколько-то времени, получала пачками ответы. Разные. И с нужной мне информацией и без оной.
На мой взгляд краеведы бывают двух видов. Теоретики и практики. Первые сидят в архивах, изучают, анализируют, делятся полученной информацией с другими, нередко пишут книги. Вторые используют готовые данные и посещают эти места лично.
К первым я бы отнесла, прежде всего, Ерину Елизавету Моисеевну, которая много-много лет проработала в Государственном архиве немцев Поволжья, фактически создав этот архив. До неё он был простым филиалом Саратовского. Она – создатель, она - хранитель, она – поисковик, аналитик. И она же – писательница. Т.е. краевед с большой буквы.
Её серия книг « Под Покровом Богородицы» - это памятник Покровской слободе – Покровску - Энгельсу. Это памятник всем жителям Покровска, памятник его домам, памятник немцам, проживающим там. И не только там, но и во всём Немецком Поволжье.
К ним же я отнесла бы и Александра Александровича Шпака, создателя Интернет-проекта « Die Geschichte der Wolgadeutschen».
Его реальную и электронную библиотеку по истории и краеведению Немецкого Поволжья я бы назвала мировой библиотекой. А как иначе? Её читают всюду. Там, где живут потомки российских немцев. А это – не только Россия, Казахстан, Киргизия и Германия. Это – и США, это и Аргентина, и Испания, и Бразилия, и Австралия. Практически весь Мир.
Как не назвать Дизендорфа Виктора Фридриховича? Сколько его книг знакомят нас с населёнными пунктами бывшего Немповолжья!
А вот ко второй группе я бы отнесла Какорина Владимира Алексеевича. Владимир использует чаще готовые материалы. Заводит своё авто, берёт карты и отправляется в интересные места. Изучает их сегодняшний день, всматриваясь в строения и находя в них те, старые. Много фотографирует, выставляет фото на своих интернетовских страницах. Рядом часто публикует их старые образы. Находит места, где были когда-то хутора, населённые поволжскими немцами. Находит их кульстаны. И не только сам ездит, но и возит таких же фанатов краеведческого толка.
Уж сколько мы с ним вёрст исколесили, где только ни побывали. За что ему я очень благодарна. Из-под его колёс не только пыль летела, когда ехали по бездорожью, но и высекались стихи, рождаясь прямо на ходу. Мы взлетали в прямом и переносном смысле этого слова. Особенно на Нагорной стороне Волги. Но я взлетала и на Луговой, когда подъезжали к дорогим колониям, где жили мои Шмидт, Зиннер, Опперман и другие.
Владимир – краевед с большой буквы. Его орудие – карта и руль.
Но не исключено, что настаёт такое время, когда его орудием станет и архив, его читальный зал, его тишина и умиротворённость.
А завершить перечисление имён краеведов я хотела бы фамилией Рунг.
Рунг Валерий Александрович – краевед из Казани. Знакома я с ним не так давно, но получила от него уже так много информации, очень интересной для меня. Она связана с городом Казанью. Но не только. Корни Рунга В.А. – из Немецкого Поволжья, из дорогой мне немецкой колонии Сусанненталь.
Его материал, полученный через Тамару Шефер о роде Рунга В.А., я включила в свою книгу «Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы». Тогда мы ещё не были знакомы.
А вот теперь моя книга есть в его домашней библиотеке, и я счастлива, что и я внесла свой небольшой вклад в его познания.
Более того, я стала обладателем уникального альбома о старой Казани, из которого я узнала и о роли Рунга в создании этого фолианта.
Вот что рассказал директор «Немецкого дома Татарстана» Диц Виктор Георгиевич об этом:
«В основание проекта «книги-альбома «Казань 100 лет на фотографиях и открытках» следует поставить трёх российских немцев: фармацевта, химика и фотографа Арнольда Ивановича Бренинга (06.06.1879 – 21.12.1937), автора большинства вошедших в издание фоторабот, его сына, музыканта и педагога Рудольфа Арнольдовича Бренинга (14.03.1934 — 27.07.2010 ), ознакомившего В.А. Рунга с историческим фотонаследием отца в виде сохранившихся в его архиве фотопластинок и самого Валерия Александровича Рунга (родился 07.07.1947), инженера-механика, казанского краеведа-любителя, загоревшегося идеей сделать эти фотоработы достоянием внимания современников и потомков».
Вот таких краеведов я знаю. А рядом с ними и сама немножечко стала им.
Не зря пословица гласит: «Всякая сосна своему бору шумит». Вот я и шумлю помаленьку. Чтоб земля родная услышала, а вместе с ней и люди на ней. Которые живут, а больше - которые когда-то жили.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Три года подряд (2015-2017 гг.)я посещала и жила там по 1.5 месяца, чтобы знакомиться с документами ГИАНП и посещать бывшие немецкие колонии. Где? А городке Энгельсе. Вот уже три года там не была, но очень туда тянет.
О своём отношении к этому дорогому мне местечку на Земле я написала в своей книге "Взлётная полоса". В 2019 году.

