Проза. Память жива.

[Наталия]

...Вечного на Земле нет ничего. Всё проходит. Остаётся только ПАМЯТЬ. Память - самый бесценный дар богов, венец человеческого разума, связующая нить времён. Она беспристрастно ведёт по подземельям давно ушедших лет, сохраняя и воспроизводя в сознании людей канувшие в Лету события и явление. Уходят столетия, уходят люди, но память цепко держит деяния добрые и ещё крепче богопротивные поступки. Она не только хранит, но и учит...Н.А.Одинцов. "На таймырских перекрёстках".

В этой теме могут быть выставлены малые формы прозаических произведений, воскресающих память
о временах жизни представителей российских немцев. Это могут быть рассказы, отрывки из повестей и пр.

ЭЛЬЗА, ЭММА И ГЕНРИХ.
Рассказ о войне.

Ольга Мальцева-Арзиани

1939г. Подмосковье. Дачный посёлок Валентиновка.
- Ты моя рыжепушистокрасавица, Верочка!
Серёжа гладил её волосы, как в юности, когда он был неуклюжим мальчишкой, мечтающим стать хирургом, а она - приехавшей к родственникам в Сибирь москвичкой, чуть картавящей, смешливой девочкой, покорившей сердце сибиряка...
Их дочери, обе кудрявые, с рыжеватыми, в маму, волосами, уже спали.
А Сергей и Верочка сидели в саду на старой скамье под кустом белой махровой сирени и мечтали о будущем.
- Я буду любить тебя всегда, Серёженька.
- Мы никогда не будем расставаться, моя хорошая.
Ты мне очень нужна. Ты и дети.
Он нежно обнял Веру и стал целовать её волосы...

1941 год. Двадцать второе июня.
Когда Эльзу неожиданно на школьном дворе обозвали "Фашисткой", девушка от удивления просто не могла поверить, что Стася, её подруга Станислава, произнесла эти ужасные слова...
Утром мама разбудила их с маленькой Эммой своим страшным криком. Сквозь сон они никак не могли понять, что началась война. Мама кричала и кричала, а потом и из других комнат их коммуналки на Чистых Прудах послышались крики, стоны, плач детей, шум передвигаемой почему-то мебели, оказалось, люди отодвигали шкафы, закрывающие двери в кладовки, искали там вещмешки и чемоданы, лихорадочно собирали вещи, началось что-то невообразимое. Отец, доктор Сергей Владимирович Измайлов, был на дежурстве в больнице, и мама, Вера Ивановна, побежала туда, благо не так далеко было, всего пару остановок на трамвае "А", с любовью величаемом москвичам "Аннушкой". Детям мама наказала оставаться дома, но девочки, прождав час-другой, написали маме записку, что бегут ненадолго в школу, и, вбежав в школьный двор, остановились, увидев толпу старшеклассников.
И в этот момент Стася обозвала её фашисткой...
Эльзе было 5 лет, когда родилась сестрёнка. Мама сказала, что уж если старшую девочку назвали звучным именем Эльза в честь жены какого-то
интернационалиста, то и младшую надо называть "под стать" старшей.
Так и появилась в этой русской семье вторая девочка с необычным для Москвы именем - Эмма.
Впрочем, были уже и Кимы, и Электрификации, и Револючии, и Марлены, но Эльза и Эмма вообще не понимали, чем их имена отличаются от других имён.
Собственно, они даже гордились своими яркими именами. Две сестрички Измайловы, Эльза и Эмма. Что тут особенного?
Эльза закончила 9 класс, была уже взрослой семнадцатилетней девушкой. А вот Эмме было всего 12 лет. Эльзе хотелось стать врачом, а Эммочка любила читать и непременно хотела стать журналистом. Их мама работала машинисткой в газете, девочки часто прибегали в редакцию, вдыхали запахи "взрослой жизни", слушали рассказы о командировках, заданиях, о передовиках и передовицах, о стахановцах, трактористках и шахтёрах. Именно здесь, в редакции, и была настоящая жизнь.
Папа же дома рассказывал о чём-то неинтересном и обыденном. То кому-то операцию делал, то кого-то едва с того света вернул, то медсестра йод пролила. Эльза слушала отца и задумчиво улыбалась, а Эмма старалась поскорее уединиться с книгой или с газетой.
Эльза была бойкая и уверенная в себе. Отличница, правильная, принципиальная.
Эмма училась средне, но была доброй и общительной девочкой. Скромная и тихая, она ни с кем не ссорилась, никогда не выясняла отношения, и её в школе любили.
Когда случилось нечто ещё более страшное, чем война, и её сестру принародно назвали фашисткой, Эмма покрылась красными пятнами и остановилась, как вкопанная. И кто назвал так Эльзу? Та самая Стася, которая ещё вчера вместе с ними на кухне уплетала картошку с рыбой, принесённой соседкиным сыном Вадимом? И нахваливала стряпню девочек?
Эльза молчала, от обиды глаза её наполнились слезами, и она боялась, что эти самые слёзы предательски выльются из глаз...
И тогда Эмма, наша маленькая и робкая Эмма, произнесла громким шепотом, да так, что было слышно всем во дворе их старенькой школы, фразу, которая заставила всех задуматься и замолчать...
- Мы не фашисты. Мы на фронт уходим.
И, дёрнув Эльзу за рукав, заставила старшую сестру сдвинуться с места и идти за ней домой.
А дом уже был совсем другим, не тем, что был вчера, и даже не тем, что был, когда они шли в школу.
Трудно было понять, что с ним случилось , почему он стал не похожим на себя. И тут Эльза поняла, в чём дело: просто никто не выглядывает из окон и не поёт песен. ВОЙНА!!!

1941-1943 годы Письма с фронта.
Отец часто писал письма с фронта. Он, как никто другой, понимал, что жизнь в любой момент может оборваться. И ему хотелось оставить след в душе своих детей, а жене рассказать то, о чём не хватало времени говорить в мирное время. И неслись к ней признания в любви. И неожиданно это было, и трогательно, и страшно. Страшно, потому, что к этой любви прикоснуться было нельзя. И неизвестно было, вернётся ли муж с войны домой, встретятся ли они вновь. Она читала письма и перечитывала. А потом стала перепечатывать и складывать в стол, в заветную папку.
Госпиталь был совсем недалеко от линии фронта. И военврач в редкие минуты отдыха писал домой, мысленно разговаривал с женой и детьми.
Вскоре весь персонал, да и раненые тоже, стали называть его за спиной писателем.
А тем временем "писатель" неистово боролся за каждую доверенную ему жизнь.
И если кто-то всё-таки умирал, он заставлял себя написать семье погибшего. Ведь доктор знал, как ждут бойца дома, как верят в победу и ждут его возвращения.
Трудно было писать о смерти. Но он писал. И дарил жене надежду. Писал, что муж умер с её именем на губах. Так ли это было, это уже было неважно. Главное, что женщина читала эти строки и верила. И родным показывала, и сыну. И сын тоже шёл воевать, душить фашистов, защищать мать и родину. Или родину и мать.

Последние слова.
Санитарочка успела вытащить с поля боя уже четверых бойцов, когда ранили и её.
Хрупкую, маленькую девчушку вынес пожилой солдат, истекающий кровью, но не бросивший свою ношу. И вот теперь девочка металась в бреду и просила у кого-то прощения. Она повторяла и повторяла непонятные доктору слова. Ты не фашистка, прости. Ты не фа...и всё. И девочки не стало.
Доктор плакал. У него в Москве остались две дочери. И вот сейчас у него на руках умерла девочка, так похожая на подругу его дочери. Но не она. Та была упитанная и неуклюжая. А эта - тростиночка. Бледная, недожившая, недолюбившая.
Не стал он писать матери девочки. Не посмел. Ей написал тот истекающий кровью солдат. И не забыл упомянуть последние странные слова девушки про фашистку.
Цензор вычеркнул это слово. Но мать, положив лист на оконное стекло, смогла всё-таки разобрать это слово. Мать сразу всё поняла и поклялась найти после войны Эльзу и попросить прощение за дочь.
Тем временем Эльза и Эмма были в Сибири, у бабушки, матери отца. Эльза работала в медсанчасти, а Эмма прибегала помогать ей.
Она писала заметки о бойцах, попадавших в медсанчасть, и отправляла их маме в газету. Заметки эти попадали всё в ту же папку в столе машинистки, что и письма от её мужа. Сюда же попадали и письма от старшей дочери.

1942 год. Сибирь. Генрих.
Этнические немки, сёстры Ирма и Берта, чьи предки испокон веку проживали на территории СССР, попали в женский лагерь в Сибири сразу же после начала войны только за принадлежность к нации Гитлера. От других заключенных они узнали, что некоторые немки старались всеми правдами и неправдами забеременеть на зоне. Как им удавалось уломать конвоиров, история умалчивает. Но от этой связи рождались дети, и матерей с младенцами отпускали "на поселение".
Старшая из сестёр, Берта, решила, что Ирма должна попробовать спастись. Иначе обе они погибнут в лагере.
Ирме, младшей из сестёр, весёлой и красивой, с копной рыжих кудрявых волос, удалось осуществить мечту многих ни в чём не повинных женщин и забеременеть.
Берта была счастлива, что хотя бы Ирмочка останется жива. И мать, и отец у них умерли ещё до войны, Ирма работала учителем немецкого в школе, а Берта не смогла получить высшего образования и работала в той же школе библиотекарем. Директор школы ценил обеих сестёр Фурман и даже попытался замолвить за них слово, когда прямо в школу пришли их арестовывать. Повезло, что хотя бы его за вмешательство не арестовали...
Отцу её ребёнка удалось отправить Ирму с малышом на поселение. На этом дальнейшее его участие в их судьбе прекратилось. Но и этого было сверхдостаточно для того, чтобы старшая из сестёр, Берта, оставшаяся в лагере, чувтствовала себя счастливой. Она понимала, что вряд ли выживет. Но верила в то, что Ирма с маленьким Генрихом останутся живы и продолжат их род...


Архивные документы:
Из послужного списка "всесоюзного старосты" Михаила Калинина.
ГЕНОЦИД РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ
О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья.
Судьба российских немцев.
Прологом этой трагедии послужил известный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья". За ним последовала целая серия такого же рода "актов", круто, с бесцеремонной и совершенно немотивированной жестокостью преломивших судьбу почти полуторамиллионного немецкого населения, проживавшего в течение без малого двух столетий в самых различных регионах страны от Прибалтики до Дальнего Востока, от Мурманска до Ашхабада...
В соответствии с упомянутым Указом ПВС СССР в сентябре 1941 года было ликвидировано "под корень" национальное административно-территориальное образование - АССР немцев Поволжья, где компактно проживало около четверти всей внутрисоветской немецкой общины. Десятки тысяч немецких семей в "самые сжатые сроки" (за считанные сутки) подверглись принудительному выселению в отдаленные и малообжитые районы Западной Сибири и Казахстана. Вскоре к ним "присоединились" соплеменники из других мест (Причерноморья, Кавказа, Украины и т.д.).
А далее начались повальные аресты.


Когда Ирму с завёрнутым в какую-то дерюжку ребёнком привезли на телеге в медсанчасть сердобольные соседи, она успела только произнести имя мальчика - Генрих, и умерла от воспаления лёгких. Мальчику было месяца три, но никаких документов при нём не оказалось. Эльза, памятуя, как из-за имени обидели её, от греха подальше сказала доктору, что мальчика зовут Геной. Так и записали, Геннадий. А фамилию дали Измайлов, как у Эльзы и Эммы. Мальчика отдали в детский дом. Жаль было отдавать. Такой хорошенький был мальчишечка! Но бабушка была совсем старенькой, Эмма училась в школе, а Эльза работала. Девочки записали все данные малыша и отправили маме в Москву, в редакцию. Они решили во что бы то ни стало найти мальчика после войны.
Перепечатав очередное письмо от девочек, Вера положила его в заметно потолстевшую папочку.


Слепота.

Мать погибшей Стаси, Тамара Ильинична, осталась совсем одна. Муж, пограничник, погиб ещё в первые дни войны. Жизнь потеряла свой смысл. Но она обязана была отыскать Эльзу и попросить у неё прощения за дочь. Эта мысль не давала ей покоя.
Разыскав Веру Ивановну, она ничего не сказала о том страшном дне начала войны, когда её Стася по недомыслию обидела подругу. Уже вечером девочка раскаялась, рассказала обо всём матери. Но Эльзу она больше не видела и отправилась на фронт. Девочки в детстве были очень дружны, и Вера Ивановна постаралась, как могла, утешить мать Стаси. Она посоветовала женщине молиться о душе дочери. И призналась, что молится и о муже, и о детях.
Вера Ивановна устроила маму Стаси нянечкой в тот госпиталь, где раньше работал её муж. Теперь уже Тамара была так загружена, что некогда было предаваться грустным мыслям. Она стала незаменимой. Тамарочку любили все. И она начала оттаивать душой. Горе было у всей страны, не только у неё. И всем вместе надо было делать всё для победы. И Тамара делала. Не спала ночами, ухаживала за тяжелоранеными, привязывалась душой к каждому, жила их жизнью, становилась им сестрой, матерью. Так жила вся страна. И Тамара научилась "жить дальше"...
Военврачу Измайлову удалось спасти жизнь майору - танкисту, получившему множество ожогов. А вот зрение восстановить не удалось. Как же хотелось доктору помочь герою-майору, но не мог он ничего сделать...Последней надеждой Измайлова был его друг, офтальмолог, который, по слухам, работал в госпитале где-то в Сибири...
Когда ослепший майор добрался с другими ранеными до Москвы, он уже не надеялся на то, что врачи смогут ему помочь. Но не отчаивался. Хотя и обидно было, что уже никогда не сможет вернуться в строй. Пусть майор и не представлял пока, что ждёт его впереди, но был уверен в том, что сумеет выстоять. Другим хуже. Он остался жить не для прозябания. Ну и что, что слепой. Слепота отступит. И дело найдётся. Надо жить...
Тамару попросили сопровождать слепого майора в Сибирь, в госпиталь.
Сколько было пересадок, бомбёжек, каким длинным был этот путь, эта дорога к...счастью, описать трудно. Три месяца пути...
В госпиталь входила удивительная пара - молодой, весь в шрамах от ожегов слепой майор и женщина, явно его жена. Постарше майора, попроще. Но так бережно вела его она, и такой радостью сияло её лицо, что ошибиться было невозможно. Да и он был уверен в надёжности своей спутницы. Две одинокие души обрели друг друга. Теперь они вместе будут бороться со слепотой. Да и какая уж тут слепота, если один из них всё видит и живёт жизнью другого?

1943 г. "Пропал без вести".
Верочка не могла поверить в то, что не увидит больше Сергея. Ей принесли не похоронку, и у неё оставалась надежда, что муж найдётся, что что-то случилось, что произошла путаница. У неё остались его письма. И его любовь. Такая огромная, что плачущее её сердце не вмещало уже эту любовь, она рвалась наружу, выплёскивалась, и Вера с надеждой заглядывала в глаза сослуживцев, повторяя им что не похоронка ей пришла, значит Серёжа жив! Обязательно жив...Сотрудники, пряча глаза, говорили, что тысячу раз такое случалось, что даже людям похоронки приходили, а человек оказывался жив.
Вера понимала умом, что люди просто ей сочувствуют, стараются поддержать и утешить. Но всё равно верила. Она не спешила вечерами домой, где никто не ждал, когда она войдёт с шумом и гамом в дом, как делала до войны, в совсем другой жизни, а открывала свою заветную папку и читала письма мужа и детей. Теперь ещё и от Тамары с Митей приходили письма. Они тоже уверяли её, что такой человек, как доктор Измайлов, не мог бесследно исчезнуть. Писала, конечно же, Тамарочка. Врачи так и не смогли помочь Мите. Но они были счастливы. Митя даже нашел работу. Преподавал. Тамара его сопровождала повсюду, была его глазами. Они часто гуляли по городу. Однажды они присели на лавочку в парке. Грелись на осеннем солнышке. Где-то поблизости послышались детские голоса. Какой-то малыш протянул руки к Мите, подошёл к их лавочке, обнял слепого за колени и прижался к нему. У Тамары слёзы навернулись на глаза. Дети были из детского дома, и, скорее всего, родители этого мальчика погибли на фронте.
Митя вздрогнул. Ощупал руками голову мальчишки, усадил его к себе на колени и стал тихонько раскачивать. Малыш затих, пригрелся, зажмурил глазки от удовольствия.
- Папа, папа, папа, - шептал малыш.
Митя гладил его по головке и плакал. Офицер, выдержавший все военные невзгоды, все операции и смирившийся со своей слепотой, никогда не роптавший и не унывавший, не выдержал испытание детской любовью. Он плакал. В парке повисла неожиданная тишина. Ангел спустился на колени солдата. И он это понял. Он уже знал, что делать дальше.
Шёл октябрь 1944 года, когда в далёкой Сибири в семье майора произошло радостное событие. У них с женой появился сын. Любимый, единственный. У Мити прибавилась ещё одна пара глаз.
Тамара, Митя и маленький Геночка часто писали Верочке в редакцию. А о пропавшем без вести докторе Измайлове так никто и ничего не знал.
Наступила весна 1945 года.


Эльза и Эмма.
Бабушка таяла на глазах. Хотя здесь, в Сибири, ни она, ни девочки не голодали, старушка становилась всё прозрачнее. Приближался конец войны, а вестей от сына бабушки, доктора Измайлова, её Серёженьки, не было.
Так и числился он среди "без вести пропавших".
Старенькая учительница выполнила свой долг перед детьми сына. Обе девочки выросли хорошими, очень добрыми, ответственными. Таким был и её сын. Был. Впервые она произнесла это страшное слово "был". Сердце жещины не выдержало.
Угасла, зачахла, не дождалась...
Похоронив бабушку и отметив сорок дней, девочки отправились домой, в Москву. 8 мая 1945 года на Ярославском вокзале их встречала постаревшая, поседевшая женщина, в которой они не сразу узнали свою задорную, жизнерадостную мамочку, папину рыжепушистокрасавицу...
Девочки уже были совсем взрослыми. Верочка обняла их и горько заплакала. Конечно же, от радости, что увидела дочерей. Или от горя?
Дома девочки вынули из мешка сибирские невиданные в голодной Москве гостинцы. Тут были сушеные грибы, брусника, черника, малина. Бабушкины прошлогодние заготовки...Так и не дождалась эта замечательная женщина своего сына. А как мечтала поехать в Москву, повидаться...
9 мая всей семьёй пошли они на Белорусский вокзал. Встречали прибывающие эшелоны, обнимались с совершенно незнакомыми людьми, радовались победе. Молодой лейтенант шагнул к Эльзе и неожиданно обнял её. Она впервые в жизни увидела этого человека, но сразу же поняла, что это - он. Что он вернулся. И даже не удивилась, когда узнала, что зовут его Серёжей. Как отца, доктора Сергея Владимировича Измайлова.