Что для меня город Энгельс или Покровск
С этого городка (он тогда был ещё Покровской слободой) начинался мой род Шмидт в Российской империи. Он был тогда, в середине XVIII века, перевалочным местом для первопроходцев, прибывавших из германских княжеств для освоения поволжских земель. Так распорядилась Екатерина II, написав свой Манифест.
И вот теперь, спустя почти два с половиной века, эта поволжская земля меня притянула, эти места позвали меня. Городок и не мал вовсе, более двухсот тысяч жителей.
Чем же мне он ещё дорог? Тем, что от него, как со взлётной полосы, я отправлялась в бывшие немецкие колонии. Прежде всего - в Сосновку (Сусанненталь), где родился и провёл детство мой дед Эдуард Шмидт, а далее в остальные, не менее дорогие мне сёла: Кинд, Унтервальден, Борегард, Брокгаузен, Беттингер, Базель, Гларус и Цюрих. Я их все назвала старыми именами, которые остались в истории и живут в памяти потомков.
Дорог мне этот городок и своим знаменитым на весь мир архивом. Он имеет высокий статус и именуется как Государственный исторический архив немцев Поволжья или ГИАНП. Такой статус он получил при руководстве им Ериной Елизаветой Моисеевной, почётным жителем города Энгельса. Имею счастье быть знакомой с ней лично, иметь её книги, подаренные мне самим автором, читать их и познавать-познавать историю этого замечательного городка. Дорог этот архив тем, что его сокровища и мне стали доступны и необыкновенно интересны. Я из них черпала новые знания по истории немцев Поволжья и в частности по дорогим мне колониям.
А как дорога Волга, на которой так удачно расположился этот чудо-городок. Её набережная с замечательным парком. А площадь, куда сходятся все дороги. С вечной ярмаркой, на которой чего только нет. Всё, чем земля эта богата. А богата она многим. Солнца много, тепла, влаги достаточно, а ещё любви её обитателей.
Милы мне и арбузы, барханы арбузов по всему региону. А особо славятся камышинские да ровненские, т.е. зельманские. И дынь тут местных немало, и винограда достаточно. И много-много чего другого.
Хотя городок не так уж и велик и Саратов рядом, в Энгельсе есть свой театр, свой музей, своя картинная галерея. Есть и Центр немецкой культуры, где встречаются постоянно российские немцы, проживающие в Энгельсе. И мне там побывать удалось, даже получила предложение провести презентацию своей книги «Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы», которая тогда ещё была в работе.
Дорог мне этот городок и тем, что я здесь обрела много друзей. От них я получала новые знания и, разумеется, помощь. Это и Ерина Елизавета Моисеевна, бессменный директор ГИАНП, теперь краевед города, и Михаил Родионов, старший научный сотрудник местного музея, и Раиса Васильевна Ларюкова, долго проработавшая в читальном зале ГИАНП.
Но как же мне ещё не назвать почти родных мне, дорогим мне людей города Энгельса - Элеонору Сосницкую, Марию Соколову и Галину Лаврову. Они окружили меня заботой, вниманием и любовью. Они разделили со мной всё, что имели. И кров, и пищу, но главное – память. Память о предках из рода Франц и Гроо.
Именно к ним полетели на эту землю мои книги о Сусаннентале.
В этом городке мне всё мило. И улочки, и дома, и скверы, и даже символ города бык-солевоз.
Изображение

Ловлю себя на мысли – как же мне хочется опять туда вернуться.

PS
Когда-то наша страна СССР была самая читающая. Всюду, куда ни зайди, в автобус, в электричку, в метро, видели людей, читающих книги.
Сейчас все, сидящие в любом транспорте, погружены в свои смартфоны. Они там читают что-то познавательное? Нет. Не приходилось видеть. В основном, играют.
Хорошо, что на нашем форуме создан литературный раздел, а на сайте целая библиотека. Хотелось бы, чтобы сюда наши форумчане почаще заглядывали, а также писали.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Надежда Пенкевич
Постоянный участник
Сообщения: 377
Зарегистрирован: 12 авг 2012, 17:58
Благодарил (а): 2811 раз
Поблагодарили: 2006 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Надежда Пенкевич »

"Долгожданная встреча". Повесть.
(три главы повести из книги "Украденная юность")
Надежда Пенькевич(Эмма Рейтер)

Глава первая. Последняя командировка.