Германия, 1971 г.Долгие годы прошли с того дня , о котором фрау Берта всегда вспоминала с болью в сердце. Тогда началась война и их с сетрой арестовали.
О том, что Ирма умерла в Сибири, фрау Берта узнала в конце пятидесятых, перед отъездом в Германию. А вот следы маленького Генриха терялись. Ни в один детский дом в тот год мальчик с таким именем не поступал. Но Берта не сдавалась. Она так и не вышла замуж и свою жизнь посвятила поиску пропавшего племянника.


Москва, 1947 г.

- Ну почему мы должны назвать нашу девочку Стасей? Давай лучше назовём в честь твоей мамы Верочкой, или в честь моей мамы - Таисией, ну что за Стася ещё, ну брось ты это!
- Серёженька, моя подруга умирала со словами обо мне. Она меня обидела и в последние минуты жизни думала об этой обиде. Надо научиться прощать. Я давно её простила. Я ведь не ушла тогда на фронт. А она ушла. И погибла. Пойми ты меня...
Тамара Ильинична, узнав, что Эльза назвала свою дочь Стасей, была тронута до глубины души.
- Вот нашему Геночке будет невестой Ваша Стасенька, породнимся окончательно!
- Да пусть уж сами свою судьбу решают. Мы с Серёжей на Белорусском вокзале познакомились, а ведь шли мы туда с мамой и Эммой в День Победы просто цветы дарить тем, кому повезло с войны вернуться живыми. А нашла мужа. И очень счастлива.
Верочка так и не верила в смерть мужа, продолжала его ждать. Ведь не было похоронки. Значит, он жив! Ну и что, что уже два года после окончания войны прошло. Всякое бывает.
Война закончилась, Вера расцвела, похорошела. Когда гуляла с колясочкой, в которой лежала её гордость, маленькая Стасенька, по Чистым Прудам, многие даже думали, что это - её ребёнок, а не внучка, так молодо она выглядела.
К ней даже сватались. Двое. Нет, трое. Но она никого не могла даже сравнить со своим Сергеем, доктором Измайловым. Никто не обзовёт её нежно лягушкомартышкой рыжеволосой, никто не рассмеётся так радостно, когда ворвётся в редакцию, никто не подарит ветку белой махровой сирени, как тогда, в Валентиновке...Нет, ей был нужен только Серёжа...


Москва, 1970 г.

Эмма Сергеевна убедила своего главного редактора издать к 25-летию со Дня Победы старые письма и заметки из маминой папки. Ведь это были подлинные письма военных лет. "Письма со штампом "Война" стали просто сенсацией. Газету читали и перечитывали, главный редактор даже поздравил Эмму, назвав её очерк "лучшим произведением последних лет".
Очерк перепечатали и другие издания, в том числе и сибирские. "Письма любви" доктора Измайлова читали и у него на родине. Многие не могли сдержать слёз, читая письма военных лет. Никогда в нашей стране не забудут войну. Помнят её даже те, кто родился через 50 лет после Дня Победы. Война осталась в памяти народной...


Германия, 1971 год.

Лагерь шталаг-8Е (он же - 308) располагался в нижнесилезском городе Нойхаммер нацистской Германии. Именно сюда лежал путь прибывших из СССР родственников
доктора Измайлова, бывшего узника лагеря смерти.
Встречала их фрау Берта Фурман, разыскавшая благодаря заметке в газете не только своего племянника Генриха, да-да, именно Генриха, а не Геннадия, как было записано в его документах, приёмного сына Тамары и ослепшего на войне майора.
Помните, как малыш сам выбрал себе отца? Обо всём этом и прочитала Берта в газете, присланной ей из далёкого сибирского городка. Так она и нашла племянника. Но неунывающей учительнице русского языка этого было мало. Она перерыла вместе со своими учениками все доступные архивы, писала запросы, и узнала в конце концов, что доктор, автор "писем любви", погиб в шталаге 308.
Берта написала обо всем в редакцию, семья была ей очень благодарна. Теперь они точно знали, что случилось с их мужем, отцом и дедом. А это так важно, знать...



Москва 2009 год.

Генрих всё-таки женился именно на Стасе, дочери Эльзы. Так что семьи неимовернейшим образом породнились. Жили они в Германии, но все три семьи
постоянно встречались, переписывались. Пока позволяло здоровье, Берта ездила на могилу Ирмы в Сибири. Сколько раз порывалась Бета поцеловать руки Эмме за написанный репортаж, а Вере за сохранённые письма, история умалчивает.
Её любимый племянник Генрих так и остался в душе русским. Его родная мать, после которой даже фото не осталось, всё исчезло в военном пекле, была похоронена в России. Мать, воспитавшая его, была русской. Отец, майор Митя, тоже был русским. После его смерти Генрих забрал Тамару к себе в Германию, где она не позволяла внукам дома говорить по-немецки, чтобы они знали язык своих предков.
Эмма провела журналистское расследование и нашла в Австралии поляка, пана Ежи, узника шталага 308, спасенного там русским доктором. Ему отправили фото Сергея Измайлова и он сразу узнал своего спасителя. И написал, что последними словами доктора были слова любви к своей жене...
Так ли это было, или нет, но Верочка верила, нет, не просто верила, а была уверена, что это было именно так. И положила письмо от Ежи в свою заветную папку.
Можно ли забыть войну? Нет, надо всегда помнить. Не мстить. Но помнить.
9 мая 2009 года Генрих и все его близкие собрались в Москве.
Они разложили на столе все письма из той заветной папочки. Читали и плакали.
И говорили о войне, о докторе Измайлове, о первой Стасе, назвавшей когда-то Эльзу фашисткой, о даче в Подмосковье, где Верочка смотрела влюблёнными глазами на своего мужа, молодого доктора, и обещала всегда его любить. Она и любила его до последнего своего вздоха.
На её могиле дети посадили белую махровую сирень, такую же, как в довоенной Валентиновке, где нежно гладил доктор волосы своей Верочки и трогательно называл её рыжепушистокрасавицей...

[Шмидт]

Здесь заканчивается строительство тёплого перехода, который свяжет все жилые корпуса с грязелечебницей и клубом-столовой, на уровне второго этажа. Тёплый переход берёт своё начало от девятого жилого корпуса и примыкает....

[VovkaKak]

жилой корпус №2,

Вообще всё здОрово! И это радует!
А кто этот дяденька с отбойным молотком?

[Шмидт]

......к строящемуся зданию при грязелечебнице, в котором будут грязевое отделение и плавательный бассейн. Все постройки будут закончены к сентябрю 2015, в день 135 летия юбилея санатория.

[Шмидт]

А кто этот дяденька с отбойным молотком?

Из книги «Мир Здоровья»: «...В конце 40-х в Карачах наступает эра Кузбасса. Об этом сегодня напоминает памятник молодому шахтёру с отбойным молотком в руках...»
Я не ошибусь, если скажу, что каждый третий отдыхающий приезжает сюда лечиться и отдыхать из Кемеровской области. Разговорил с одной женщиной из Ленинск-Кузнецкого, (а из этого региона очень много отдыхающих,) она поведала мне, что приезжает сюда каждый год уже 15 лет подряд. Что ей здесь очень нравится, что лечение здесь очень эффективно. Так, что этот памятник здесь и сегодня по праву на месте.

[Шмидт]

***

Так удачно сложилось, что я с семьёй не только отлично отдохнул этим летом в Сибири, но и узнал много нового для себя. В частности, я не только оздоровил себя отличной минеральной водой «Карачинская», но и познакомился с её добычей и розливом. С чем бы хотел познакомить и вас. Завод по розливу лечебно-столовой минеральной воды «Карачинская» расположен в экологически чистейшем местечке Западной Сибири, на территории курортного поселка «Озеро Карачи». А подготовка и розлив воды проводится непосредственно возле скважины. Потому, видимо, и удаётся сохранить такой уникальный состав водички. А на заводе самое современнейшее оборудование, я бы даже сказал - европейского уровня. Да и масштаб просто поразительный - в сутки до 1 миллиона бутылок.
И ещё узнал, что компания «Карачинский источник» – крупнейшая российская компания-производитель минеральной воды «Карачинская». И не только этой целебной водички, но и немалого ассортимента сладких газированных напитков на её основе и питьевой воды «Ассоль». Эта компания - лидирующая в России среди производителей минеральных вод.
Для всех желающих (среди отдыхающих этого курорта) завод проводит регулярные экскурсии на своё производство. Я, лично, два раза был на такой экскурсии. Мне было очень интересно наблюдать за потоком бутылок, которые проходят целый производственный цикл, начиная от их формировки, чистки-полоскания, заполнения водой «Карачинская» или сладкими газированными напитками на её основе. И закручивание пробок на бутылки, и установка бутылок на поддоны, и обёртывание палет-поддонов тонкой фолией, и транспортировка поддонов с бутылками автопогрузчиком на склад - всё это осуществляется полностью автоматически. При входе на завод нам всем выдали на проходной полиэтиленовую накидку и шапочку, а также бахилы поверх обуви. Всё там чисто и стерильно как в операционной. За этим очень строго следят – ведь там готовят лечебную воду для оздоровления людей. И ещё… я познавал там другую Сибирь и другую Россию.