Генрих едва дождался утра. Как только забрезжил свет, усевшись поближе к окну, он с большим интересом принялся вглядываться в каждый предмет, мелькающий за окном. Скорый поезд « Берлин - Москва» нёсся со скоростью ветра. Солнце нехотя поднималось над полями, укутанными лёгким туманом, и прокалывало своими, до боли в глазах, яркими лучами не густой лесок, тянувшийся вдоль путей. Стояла сухая, жёлто-оранжевая осень. Разодев всю природу в самые яркие наряды, она веером простиралась по всем странам от Запада на Восток. Генрих с улыбкой подумал, « вот кому не нужны ни границы, ни визы, сама себе хозяйка».
Ещё месяц назад, оформляя командировку в Советский Союз, на Урал, он подумал о том, что, наконец, это будет последняя его командировка перед выходом на заслуженный отдых, наверное, можно будет съездить по пути туда, где прошли его молодые годы в ссылке после трудармии, где осталась его любимая женщина и дочь. Он не сомневался в том, что она выросла без него, и что помнит о нём и надеялся на встречу с ними. Конечно, встреча может получиться нерадостной, потому что прошло уже больше тридцати лет, как он, воссоединившись со своими родственниками в Германии, которые сами его разыскали через Красный Крест, обосновался на родине предков. И он всё это время ничего о них не знал, потому что переписку вести не разрешали, особенно противился СССР, потому что Генрих жил в ФРГ.
Генрих прошёл до двери, взял свои принадлежности для туалета и тихонько, чтобы не разбудить соседей по купе, вышел в коридор и направился в конец вагона. В тамбуре, у туалета, обычной очереди ещё не было, и Генрих без заминки принял все утренние процедуры. Вернувшись в купе, он снова сел у окна и продолжил разглядывать природу. Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом. Туман совсем рассеялся, только ещё в ложбинках, цепляясь за кусты, тянулся его рваный шлейф. День обещал быть погожим и солнечным. Осень благоухала во всей красе. Она разлила палитру своих уникальных красок по всем перелескам и полям, где уже был убран урожай и местами вспахана зябь.


Глава 2.Урал.

Внезапно Генрих погрузился в воспоминания. Он представил ту деревню, Писаное, куда их привезли после трудармии в 1945 году. Это была красивая деревня, стоявшая на крутом берегу большой реки Вишеры. Деревня, как по линейке была расчерчена на квадраты, между которыми пролегали широкие улицы. В каждом квадрате стояло по четыре избы, которые лицевой стороной выходили на улицу, а на задах граничили огородами, площадью примерно по десять соток. Эту особенность Генрих заметил ещё с баржи, на которой их привезли сюда. Видно, кто-то в деревне следил за порядком, и дома ставили по определённому плану. Это встречалось очень редко, и именно здесь, на Урале. А деревенька чем-то очень напоминала ему его родное село Куттер, которое находилось в Поволжье. И река там была Большой Карамыш, также по весне разливавшаяся с размахом, захватывая все поля и берега.
Полуглиссер, откровенно надрываясь, тяжело тащил баржу с поселенцами. Река плавно катила свои чёрно-мармеладные воды. Красота! «Наверное, рыбы в ней тонны», - подумал Генрих, и поделился своими мыслями с рядом стоящим Якобом Миллером. Перевесившись за борт, они ещё долго наблюдали за косяком рыбы, который игриво плыл параллельно баржи и, то приближался, то отдалялся. Несколько смелых рыбёшек успевали выскочить из косяка собратьев и, как бы приветствуя новосёлов, резко падали в тёмные воды.
Ещё поразила Генриха и всех его друзей величественная, девственная тайга, которая простиралась на многие сотни километров вглубь массива. Где она заканчивалась? Может, за теми высоченными горными хребтами или шла дальше, в Сибирь? А, может быть, и до Колымы? Она поражала своими площадями и страшила. Да, им придётся с ней подружиться на долгие годы. Одним она станет навечно второй родиной, другим просто могилой. Многие заведут здесь семьи и «пустят корни». В 1948 году некоторым «пришьют» статью «вечного поселения, без права возврата на родину». Но, после выхода Указа о снятии надзора комендатуры в 1956 году, почти все, со своими семьями смогут выехать в места депортации. Кто уедет в Оренбургскую область, кто на Алтай, кто в Казахстан и на Кавказ, кто в Киргизию и на Украину.



Глава 3. По Белоруссии.