***

Там, куда нас судьба забрасывала, начиная с 1945 года, не было поблизости никаких заводов. Самый ближний город от нас был на расстоянии примерно 50-60-и км. Это была узловая железнодорожная станция Тайшет. Поэтому, у нас тоже всё было экологически чисто, кругом ведь первозданный лес, только лес да ещё поля. Но летом пыль стояла до небес, а весной и осенью ни проехать на телеге, ни пройти пешком. Ну, естественно, зимой снег - под самую крышу. Нередко приходилось откапываться, чтобы выйти из избы. Большинству читателей наверняка знакома работа в колхозе, ну а тем, кому она не знакома — — рассказываю. Весною, как только земля на полях немного подсохнет, начинается вспашка полей гусеничным трактором. А следом за плугом прицеплены бороны. Затем идёт посев полей злаковыми. В нашем колхозе сеялок не было, поэтому сеяли мужчины все поля вручную. Но сеяли всегда одни и те же сеяльщики. Сеяльщики-умельцы. Важно было знать и уметь в горсть брать нужное количество зерна. А ещё уметь правильно это зерно разбрасывать. Тут нужен опыт. Все колхозные работы очень зависят от погоды. После посевной следом – сенокос. И косили у нас тоже, в основном, вручную. Хотя была и одна конная сенокосилка. А в упряжке - две лошади. Сено надо ворошить, чтобы быстрее высыхало, а для этого была тоже техника, на одной лошади. Затем сухое сено надо свозить в определённое место для скирдования (если много сена вокруг). Или делалась копна. Свозилось сено волокушей. Всё очень примитивно: срубаешь две берёзы диаметром до 10 см, очищаешь ствол на длину лошади от веток, чтобы получились как оглобли, запрягаешь в них лошадь, а остальные ветки с листьями остаются. Вот на эти ветки и накладывается сено. А чтобы оно не сползало с веток, верёвкой вокруг копны сена, пониже к веткам берёз, обвязываешь – вот и вся премудрость. А для силоса берётся сырая, свежескошенная трава. Заранее уже готовится яма длиной примерно 10-15 метров и шириной около 5-6 метров, глубиной около 3-х метров. Туда наваливают волокушами траву, посыпают её солью и эту траву утаптывают. Обычно это делают подростки верхом на лошади. Часто эту работу выполнял и я. Когда яма уже полная с верхом, то на неё насыпают слой земли около 15-20 см. Так всё и остаётся до зимы. А зимой верхний слой с землёй снимают, так как трава примёрзла к земле, грузят на сани и везут в коровник. А там коровы — уже ждут, запах приятный стоит в деревне. Коровы силос жуют с удовольствием, и надои поднимаются. После сенокоса подходит пора уборки злаковых. Зерно надо молотить и сдавать государству. Хорошо, если погода позволила убрать урожай и урожай хороший, в противном же случае, колхозникам нечего получать на свои заработанные трудодни. Вот так шёл производственный процесс колхозных работ в прошлом веке. Почти на всех этих работах я тоже успел поработать. И сено косой косил, и возил его на волокушах к скирдам, и зимой возил сено коровам. И силос заготавливал, и зимой развозил его в коровники. Летом, осенью и зимой, во время школьных каникул. Работал и на гумне, где молотили зерно. А мне было тогда всего-то 12-14 лет. Всё детство и юность прошли в нескончаемом труде. А вот теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что школа жизни была хорошей.

[Наталия]

Я не ошибусь, если скажу, что каждый третий отдыхающий приезжает сюда лечиться и отдыхать из Кемеровской области. Разговаривал с одной женщиной из Ленинск-Кузнецкого, (а из этого региона очень много отдыхающих,)

А ведь в Кемеровскую область депортированы были жители Сусанненталя Немповолжья. Более того, именно в Ленинск-Кузнецкий
( ст. Кольчугино). Возможно, кто-то там отдыхал и из их потомков. Дай им , Бог, всем счастливой жизни. И тем, кто в Сибири остался, и кого судьба разметала по Миру. Везде пусть им счастье улыбнётся, и удача. А Вам, Альвинус, спасибо за Ваши повествования, за искренность и чистоту души. За то, что находите время поделиться с нами своими воспоминаниями, размышлениями о сегодняшнем дне и дне вчерашнем. Нашему форуму так необходима такая душевность. Ведь он - мостик между прошлым и настоящим, между нами, потомками тех, кого жизнь разбросала по всему миру. И этот мостик нужно укреплять, чтобы он не разрушился от времени, и от превратностей жизни.

[Шмидт]

А ведь в Кемеровскую область депортированы были жители Сусанненталя Немповолжья. Более того, именно в Ленинск-Кузнецкий
( ст. Кольчугино). Возможно, кто-то там отдыхал и из их потомков.

Да, действительно, многие меня спрашивали, откуда я из Германии. Их родственники тоже там живут, но откуда их предки с Волги, они ответить мне так и не смогли. Не знают ничего. Некоторые пытались пару слов сказать, которые постарше , так и они кое-как говорят на немецком. Один мужчина был из Азово, Омской обл. Он возглавляет там какую-то общину, но вот он очень хорошо со мной говорил на волжском диалекте. А мне было так приятно, так комфортно, так радостно от общения с ними. Ведь пережили все мы немало.

[Шмидт]

***

Нам очень повезло с обслуживающим персоналом санатория «Озеро Карачи». Как при встрече, так и в течение всего лечения. Я наблюдал за персоналом, как они обслуживали местных. То, что мы из Германии приехали на отдых и лечение, быстро распространилось по санаторию. Видимо, отдыхающие из Германии пока там редкость. А потому я очень боялся увидеть, что к местным не такое отношение, как к нам. Но, слава Богу, что мои опасения не оправдались, чему я был очень и очень рад. Видимо, у меня сработал старый стереотип мышления. Итак, все: врачи и медсёстры, обслуживающий персонал столовой, грязелечебницы, спальных корпусов, питьевой галереи были очень приветливы, готовы ответить на любой вопрос, оказать любую услугу. Такой доброжелательный настрой персонала, на мой взгляд, тоже помогает лечению. Я пишу об этом, потому что у многих бытует старое мнение, что в России чаще приходится сталкиваться с грубостью и невниманием. Но это не так. Моя семья на отдыхе в этом санатории всё время была в хорошем настроении, а когда настала пора отъезда, то всем нам было очень грустно, не хотелось уезжать. Не хотелось расставаться с привычным уже для нас местом, добрыми людьми из числа персонала. Не хотелось расставаться и с новыми знакомыми и даже друзьями, которые у нас появились там из числа отдыхающих. Сам я - человек общительный и быстро нахожу тему разговора. С кем бы я там ни общался, узнавал сразу от них, откуда они приехали, как часто они сюда приезжают на отдых и лечение, довольны ли результатом лечения. Нравится ли им здесь, как было здесь ещё пару лет назад, как здесь выглядело всё раньше. Многие говорили, что 5-7 лет назад тут было очень всё запущено, развалено, условия проживания были очень неудовлетворительные. Но вот никто не жаловался ни разу на само лечения. Для всех было самое главное – получить лечение целебной водой, грязями, ваннами и купанием в благотворном озере. Сейчас, после смены руководства санатория в 2011 году, всё радикально изменилось в лучшую сторону. Я и моя семья рады, что мы попали сюда именно сейчас. Думаю, что отдых в Сибири, в таком замечательном месте, как «Озеро Карачи», мы повторим ещё не один раз.

***

В деревне нашей жили люди разных национальностей. Были и немцы, и литовцы, и русские. Но всех нас объединяло то, что все мы сюда попали не по доброй воле. Одних сослали в эти места ещё при раскулачивании в 30-ые годы. Других сослали после окончания войны из наших братских прибалтийских республик. Кто-то был депортирован сюда в 41-ом. Мы были репатриированы в 45-ом. Какое могло быть к нам отношение здесь со стороны местной власти? Каждый выживал поначалу, как мог. Позже, когда прошло некоторое время, когда притёрлись друг к другу, стало полегче. Нас, подростков, сближала школа, в которой мы вместе учились, сближала улица, сближал лес, куда мы вместе ходили, потому что всем хотелось есть.
Всякие люди нам тут встречались. По-разному и реагировали на нас, немцев. По-разному и относились к нам. Кто-то потерял близкого человека на войне и теперь никак не мог с этим смириться, обвиняя во всём нас, немцев. Но когда получше нас узнавали, да узнали, кто мы такие, что мы ничего общего не имеем с фашистами, что наши предки веками жили на Волге, что мы - такие же советские граждане, а сослали нас только за то, что по национальности мы немцы, тогда и отношение к нам становилось другим. Мы, дети, были у родителей наших друзей желанными гостями. Часто нам предлагали сесть с ними за стол покушать. Конечно, ходили мы в гости только зимой, летом у нас времени не было. Сейчас, оглядываясь назад, на то время, ловлю себя на мысли, что большинство местных жителей относилось к нам с сочувствием. Мы росли вежливыми, дисциплинированными, приветливыми, уважали старших. Наверное, поэтому и было к нам такое отношение. Учительница наша, Марья Ивановна, зная нашу бедность, нищенскую бедность, жалела нас, видя, в чём мы приходили в школу. Кто ещё ходил в школу в чунях да в заплатанных штанишках? Мы. Ведь у нас была огромная семья. 
Наш бывший комендант Клеменков после снятия с нас комендатуры стал работать участковым. Наша деревня тоже входила в его участок. Однажды в апреле, приехав в деревню по своим делам, наткнулся на моего старшего брата Виктора. Спросил его, что он здесь в колхозе ещё околачивается. Виктор ему ответил, что мы ведь ещё под комендатурой и где же нам ещё быть. После этого Клеменков созвал всех спецпоселенцев и объявил им, что с 15 декабря 1955 года мы все сняты с учёта. Даже объяснил, как нам можно освободиться из колхозного плена. На этом примере хочу показать, что как комендант, Клеменков должен был быть грозным и суровым, этого требовала от него власть, его положение. Но как участковый, Клеменков проявил гуманность и доброту по отношению к спецпереселенцам, пошёл против руководства колхоза и указал нам путь, как нам можно освободиться от колхозного ярма. Ведь мы были не добровольно в колхозе, а насильно, без согласия. Вот и так бывает, когда положение человека выше его человечности и справедливости.

***

Вот, пожалуй, на этом я и остановлюсь. Побывав в России, хорошо отдохнув и подлечившись, дав волю своей памяти, я будто побывал в том далёком прошлом, в своём детстве. Вспомнил всё. И горькое, и хорошее. Эти воспоминания очистили и душу, и сердце моё от той боли, которая сопровождала меня вот уже много-много лет. Как-то легче стало. Какой-то тяжёлый груз сбросил я. Может, озеро Карачи помогло, а может просто время подошло для исцеления. Спасибо, что выслушали меня. Иногда так хочется выговориться кому-то.
Альвинус Шмидт
июнь-август 2015 года

[Наталия]

Одна из работ моей будущей книги " Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы"
Выставляю для того, чтобы и другие узнали то, что узнала я.

Они остались

1941год. Село Сусанненталь. Депортация. Переполох, скорые сборы, слёзы и прощание. С родиной, дороже которой нет ничего. С Волгой, с родными берегами, с полями, с пашней, политой потом и кровью. С родным очагом, с подворьем и садом. С родными бурёнками и лошадками. Но были четыре семьи в Сусаннентале, которые прощались со своими родными. Прощались с отъезжающими. Ведь они оставались. Это семьи Антроповых, Басуриных, Токмаковых и Лещиных. Хозяйки в этих семьях с русскими фамилиями были немками. Когда-то они вышли замуж за русских, нарожали детей, а теперь не подпадали под депортацию. Они теперь властью считались благонадёжными.

Антропов Егор когда-то, давным-давно, переселился со своей семьёй из Рязанской губернии в село Привольное Ровенского района. Ранее это была немецкая колония Привальная или Альт-Варенбург. Там, в Привольном, в 1901 году родился у него сын Михаил Егорович. После службы в армии его направили в село Красный Яр. Село было немецким. Но Михаил знал немецкий, скорее, потому что жил в Привольном, где большинство населения были немцы. Там он и встретился со своей будущей женой-немкой. София Генриховна Франц родилась в 1907 году в большой немецкой семье. Детей у Генриха Якоба Франца, 1875 г.р. и Марии Софии Гро было восемь. София была вторым ребёнком.

1941год. Немповолжье опустело, родных по крови не осталось. О чём тогда думала София? Вспоминала ли она свою семью Франц, в которой родилась. Думаю, что да. Вот и я вместе с ней отправилась на поиски её потеряных близких. Первая семья Франц прибыла из Любека в Кронштадт судном «Die Perle» 9 июня 1766 года. Якоб Франц прибыл не один в Россию из Пфальца. С ним была его жена Элизабет и трое детей: Филипп, 6-и лет, Карл, 4-х лет и Анна, 8-и лет. Он был землепашцем, по вероисповеданию – реформат. Долго я их искала в 1767 году в поволжских колониях, а они, оказывается, не сразу туда подались. Якоб Франц подписывает контракт о поселении его в Санкт-Петербургских колониях, зачисляется колонистом в Средней Рогатке. Вояж его в Россию на постоянное место жительства оказывается роковым. В 1767 году его не стало, но семья его по-прежнему живёт в выбранной колонии, оставляя свой след в церковных книгах Новой Саратовки. Если человек живёт на Земле, то он обязательно где-то оставляет свой след. Это бесспорно. Только вот потомкам очень трудно порою этот след отыскать. В 1798 году семья Франц появляется на Волге. Возможно, что это случилось и раньше, но до нас в дошедшей переписи 1798-го года фамилия Франц есть однозначно. Главою семьи Франц уже становится Филипп, 1760г.р. С ним жена Анна Мария Бендер, 1772 г.р. и дочь Элизабет, одного года. С ними же и дети Филиппа от первого брака. Он потерял первую жену. Но остались от неё Христиан, 11-и лет, Катарина, 12-и лет, Гертруда, 8-и лет. В их семье жила и Бендер Катарина, 68-и лет, вдова и мать Анны Марии. А жили они в колонии Краснояр. В той самой колонии, где родилась Франц София Генриховна. Интересна предыстория семьи Франц ещё до выезда в Россию. Первый, известный по документам Франц – это Фридрих Франц, родившийся в октябре 1694 года в Stargard, Pommern, Germany (now Szczecinski, Poland). В Шветцингене он женится. У него родится сын Иоганн Якоб 1 августа1723 года. Это было уже в Heidelberg, Baden,Germany. Побывал он и колонистом и в Juetland (Dänemark). 31декабря 1764 года – последнее его пребывание в Дании. В ноябре 1765 года он решился на переезд в Россию. Эти данные мне любездно предоставил Андреас Идт, для которого род Франц – родной род. Он ищет свои корни давно. А тот, кто ищет, тот и найдёт. Найдёт и тех, кто этим поиском тоже занимается и очень успешно. Я говорю о Джорже Валько, серьёзном исследователе истории рода Франц.

Мать Софии Генриховны Франц – Мария София Гроо имеет свои корни тоже из колонии Краснояр. Гроо прибыли в Россию из Фридберга (Германия). Расселились по двум колониям: Гримм и Краснояр. В Краснояре поселился Гроо Филипп, 24-х лет с женой Анной. В 1798 году у Филиппа Гроо и Анны Гофманн был уже взрослый сын Каспар, 27-и лет с женой Маргареттой Фалгер, 25-и лет из колонии Фишер и внуками Георгом, 13-и лет и Филиппом, 7 лет.

Но это – всё далёкое прошлое. А вот и воспоминания сегодняшнего дня. Дочь Софии Генриховны Франц и Михаила Егоровича Антропова, Тамара Михайловна, вспоминает о своих родителях так: « Моя мама жила в Красном Яре, там и вышла замуж. А в 1939 году наша семья переехала в Сусанненталь. У моих родителей было четверо детей: Александр, 1926 г.р., Нина, 1928 г.р., Элеонора, 1940 г.р. и я, Тамара, с 1942 г.р. Бабушка и младшая сестра мамы, Амалия Эккерт, жили в Красном Яре и были депортированы в Омск. Семья папы - с Орловщины. Все были мастеровитыми, умели шить и сапожничать. После выселения всех немцев, остались четыре семьи: Антроповы (Франц), Басурины (Эмрих), Лещины (Коппель), Токмаковы (Вегеле). Мужчины были русскими, а их жёны немками. Все эти четыре семьи жили очень дружно. Ида Андреевна Токмакова (Вегеле) работала в школе учителем немецкого языка. Сейчас одна из её внучек работает в школе Подлесново (Унтервальден) учителем начальных классов. Ида Андреевна похоронена на Сосновском кладбище. Мама моя, София Генриховна, работала на коммутаторе. Умерла она в 1991 году, немного не дожив до 82-х лет. Мама моя была строгая, но справедливая, а папа очень мягким человеком, многое позволял нам, детям. Вернувшись с войны в 45-ом, подарил мне говорящую куклу. Мы знали, что наша мама – немка, но в семье об этом мало говорилось. Брат Александр и сестра Нина очень хорошо знали немецкий язык, хорошо знал немецкий и наш русский папа. А вот мама не очень хорошо говорила по-русски, хотя с 41-го года жила среди русских. С выселенными родными связи мы не теряли, всё время переписывались. Из выселенных жителей никто обратно не вернулся. А вот папа в 50-60 ые годы получал много писем от бывших жителей Сусанненталя с просьбой выслать документы, подтверждающие их работу в колхозе в довоенные годы. Он всем помогал и отвечал на их просьбы. Брат Александр был военным, очень интересовался историей нашей семьи и историей нашего немецкого рода». Этот рассказ Тамары Михайловны записала учительница Баскаковской школы Серенькая Ирина Николаевна по моей просьбе 9 августа 2015 года.