Утонув в своих воспоминаниях, Генрих совсем не заметил, как поезд подъехал к Минску. В вагоне стали просыпаться соседки и ему пришлось выйти в коридор, чтобы те смогли одеться. Молоденькая проводница, с красивой улыбкой, вежливо предлагала всем горячий, ароматный чай. Но многие ринулись на перрон, чтобы успеть в буфеты чего-нибудь подкупить съестного, так как остановка была целых полчаса. Генрих тоже вышел. Он никогда не покупал ничего в пути следования, тем более на перронах. Это было его правилом. Еду ему собирала всегда жена, знавшая все его вкусы и то, что он страдал болезнью желудка. Пройдясь по перрону в оба конца, Генрих поднялся на переходной мост и заметил, как красив и чист город. Он весь утопал в ярких осенних скверах и парках. После войны его почти заново восстановили, и он стал ещё красивее.
Полчаса пролетели мгновенно. Раздался сигнал к посадке и Генрих вернулся в вагон, в своё купе. Его соседки завтракали и мило беседовали о своём. Он поднялся на вторую полку и улёгся так, чтобы было видно в окно всё, что возможно. Соседки громко разговаривали и заливисто смеялись. « О чём можно столько говорить? - подумал Генрих, - ведь есть много интересного, чем можно заняться в дороге и не мешать другим». Но его мысли остались при нём, их никто не расслышал. Он повернулся к стене и незаметно уснул.
От внезапного толчка Генрих проснулся. Это была остановка в Орше. Вечерело. Он заметил, что соседок и их вещей нет. Значит, здесь они вышли. Теперь будет в купе полная тишина, и он сможет весь вечер посвятить воспоминаниям, которые радовали его и в тоже время тревожили. Поезд тронулся, уносясь в ночь, отстукивая колёсами красивую чечётку. Генрих поужинал и опять углубился в свои мысли . Мимо проплывали одиночные огоньки маленьких разъездов и полустанков. Изредка появлялись реденькие лесопосадки, которые тянулись чёрным пологом за поездом. Небо распростёрло своё бархатно - фиолетовое покрывало, густо усыпанное, как алмазами, яркими звёздами. Тоненький, совсем молодой месяц разыгрался в прятки. Он, то гнался за поездом, временами пропадая за поворотами, то выныривал совсем рядом и, зависая над окном, как будто, заглядывал в него. Его чистая, неоновая голубизна, окаймлённая оранжевым ореолом, казалась дышащей, живой. И весь он так сиял, будто эта игра ему была в радость. Красота была загадочной и завораживающей.
Генриху редко удавалось смотреть на такое сказочное небо. Последнее время участились авралы на работе, которые выматывали и грозили остановкой завода. Не хватало комплектующих деталей и механизмов, которые поставляла Россия и Казахстан. Перестройка и развал СССР отражались на всех связующих звеньях, вплоть до дальнего зарубежья. Завод, где работал Генрих заместителем директора по комплектации и связям, заметно лихорадило, и он подходил к стадии банкротства. Надо было спасать положение и Генриха командировали на поездку в Россию для перезаключения договоров, с уже сформированными предприятиями после приватизации. Он ехал на Урал, в Пермь. И, если он плодотворно поработает, может сэкономить дня два-три и съездить в места его ссылки.

Глава 4. Трудармия.

В Ульяновский ГУ ИТЛ НКВД ЖД Генрих прибыл 20 августа 1942г. из-под Барнаула, из села Косиха, куда была депортирована их семья из Поволжья. Он вместе с другими мобилизованными и репрессированными немцами ехал трое суток в сыром и холодном «телятнике». Условия были ужасные. Посередине вагона стояла маленькая железная печь, которая топилась различным хламом, собранным на длительных стоянках. По обоим концам вагона возвышались большие деревянные бочки с несвежей водой. Видимо, эти бочки были из-под селёдки и квашеной капусты, и совсем не вымытые, поэтому вода в них быстро затухала и противно пахла. Но приходилось пить и такую. Два раза в день раздавали овсяную и гороховую кашу. «Туалет», в виде прорубленного в полу квадрата, находился в левом углу вагона и был отгорожен куском старого холста. С торцов вагона и вдоль стен были сколочены двухъярусные нары, на которых поочерёдно спали «новобранцы». По прибытии на станцию их построили колоннами и пешком повели до пункта назначения. Прошли километров семь, пока появились странные постройки. Вся территория была обнесена в три ряда «колючкой». По углам стояли вышки. На центральной стороне возвышались огромные железные ворота, увешенные различными лозунгами, призывающими трудиться на благо Родины и для победы. На самой территории, по обе стороны дороги, которая тянулась по центру, располагались тридцать длинных домов, с каждой стороны по пятнадцать. Это были бараки, приготовленные для «новобранцев». В эти бараки набивали по 200-250 человек, «призванных» в трудармию советских немцев, где они проживали в жутких условиях, в каких не на каждой ферме содержался в те времена скот. Это был лагерь в составе НКВД, карающей структуры СССР.
Воспоминания уводили Генриха вглубь тех ужасных времён. Давненько не было повода для таких, не дающих покоя воспоминаний. Напрасно он пытался отогнать эти мысли. Они как будто выстроились в очередь, и каждая желала проскочить, опережая другую, и потренькать на струнах его души. Но он решил всё выстроить по порядку, чтобы воспоминания не нагромождались хаотично, а плавно переходили одно из другого. Постепенно он успокоился. Заняться чем-то другим он уже не мог. Попутчиков к нему не подсаживали. Он был даже рад, что некому будет мешать ему в его раздумьях, которые уже поглотили его полностью.
Аватара пользователя
Надежда Пенкевич
Постоянный участник
Сообщения: 377
Зарегистрирован: 12 авг 2012, 17:58
Благодарил (а): 2811 раз
Поблагодарили: 2006 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Надежда Пенкевич »

Повесть "Долгожданная встреча".
Продолжение.