Родовые изыскания Александра Михайловича Антропова стали и моим достоянием. А потому о них тоже рассказать следует. Предки Марии Гроо, матери Софии Генриховны Франц прибыли в Россию из Фридберга. Это было в 1766 году. Валентин и Мария Гроо, примерно 1720 г.р. с сыновьями Филиппом, 23-х лет, Бальтазаром,21-го года и Конрадом, 17.5 лет, шли из Любека в Кронштадт пинком «Лев» под командованием лейтенанта Фёдора Фёдорова. На российскую землю они ступили 17 июля 1766 года. Их путь по Германии тоже был не прост. В 18 веке город Фридберг, откуда были родом Гроо, был свободным городом, расположен был примерно в 30 км к северу от Франкфурта-на-Майне. Весной 1766 года, как и тысячи других, пришла семья Гроо на сборный пункт Бюдинген, что находился на земле Гессен. Братья Филипп и Бальтазар были уже женатыми. Женой Филиппа была Анна Гоффман, 20-и лет. Женой Бальтазара – Анна Мария, Гофельд, 18-и лет. А от Бюдингена до Любека где на повозках, а чаще рядом, т.е. пешком, шла семья через всю Германию в порт Любек, от которого начался их путь морем. Пинк «Лев», которым они шли, был с 417-и колонистами на борту. Люди страдали в пути от морской болезни. При большой скученности людей быстро распространялись инфекционные заболевания. Будучи уже в Кронштадте, семья потеряла отца. 24 июля 1766 года умер Валентин Гроо. Дальнейший путь, уже по России, был для них тоже большим испытанием. Путь шёл по плохим российским дорогам, возле болот и лесных дебрей. Атаки комаров, мошки, гнуса были мучительны. Попадались и разбойничьи банды, от которых не всегда могли защитить переселенцев немногочисленные солдаты сопровождавшей их охраны. И снова потеря. Теперь уже не стало и матери братьев Гроо – Марии. Преодолели трудный путь самые сильные, самые мужественные . Это был уже 1767 год. Достигнув Волги, были распределены по колониям. Бальтазар с женой Марией и братом Конрадом попали в колонию Гримм, Филипп с женой Анной – в колонию Красный Яр. Через три года, в 1770 году у Филиппа с Анной родился первенец, сын Каспар. Он был в их роду первым коренным жителем поволжской колонии Красный Яр. Вот такова предыстория рода Гроо, из которого вышла София Генриховна. Весь этот материал о роде Гроо собрал Антропов Александр Михайлович, старший сын Софии Генриховны. Все данные я проверила по книге Игоря Плеве «Списки колонистов, прибывших в Россию в 1766г», а также по книгеАндреаса Идта и Георгия Раушенбаха «Переселение немецких колонистов в Россию в 1766г.»

Семья Эммерих, из которой вышла Эмма Ивановна, отмечена в Сусаннентале в 1920 году. Не исключено, что появилась там и раньше. Но в 1909 семьи Эммерих ещё не было в Сусаннентале. Фамилия Эмерих (Эмрих) встречается в колонии Кинд как в 1798 году, так и в 1857. Так как колония Кинд располагается рядом с Сусанненталь, не исключено, что семья Эммы Ивановны жила в Кинде. В колонии Кинд была и семья Коппель. По спискам Кульберга Коппель Каспар и Томас Эмерих шли одним кораблём из Любека в Кронштадт. И оба – из Hanau (Германия). Прибыли в Кронштадт 2 августа 1766 года . Шли на кате « Love and Unite».
Предки Коппель Марии Фридриховны прибыли, как первопоселенцы, в колонию Брокгаузен (Гуммель). В 1781 году Иоганн Адам Коппель переехал из Брокгаузена в Кинд. В 1798 году в семье Иоганна Адама Коппеля, 1760г.р. проживала Анна Катарина Репп, 63-х лет. Мужем её был Иоганн Каспар Коппель. Андреас, 10 лет- сын Иоганна Адама Коппеля и Фридрих Коппель, его отцом был Иоганн Каспар Коппель. Прошло много лет, и в переписи 1857 года попрежнему в Кинде живут как семьи Эмрих, так и семьи Коппель. Так что и Мария Фридриховна, и Эмма Ивановна оказались в Сусаннентале, выйдя замуж за русских мужчин. Но предки их жили в колонии Кинд.
Прародитель Иды Андреевны Вегеле - Вегель Георг Людвиг, лютеранин из Вюртенберга. Прибыл из Любека в Кронштадт на галиоте «Adler» 16 августа 1766 года. В семье была жена Катарина и дети: Якоб, 2-х лет, Анна Барбара, 3.5 лет. По спискам Кульберга проходит как форштегер. В колонии Лауб Вегеле появились не сразу. А вот в 1788 году их фамилия уже там фигурирует. В 1798 году Людвиг Вегеле, 63-х лет уже вдовец. Проживает с сыном Иоганном Давидом, 19-и лет, невесткой Марией Маргареттой Леманн, 20 лет из Варенбурга внуком Генрихом Михаэлем, 6-и месяцев, а также сыновьями: Георгом Людвигом, 16-и лет, Иоганном Михаэлем, 12-и лет, Иоганном Матиасом, 7-и лет и дочерьми: Марией Маргареттой,15-и лет и Сусанной Марией, 14 лет.

Фамилия Вегеле в Лаубе остаётся и в 1834 году. Фамилия – очень редкая в Немповолжье. А потому есть уверенность, что предки Иды Андреевны именно из колонии Лауб. Я познакомилась с внучкой Иды Андреевны, которая проживает сейчас в селе Подлесное ( Унтервальден), что совсем рядом с Сосновкой (Сусанненталем). В сентябре предстоит встреча, как с дочкой, так и внучкой Иды Андреевны Вегеле. И у этой работы будет продолжение. Ещё немало узнаю я о четырёх женщинах-немках, которые хранили немецкий дух на осиротевшей земле, хранили память. Ведь они остались там. В этом поможет рассказ дочери Иды Андреевны о прошлом. Об этом мне поведует и архив - наш добрый друг в небольшом поволжском городке Энгельсе.

[vikmai]

Die Roten¹

Эта небольшая история из реальной жизни моих предков случилась в Дрейшпиц, в период гражданской войны. Она так точно и парадоксально характеризовала красных и новую власть, что её как анекдот из жизни местные жители в дальнейшем пересказывали всегда со здоровым чувством юмора.

Февральская революция 1917 года, свергшая самодержавие в России, произошла для жителей Дрейшпиц совершенно неожиданно. Восприняли они это событие как случившееся и посчитали, что и без царя можно жить.
Временное правительство, провозгласившее свободу, равенство всех народов России, освободивших российских немцев от притеснений и национальных преследований, приняли с некоторой надеждой.
Однако, правительство Керенского оказалось не способным дать мир - народу, землю -крестьянам и вскоре в Петрограде грянула еще одна революция: Октябрьская.
После Октябрьского переворота в стране разразилась гражданская война. Вся Россия распалась на белых и красных.
Ведя замкнутый образ жизни, непросто было разобраться немцам- поселянам в событиях, происходящих в стране. Основная информация поступала от демобилизованных солдат.
Мужики часто собирались на сходки, где фронтовики рассказывали о том, что творится в городах, кто такие большевики, и чего хочет советская власть.
Завсегдатаем таких собраний был старик Люнгрин, он живо интересовался происходящим в стране, больше других задавал рассказывающим вопросы: " А кто такие белые? А за что воюют красные?" Из полученных ответов он уяснил, что белые воют за "старую власть царя, помещиков, капиталистов", а красные - отстаивают новую "власть рабочих и крестьян", которая хочет все богатства капиталистов раздать бедным людям, а землю помещиков отдать крестьянам. Обещания красных вызывали у него некоторую иллюзию. "Ich bin ja neuscherich, was die nei Regirung bringt."²- говорил он всегда покидая очередное собрание.
Старик всю свою жизнь честно работал на земле, жил не богато, но и не бедствовал. Имел полный комплект рабочего скота, лошадей, коров. Определенного благосостояния он достиг благодаря тому, что не отделял своих женатых сыновей, у которых подрастали дети-работники. Общим трудом большого семейства ему удавалось поддерживать определенный достаток в хозяйстве.
В скором времени война докатилась и до Нижнего Поволжья. Первыми в селе появились белые. Они конфисковали у местного населения лошадей, оставив в замен своих загнанных. За продукты питания и фураж для коней они рассчитались обесценившимися деньгами временного правительства.
Люнгрен старшему это очень не понравилось. И теперь при беседе с мужиками он всегда говорил: " Wann nur die Roten kamen?"³
И вот однажды два его внука подростка вбежали в дом и взволновано прокричали:
" Großvater die Rote sind da"⁴
" Gott sei Dank!"⁵
" Ja, Gott sein Dank, Sie haben zwei beste Kaul mitgenommen" ⁶
" Ach, wann sie nur Teufel holen sollen"⁷
------------------------------------------------------------
1 Красные
2 Мне интересно, что нам новое правительство принесет.
3 Скорее бы красные пришли.
4 Дед, красные пришли.
5 Слава Богу!
6 Да, Слава Богу, они забрали наших лучших двух коней.
7 Ах, да чтобы их черт побрал.

[Schutzer]

Первая семья Франц прибыла из Любека в Кронштадт судном «Die Perle» 9 июня 1766 года. Якоб Франц прибыл не один в Россию из Пфальца. С ним была его жена Элизабет и трое детей: Филипп, 6-и лет, Карл, 4-х лет и Анна, 8-и лет. Он был землепашцем, по вероисповеданию – реформат. Долго я их искала в 1767 году в поволжских колониях, а они, оказывается, не сразу туда подались. Якоб Франц подписывает контракт о поселении его в Санкт-Петербургских колониях, зачисляется колонистом в Средней Рогатке. Вояж его в Россию на постоянное место жительства оказывается роковым. В 1767 году его не стало, но семья его по-прежнему живёт в выбранной колонии, оставляя свой след в церковных книгах Новой Саратовки. Если человек живёт на Земле, то он обязательно где-то оставляет свой след. Это бесспорно. Только вот потомкам очень трудно порою этот след отыскать.

Уважаемая Наталья, все, что я выделил в цитату- не имеет никакого отношения к Франц из Красного Яра. Это история Франц в Средней Рогатке Новосаратовского прихода под Петербургом. Уважаемый И.Плеве, составляя Родословное древо Франц
по заказу Джорджа Валько, бездоказательно предположил, что Филипп Франц из Красного Яра и Филипп Франц, прибывший ребенком на паруснике "Die Perle" это один и тот же человек.
На самом же деле, это два разных человека, они жили "параллельно", у каждого своя семья, свои дети. Это подтверждается Ревизией 1811 по Средней Рогатке здесь. Там под Питером не просто "след" Франц- там целый клан, такой же большой,
как и в Красном Яре. И Якоб Франц умер до 1795, а не в 1767, нет записи о его смерти.

Интересна предыстория семьи Франц ещё до выезда в Россию. Первый, известный по документам Франц – это Фридрих Франц, родившийся в октябре 1694 года в Stargard, Pommern, Germany (now Szczecinski, Poland). В Шветцингене он женится. У него родится сын Иоганн Якоб 1 августа1723 года. Это было уже в Heidelberg, Baden,Germany. Побывал он и колонистом и в Juetland (Dänemark). 31декабря 1764 года – последнее его пребывание в Дании. В ноябре 1765 года он решился на переезд в Россию. Эти данные мне любездно предоставил Андреас Идт, для которого род Франц – родной род. Он ищет свои корни давно. А тот, кто ищет, тот и найдёт. Найдёт и тех, кто этим поиском тоже занимается и очень успешно. Я говорю о Джорже Валько, серьёзном исследователе истории рода Франц.

И Джордж и Андреас давно знают, что Франц из Шветцингена предки Новосаратовских, а не Красноярских Франц,
просто Андреас был занят своей новой книгой и подзабыл факты по Франц.
Джордж решил провести анализ ДНК Франц из Новосаратовки, чтобы выяснить, А ВДРУГ совпадет результат и окажется, что наши Франц родственны Франц из Новосаратовки. Для этого ему нужно найти потомков Франц из Новосаратовки и взять у них ДНК.
Но Филипп Франц (лютеранин) в Красном Яре и Филипп Франц (реформат) в Новосаратовке- это однозначно РАЗНЫЕ люди
и у них разные семьи ДО и после 1811.
Кроме этих двух кланов Франц есть еще несколько кланов Франц ближе к Красному Яру- например в Боаро (родословное древо изучено) и в других волжских колониях смотри здесь.
Франц это распространенная фамилия в немецкоязычных странах, такая же, как русская фамилия Петров или Сидоров.
Предыстория Филиппа Франц из Красного Яра пока в тумане. Возможно он прибыл пасынком под фамилией отчима и скрывается в книгах Плеве под чужой фамилией.

[Наталия]

В моей будущей книге, которую я изначально планировала как "Этюды о Сусаннентале", но потом пересмотрела структуру книги и планирую её как "Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы", этюды всё-таки предусмотрены.
Целая глава под названием "Мозаика чувств" вместит в себя множество воспоминаний, написанных разными авторами. Это будут миниатюры. Кроме того, в этой главе будут и мои личные ощущения при посещении Сусанненталя в 2010 и 2015 годах. Вот одна из таких миниатюр. Моих миниатюр.

"Остались навечно
Я люблю ходить по кладбищу. Останавливаться около захоронений, читать фамилии и имена усопших, их даты жизни. Скажу более - не просто читать, а погружаться в эти скупые сведения о человеке. Ведь в этом промежутке времени из двух чисел, разделённых дефисом, помещается целая жизнь. Человек родился. Этому радуются как его родители, так и близкие. Человек делает первый шаг, говорит первое слово, подрастает, познаёт жизнь. Он учится, познаёт чувства дружбы, любви, долга, чести. Он сам конструирует свою жизнь, реализует свои планы. Он радуется, страдает, приобретает, теряет. Он трудится руками и сердцем. Он живёт. Но наступает момент, когда его жизнь на земле прерывается. И остаётся тогда только могила с его именем и датами. Но порою и это не остаётся. Так случилось с российскими немцами, которым было суждено остаться на поволжской земле навсегда. Земля их приняла, ведь она была родной для них уже давно. И они были для неё очень родными, потому что любили эту землю, холили её, лелеяли. Строили на ней свои дома. Пахали её, а она отвечала им за их труд богатыми урожаями. Случалась и засуха. Но люди принимали и такие годы, заблаговременно сделав запас её даров. Они сажали сады. Весной они благоухали, как и благоухали обильные травы на её лугах. Свежий ветер с Волги ласкал их, врезался в их генетическую память как вековая печать. Годы сравняли на нет те бугорки, что были сделаны с любовью их близкими. А близких прогнали с родной земли. Только они остались здесь. Остались на этой земле навечно. Пришли другие люди. И начали жить по-своему.

Я ходила по кладбищу Сусанненталя и размышляла… Но несмотря на грустные мысли ходить по нему мне было легко. Под ногами хрустела низкорослая полынька, прожаренная хотя уже осенним, но ещё жарким солнцем. А вот и следы прошлого. Остатки когда-то величественных памятников. Но они лежали не брошенными на кладбище, а как-то ловко вписавшимися в совершенно новый уклад с русскими фамилиями, с покрашенными в разные цвета оградками, с православными крестами. Они лежали с каким-то потрясающим достоинством. Может, это увидела только я одна? А возможно это чувствовали и другие.
А вот и родные фамилии, фамилии тех, кто после 41-го года остался на этой земле – так жизнь сложилась. Франц, Вегеле, Эммерих, Финк. Вы напоминаете всем, кто заходит сюда, кто жил на этой земле, кто был её хозяином когда-то.

Солнышко тепло пригревало меня, ветерок с Волги ласкал лицо, хрупкая полынька расточала необыкновенный, горьковатый аромат, присущий только этой земле. На душе было хорошо. Я побывала совсем рядом с теми, кто составляет мой огромный род Шмидт. Они ведь все здесь. Они здесь остались навечно. И я это чувствовала".

[Наталия]

Пишу и снова стираю. И опять пишу.Повторяю. Хочется, чтобы ПОНЯЛИ.

Я по многим кладбищам бывшего Немповолжья ходила, но нигде я не ощущала того, что ощутила на кладбище Сусанненталя. Там какой-то особый дух, какой-то особый порядок. Я не видела его, не почувствовала его на кладбище Зоркино- Цюриха, не видела и в других местах. Наверное, я не сумела передать словами этот особый дух, не хватило мастерства. А может это вообще словами объяснить невозможно. Это надо просто увидеть и почувствовать. На кладбище Цюриха старые артефакты где-то на обочине кладбища разбосаны. В Сусаннентале они лежат внутри кладбища. Они никому не мешают. Напротив, они занимают какое-то особое центральное, важное место. И видимо все это понимают и относятся к ним как к важным атрибутам, объектам, необходимым для всех. Люди, видимо, понимают, что невидимые могилы немцев задают особый дух, особый порядок, чистоту, своебразный тон своим незримым присутствием.
Я не стала касаться вопроса о том, что утрата могил , находящихся когда-то там, это - не есть хорошо. Но и на старых православных кладбищах есть брошенные могилы, за которыми некому ухаживать и они с течением времени исчезают с лица земли. Я выше писала о другом. Я писала о чувствах, которые во мне пробудило посещение кладбища Сусанненталя. Я ничего подобного нигде и никогда не чувствовала. Может за этим стоит что-то непостижимое, невидимое, неуловимое. Я не могу это объяснить. Но я ЭТО чувствовала.
Я очень сожалею, что не смогла до вас донести это моё ощущение. На кладбище покоятся мёртвые, а я ходила и ЧУВСТВОВАЛА, что оно Ж И В О Е. У него был какой-то особый ДУХ.
Постарайтесь понять меня. Может, Володя Какорин, который был со мной тогда, это тоже почувствовал? Или нет?