Глава 5. Михаил и Марьюшка.

Внезапно ему показалось лицо Марьюшки, проплывающее за окном и не отстающим от поезда. Оно, то растворялось, то вновь появлялось с обворожительной улыбкой, будто звало его к себе, за окно. Генрих припал к стеклу и даже решил опустить окно, чтобы позвать Марьюшку, но вовремя одумался, поняв, что это могло ему показаться из-за нескончаемых воспоминаний о прошлом и, возможно, о предстоящей встрече. Видение также исчезло, как и появилось. Генрих подумал: «бедная моя Марьюшка, как ты прожила все эти годы? Как ты сейчас выглядишь? Узнаем ли мы друг друга? Кем стала наша дочь? Её ты назвала Галинкой. А я её так и не увидел. Да…много утекло воды».
Марья до войны была замужем. Муж, Михаил, работал в рыбацкой артели бригадиром и слыл отменным хозяином. У них была добротная изба, земли двенадцать соток, большой двор, корова, овцы, свинья и куры. Было у них две дочки: Василиса и Валюша. Но в 1939-м году началась война с белофиннами и Михаила забрали на фронт. Вернулся он через год по ранению. А в 1941-м опять война, Отечественная, Гитлер напал без предупреждения. К тому времени он захватил уже все страны Европы и решил покорить Советский Союз. Михаила призвали сразу и ещё человек восемь. Провожали их всей деревней. Толпа молча спускалась с крутояра к реке. Михаил нёс на загривке четырёхлетнюю дочь Василису, а Валюшка, постарше, бежала рядом с Марьей, которая носила третье дитё. Все попрощались с Михаилом. Он нежно и бережно обнимал безутешно плакавшую Марью. Говорил ей, чтобы берегла детей и, если родится сын, чтобы назвала Николаем. Это расставание не обещало встречи. Михаил, крепко поцеловал жену, резко оторвался от неё и сел в лодку. На сборный пункт новобранцев, для дальнейшей отправки на фронт, сопровождал дед Иван Лукич.
Михаил не вернулся. Он погиб под Ленинградом, в бою за станцию Медвежья гора, где и похоронен в братской могиле. Там сейчас стоит памятник и стела с именами всех погибших. Через четыре месяца после проводов Михаила Марья родила сыночка. Назвала его Николаем, как и просил Михаил. Похоронка на Михаила до Марьи не дошла, где-то её «утеряли». Но слух по деревне шёл, что Михаил погиб, значит, извещение приходило в сельсовет. Земля слухами полнится, зря наговаривать не станут. Марьюшке извещение не передали. А раз нет бумажного подтверждения, то и помощь от государства не получала. А, вдруг, говорили в сельсовете, он дезертировал? Так Марьюшка и растила троих детей одна, да ещё старая свекровь в привесок. Но бабка Васса вынянчила ей деток, ходила ещё и за скотом, по грибы, да по ягоды бегала в лес с внуками. А Марья работала в колхозе на разных работах, а зимой на заготовке леса. В деревне была школа в три класса. В 1943 году в школу пошла Валюшка, а в 1944-м и Василисушка. Девчонки были бойкие, смекалистые, учились хорошо. К четырём годам и Колю научили читать.
Ночами Марьюшка хорошо орошала слезами подушку. Свекровь видела её тревогу и переживания, что семья осталась без помощи, что какая-то недосказанность повисла над семьёй. Уставшей Марье от физических работ и домашних хлопот, свекровь старалась больше выделить времени на отдых. Почти все заботы по дому и присмотром за внуками она взяла на себя. Длинными, зимними вечерами она пряла, вязала варежки и носки для отправки на фронт. Всегда приговаривала: « Миша не носил, так пушшай чей-то сынок согреется». Внуки очень обожали свою бабу Вассу. Она, как добрая волшебница могла удивить детей новой сказкой, песенкой, шутками. И часто рассказывала им « про лютого ворога, который приходил однажды, его не добили, кока-то «злая революца» помешала, а он опять возвернулся со страшной силою». А в конце приговаривала, «Ивана русскова никто не закабалит». Уж, очень им нравились такие рассказы.

Глава 6. Страшные годы.

Генрих обо всём этом узнает потом, когда на лесоповале познакомится с Марьей. Разве мог он предполагать, что здесь, в дремучей тайге, встретит такую женщину? На родине у него была невеста, Филиппина. Свадьба была назначена на конец сентября 1941-го, но война перепутала все планы. Он не знал, что стало с семьёй Филиппины, куда их депортировали. Пока он находился в трудармии, поиски вести было запрещено.
Позднее, уже в 1956-м году, он разыщет своих родителей, которые так и проживали в депортации на Алтае. От них он узнает, что родители Филиппины живут тоже на Алтае, недалеко от них, в селе Лосиха, что Филиппину в 1942-м году тоже забрали в трудармию, в женскую колонну под Магнитогорск, где она умерла от голода в 1943-м году.
Генрих часто вспоминал кошмарные годы трудармии, как они выжили – один Бог знал и видел их муки. А как могли выстоять и остаться в живых хрупкие девчонки, молодые женщины? Где ещё, в какой стране, можно так ненавидеть свой народ и проводить над ним такие ужасные эксперименты? Как можно преследовать и уничтожать только за то, что ты немец, чеченец, татарин, осетин, литовец? Сколько народа было переселено на Урал, в Казахстан, на Алтай, в Сибирь, в Коми, на Колыму и Соловки? Был явный геноцид своего народа. В каких головах зарождались такие планы? Даже после победы народ продолжали гонять по стране, по поселениям, не давая шанса вернуться на родину, соединиться с семьями, опять прикрывшись указом «без права возврата на родину». Так и пришлось многим осесть там, откуда не было возможности вернуться, увидеться с родными. Стали обзаводиться семьями, но «без права регистрации брака». Рождались дети тоже бесправные и тоже, как их отцы, считались репрессированными, нося фамилии матерей. Только в 1956-м году разрешили регистрировать браки и переписать детей на фамилии отцов.

Глава 7. Москва.

В Москву поезд прибыл утром, а на Пермь отправлялся в час ночи. И, хотя у Генриха было здесь много знакомых, к кому можно было съездить и немного пообщаться, он решил погулять по Москве. На экскурсионном автобусе прокатился на Ленинские Горы, проехал по Золотому кольцу Москвы, по Арбату прогулялся пешком, съездил на набережную, а ближе к вечеру отправился в кино. Выйдя из кинотеатра, Генрих отправился на Казанский вокзал пешком. До поезда оставалось ещё два часа. По пути он зашёл в кафе немного перекусить. В небольшом, уютном зале стояло несколько столиков, завешанных ромбами бело-красных скатертей. Такого же цвета свисали на окнах портьеры. В правом переднем углу разместилась небольшая сцена для ансамбля и певца, а слева висел белый киноэкран.
Генрих заказал лёгкий ужин, который принесли сразу, без долгих ожиданий. Это ему понравилось. Значит, обслуживание на высоте, и хозяин дорожит этой точкой, расположенной на выгодном месте. Вдруг, экран загорел цветным фоном, поплыла лёгкая мелодия и начался показ фильма. Генрих как раз сидел лицом к экрану. Фильм был документальный. Показывали преуспевающую Европу, с возрождёнными после войны городами, чистыми скверами, парками, дымящимися заводами, уютными улочками и довольными гражданами. Генрих подумал о том, что ещё бы год назад этот фильм не показали бы, а теперь, после падения СССР, стало возможным демонстрировать фильмы даже в кафе. Конечно, европейские страны намного меньше России, богаче, привлекли другие страны и поэтому быстрее справились с восстановлением своих разрушенных войной городов и селений. Россия больше пострадала и территория огромная, да и после войны мало мужской силы вернулось, всё повисло на женские плечи и плечи подростков. Нужно было время, чтобы выросло новое поколение и тогда дело пойдёт быстрее. В России сильный духом народ, мужественно переносил все послевоенные тяготы. Справятся постепенно. Вечер пролетел незаметно. Теперь предстояла дорога в Пермь. Генрих вошёл в купе, разделся и присел на своё место внизу, опять у окна. Лёгкая тревога прошла по сердцу и притаилась, ненадолго, где-то в глубине.

Глава 8. Депортация.

В Перми он будет рано утром, значит, ночь пройдёт опять в воспоминаниях и раздумьях, которые уж поселились в его голове надолго и поглотили его целиком. Чем ближе он продвигался к местам тех событий, тем чётче и ярче события всплывали одно за другим. Ему ясно представился день 22 июня 1941 года, когда объявили начало войны, и тот день, 28 августа, когда вышел Указ о выселении всего немецкого народа из Республики немцев Поволжья, и тот роковой день, третьего сентября 1941 года, когда в их дом вошли солдаты и приказали собираться. На все сборы дали сутки: взять багаж до пятисот килограммов на семью и добираться подводами на железнодорожную станцию. Никто им ничего не объяснил. Как собираться? Зачем? Куда везут? А дом, хозяйство на кого бросить? Страх в глазах отца и мамы Генрих видел даже сейчас.
Воспоминания плыли потоком, он словно видел какое-то кошмарное кино. Вот он бежит во двор и запрягает лошадь в телегу. Отец складывает какой-то инвентарь, ящики с мукой, зерном. По двору бегают куры, мешаясь под ногами. В хлеву мычит ещё не доеная корова. Мама, плача и молясь, запихивает в узлы вещи и посуду. Хорошо, что у них не было уже маленьких детей, старшие были женаты и жили своими семьями. Но как они там? Их тоже выселяют? Как они с малыми детьми? Надо бы сбегать к ним, помочь. Но солдаты поторапливали и не разрешили разбегаться.
К ночи следующего дня они добрались на станцию Красный Кут. На перроне уже было много народу, негде приткнуться. Им приказали разгрузиться прямо на землю. Лошадь с телегой забрали и увели. Народ шумел, галдел, плакали женщины и дети. Кто-то тихо сказал, что просто идёт эвакуация населения, что фашисты быстро продвигаются вглубь страны и могут захватить эту территорию вместе с народом. А народ-то здесь проживал в основном немцы. Вроде, как и свои, советские, но всё могут натворить при виде тех немцев. Возможно и пособничество во время оккупации этой республики, Немцев Поволжья, поэтому решили увезти народ подальше в Сибирь, на Алтай и в Казахстан. Но крики, плач и ругань не прекращались весь день в ожидании поезда. Его не было и ночью, не было и утром и не было весь следующий день. Люди вымотались от суеты, жажды и неустроенности. Самой страшной бедой бала безысходность их положения. Их, как скот, ведущий на убой, согнали на маленький привокзальный перрон, окружили солдатами и томили двое суток.
Только к ночи вторых суток подошёл товарный состав из тринадцати вагонов – «телятников» и началась погрузка. Это было таким кошмаром, что его нельзя забыть даже через сотню лет. Люди старались попасть в вагоны со своими родственниками и своими близкими, но это плохо получалось. Некоторые семьи были разделены и они попали в разные вагоны. Успокоились лишь тем, что по прибытии в пункт назначения, они снова могли соединиться. Но их высаживали в разных пунктах по вагону и люди вообще теряли родных. Разбираться никто не хотел, за каждое возражение и пререкание люди жестоко избивались конвойными. Их унижали, оскорбляли и обзывали «врагами», «проклятой немчурой», «фрицами», что везут их на смерть в Сибирь и на Урал, что больше свою родину они не увидят даже во сне. Такая правда оказалась настоящим испытанием на годы.


Глава 9. Алтай.

Прибыли поздно вечером. Пять семей высадили на станции Косиха. Разместили их в школе. Уставшие, голодные, задёрганные в дороге, они снопами падали на пол и засыпали. Утром их расселили по пустующим домам и в одинокие семьи. Семье отца Генриха дома не досталось. Их подселили к школьной уборщице Дусе. Это была женщина лет сорока, приятной внешности и с тихим, щебечущим голосом. Её мужа завалил медведь на охоте, перед самой войной. А два сына – погодка уже где-то воевали, писем пока не было. Она как-то сразу разобралась, что это свои люди, эвакуированные. «Ну, и что же, что немцы, свои ведь, советские. Вон, уже и белорусы и украинцы сами набежали, никто их не сопровождал. Всем места хватит,» - приговаривала Дуся. Она по вечерам уходила мыть полы в школу, а рано утром уходила топить печи.
Мать Генриха постепенно успокоилась и начала хлопотать по дому, готовить обед и разбирать вещи. Отец с Генрихом ушли в правление просить работу. Там их записали в какой-то список и велели подождать. Через пару часов подошёл к ним военный и велел пройти в кабинет. Он прочитал список, который ему принесли и, подняв голову, пристально посмотрел на них. «Значит, вы поволжские немцы? Почему не мобилизовались на фронт? Ах, да, вас ведь запретили призывать на фронт, чтобы не было дезертиров и измены. Так или не так? Вот пришло постановление о мобилизации всех переселенцев в трудовые армии, заберём всех от восемнадцати и до шестидесятилетних. Начнём пока забирать по одному из семьи, чтобы остался кормилец. Потом видно будет по обстановке в стране. Пока впишу отца. Поедите в Челябинск, будите работать на тракторном заводе, а как закончится война, вернётесь сюда, потом домой. Сутки даю собраться. Сбор на станции. Можете идти». По дороге они зашли в местную МТС и Генриха приняли на работу в тракторную бригаду.
Дома мать опять подняла плач. Но надо было собираться. Мать напекла калачи, отварила картошку. Дуся принесла бутылку молока и несколько штук яиц, их тоже отварили. Вечером посидели все вместе за ужином, поговорили, поплакали каждый о своём и отправились спать. Утром Дуся, уже истопив печи в школе, прибежала проводить постояльца. Перед дорогой присели на сундук, стоявший у дверей и служивший лавочкой. Потом тихо пошли на станцию. Там уже стояло несколько групп «новобранцев» с провожающими. Отец как-то виновато посмотрел на мать и, опустив глаза, произнёс: « Прости меня, Анна, за всё, что было, за то, что не смог соединить семьи сыновей. Где они? Когда мы их найдём? Наверное, и Отто и Рудольфа тоже заберут в трудармию. У них же малые дети. Могли бы работать и здесь. Но, воля не наша. Живите как-то, обживайтесь. Обо мне не переживайте, я напишу, как прибуду на место. Прощайте». Мать уже не плакала. Она только тихо прошептала: «Иди Якоб с Богом. За нас не переживай». Отец обнял Генриха, похлопал его по плечу и пошёл к вагону. Через несколько минут поезд ушёл.
Дома мать слегла. Она пролежала несколько дней, ничего не взяв в рот, только пила воду и смотрела в окно, которое находилось на уровне кровати. Она думала о том, как они хорошо, дружно прожили с Якобом. Никогда не разлучались. Вырастили троих сыновей, выучили их, двоих женили. Жили в достатке. Трудились с
ранней зари. Семья в селе считалась крепкой и примерной. Анна слыла отличной хозяйкой. Всё у неё всегда было на месте, чистота в доме. Все обшиты, обвязаны. По выходным и в праздники от их дома на несколько метров разносился аппетитный запах выпечки. Она всегда всех угощала своими ароматными штруделями. Сейчас она тяжело переживала эту вынужденную разлуку. Сколько она продлится? Как они её переживут? Хорошо то, что она не одна осталась. Рядом их младшенький, Генрих. Какой он у них особенный: высокий, с огненно-рыжей шапкой волос, с небесно-голубыми глазами и милыми ямочками на щеках. Якоб говорил, что у него был дед такой. « Странно. Двое блондины, а этот рыжий»,- подумала Анна и улыбнулась.

Глава 10. Важные новости.

Анна поднялась с кровати, заглянула в зеркало и отправилась готовить ужин. Впервые, за неделю, она почувствовала себя лучше. Генрих быстро влился в бригаду и сутками пропадал в поле. Вспахивали позднюю зябь, сеяли озимую рожь. До холодов надо успеть, уже иногда пролетали «белые мухи». Зимы здесь, наверное, жутко холодные. Война не предвещала быстрого конца. Бои шли уже под Москвой. Фашисты заняли Украину, Белоруссию, Крым, часть Кавказа, дошли даже до Москвы, стояли кольцом у Ленинграда. Сводки информбюро были скупыми и короткими. Дусе пришло, наконец, одно письмо от младшего сына. Писал, что находится на срочных курсах разведчиков в Москве. Домой, скорее всего, не отпустят. О старшем брате упомянул, что тот служит в артиллерии и их части бьются под Рязанью. Дуся несколько раз прочитала письмо сына вслух и всё плакала от радости и целовала письмо. Анна и Генрих очень были рады за неё.
Через три недели после отправки пришло письмо от отца. Он писал, что их поселили в бараках на окраине города, натолкали под потолок, человек по двести пятьдесят, что бараки охраняются и их на работу водят под конвоем. Начинаются холода, а им не выдают тёплой одежды, и он пожалел, что не взял с собой тёплые вещи. Работают они на рытье котлована под строительство новых цехов для металлургического завода. Это было первое и последнее его письмо. Больше от него вестей не было. Их всех лишили переписки. Анна связала несколько пар носков, рукавиц и свитер. Генрих отправил посылку по тому адресу, который был указан на конверте. Ответа не было. «Получил ли отец посылку?» - задумчиво спросила мать.
Конечно же, посылку он не получил. Зачем этому «врагу народа» ещё тёплые вещи? Он должен медленно умирать от холода и голода. Их много, надо всех истребить непосильным трудом. Добивали их и несносные скопища вшей, которые поселились не только в головах, но и в одежде, в соломе, на которой они спали на нарах. Косили народ и коварные болезни. Каждое утро выносили из бараков по десятку умерших за ночь трудармейцев. На весь барак стояли всего две печки, спаянные из бочек и топились сырыми дровами, от которых совсем не было тепла, а только копоть и удушающий дым, который простирался синим туманом по всему бараку и разъедал глаза. Люди задыхались и всю ночь кашляли. Спать ложились одетыми и по двое, валетом, чтобы теплее было. На верхнем ярусе было теплее, и все старались после смены быстрее впихнуться в барак и занять верхние нары. Кому доставались нижние, те к утру примерзали к стенам и доскам. Утром, так и не оттаявшие, холодные, сырые шли на работу. Рабочий день длился по 14-16 часов, в зависимости от того, где находилось рабочее место. Перерыв - полчаса на обед, который состоял из гороховой или перловой баланды, или ухи из тухлой рыбы. От такой еды воротило и тошнило, болели животы, но есть надо было, иначе свалишься с ног и потом этого не получишь. Заболевших здесь не кормили. Друзья делились своим пайком. Но отец Генриха выжил, и в 1951 году вернулся к матери на Алтай.
Ответить

Вернуться в «Книги & Массмедиа»