[VovkaKak]

Наталия, видимо, на тебя подействовало то, что оно "своё", почти родное
Да, я тоже очень много бываю на кладбищах и они, если честно, притягивают меня - мне нравится бродить по ним, смотреть памятники с надписями, думать и рассуждать ...
На самом деле на кладбищах зачастую встречаю для себя что-то интересное, необычное ... Особенно интересно бывать на не православных кладбищах, т.к. там совсем другие традиции, обычаи и т.п., что особо бросается в глаза и невольно рассуждаешь про это ...
Из немецких меня больше всего впечатляют заброшенные кладбища с железными крестами
Тем не менее , самым запомнившимся для для меня осталось старое кладбище г.Николаевска, что через Волгу от Камышина - это было "моё" первое кладбище где "поработали" вандалы, повскрывавшие все склепы, разбившие практически все памятники и изувечившие множество крестов

[Наталия]

А это миниатюра из главы "Мозаика чувств" моей будущей книжки "Сусанненталь. Ответы на незаданные вопросы".
Кто может меня понять, если не вы?

"Тетрадка в клеточку и непроливашка

Сентябрь 2015-го. Я уже почти месяц в Энгельсе. Позади встречи в Сосновке (Сусаннентале) и Баскатовке (Кинде). Мы с Владимиром отправляемся в Подлесное (Унтервальден), чтобы встретиться с Зоряной Лященко, руководителем музея местной школы. Едем без предварительного согласования. Понимаю, что это – не хорошо, ведь воскресенье, а потому волнуюсь. Вот и нужный подъезд. В руках лёгкий свёрточек с картой «Der ASSR der Wolgadeutschen» 1938 года, любезно предоставленной Александром Шпаком. Дверь открыла молодая девушка, видно дочка, - подумала я. А вот и Зоряна Николаевна. Знакомы с ней только по переписке. Представляюсь. И прошу извинения, что приехала без предупреждения. В ответ улыбка, нескрываемая радость. Я искренне радуюсь тоже, моё смущение прошло. Началась беседа, рассказы, бурное обсуждение. Дарю карту. Зоряна Николаевна очень тронута. Мой спутник фотографирует нас, включается в беседу тоже. Потом она удаляется из комнаты и через пару минут выносит нам две очень скромненькие вещицы. Первая – пожелтевшая, старенькая школьная тетрадочка. Её нашли после 41-го на чердаке начальной сусаннентальской школы. Беру её и чувствую, что мои руки дрожат. На обложке вижу написанную детской ручкой очень аккуратным подчерком фамилию ученицы Бельц Лилии. Вспоминаю эту фамилию – об этой девочке мне писал Генрих Иванович Лебер, житель Сусанненталя, её одноклассник. «Она была очень красивая и кудрявая», - писал Генрих Лебер, комментируя присланную мне школьную фотографию их класса. Листаю осторожно тетрадочку в клеточку по арифметике, ощущение такое, будто я прикоснулась к чему-то непостижимому и недоступному. К прошедшему времени. Увидела всё: и скромненькую школу, возле которой я уже стояла дважды (в 2010-ом и накануне), и классную комнату (я её долго разглядывала на присланном фото), и девочку Лилю, хозяйку этой тетрадочки. И подумалось: это просто какое-то чудо, слетевшее на меня с неба. А второй вещицей была самая обыкновенная чернильница-непроливашка. Она найдена там же, на том же чердаке, наверное, среди ненужных вещей. Но она была в этот момент для меня такой нужной и такой важной. Я чувствовала, что от неё идёт какое-то особенное, неповторимое тепло, оно передавалось мне, а вместе с ним чувство огромного удовлетворения и ощущения, что я – на родной земле, что меня она приняла. Приняли и дома старые, и сараи длинные, где когда-то сушили табак, приняли вековые деревья, приняли воды затона. Если б я была одна, я, наверное, дала бы волю своим слезам, но я только ощутила ком в горле, который с трудом проглотила. Владимир тут же сфотографировал и тетрадочку, и непроливашку. Тепло разлилось по душе. Я поняла, что передо мной открылось что-то очень сокровенное. Я поняла, почувствовала - то время, до 41-го, незримо присутствует здесь. А тетрадочка и чернильница – это символы, это сигнал оттуда".

[Наталия]

Но Филипп Франц (лютеранин) в Красном Яре

Хотя эти размышления не относятся к этой теме, но так уж получилось.
Поскольку я сейчас занимаюсь фамилией Франц (ведь сусаннентальская София Генриховна Антропова до замужества Франц), хочу поделиться своими размышлениями. Коль прежняя очень красивая версия отпала, я снова открыла перепись 1767 года по колонии Красный Яр, где жили и Францы, и Гроо, и начала прочитывать её всю, обращая внимание на всех Филиппов 7-и лет, по всем фамилиям. Конечно, было бы не плохо найти такого Филиппа в качестве сироты, но получилось по-другому.
Есть в переписи 1767 года семья Шрайнер под №104
Шрайнер Иоганн Генрих, 23-х лет, лютеранин, хлебопашец из Лаубаха.
Его жена Катарина , 23-х лет
Сын Филипп Вильгельм, 7-и лет
Этот Филипп - единственный в Красном Яре в 1767 году.
Почему бы не предположить, что этот Филипп потерял своих истинных родителей в трудном и долгом пути и его приняла молодая семья, бездетная, и записала его в 1767 году как своего? Основание: уж слишком они молоды для 7-и летнего сына.Когда он родился, им было по 16 лет, а когда поженились, всего по 15 лет.
Как вы смотрите на эту версию?
Второй момент: Франц, Гроо и Шрайнер породнились, что я вижу из архивной справки Энгельского архива.
Ничего более разумного в этой ситуации привести не смогла.

[Schutzer]

Есть в переписи 1767 года семья Шрайнер под №104
Шрайнер Иоганн Генрих, 23-х лет, лютеранин, хлебопашец из Лаубаха.
Его жена Катарина , 23-х лет
Сын Филипп Вильгельм, 7-и лет
Этот Филипп - единственный в Красном Яре в 1767 году.
Почему бы не предположить, что этот Филипп потерял своих истинных родителей в трудном и долгом пути

Единственное НО- Шрайнеры уже приплыли с сыном Иоган Филипп 6 лет в Петербург, согласно Списков Кульберга стр.252.
Несколько лет назад я уже высказывал это предположение, что пасынок Шрайнеров может быть Филиппом ФРАНЦ,
но мне указали, что в Ревизии 1798 года по Кр.Яру есть семья Филиппа ВИЛЬГЕЛЬМ, 40 лет, но нет первопоселенцев с этой фамилией.
Johann Philipp WILHELM умер 3.10.1835 в Красном Яре в возрасте 79 л., 3 м., 4 д. Родом из Gettebach(Gettenbach bei Gelnhausen?), вычисленная дата рождения 29 июня 1756 года.
Можно предположить, что он переехал в Красный Яр из соседней колонии Рейнвальд, родители первопоселенцы
Andreas WILHELM из Изенбурга, жена Анна, дети Филипп,12, Анна,17, Элизабет,15, Мария,8. Прибыли в Россию 8 авг 1766
на неизвестном корабле.
С учетом вышеприведенных фактов, сейчас я бы вернулся к предположению, что Филипп Франц приехал с семьей Шрайнера.
В пользу этой версии говорит то, что в Ревизии 1798 семьи Генриха Шрайнера и Филиппа Франц являются соседями по списку.
Это результат того, что в первом поколении саратовских колонистов земельные участки родителей были поделены пополам со старшим сыном. Это потом власти запретили дробить хозяйства.
Первым делом надо уточнить, как в ПОДЛИННИКЕ Ревизии 1767 записано имя этого сына Филиппа в семье Генриха Шрайнера.
Иоган Филипп, как у Кульберга или Филипп Вильгельм, как у Плеве?

[Наталия]

Как жаль, что эта тема заглохла. А ведь как активно развивалась.
Сколько в ней много выставлялось творчества, в том числе, и наших форумчан.
Возможно, эта активность и стала предпосылкой совместного творчества и создания альманаха БЕРЕГА.
Теперь всё забыто. И БЕРЕГА тоже.
***
БЕРЕГА - ковчег удачи.
Памяти моей ковчег.
Помню я, я не забыла
И исток твой, и твой след.

Только это меня держит.
Оставляет на плаву.
Жду я ветер, ветер свежий,
Не в мечтах, а наяву.

А мечта... - чтоб всё вернулось,
Засияло, ожило.
Чтоб душа от сна проснулась.
И чтоб всем нам повезло.

Наталия Шмидт
25 июля 2017 года

[Wolgadeut]

Герхард Вольтер – «Зона полного покоя».

Можно ли эту книгу назвать учебником? Да! Да! Да! Это мой учебник! Моя настольная книга! Она занимает достойное место на моей книжной полке.

Да уже на протяжении 15 лет книга является бестселлером издательства. Ни в одной другой книге не отражена с такой полнотой трагедия российских немцев во Второй мировой войне. Немецкие критики сразу назвали ее «Архипелагом ГУЛАГ» российских немцев.

Издательство WALDEMAR WEBER VERLAG выпустило на русском и немецком языках дополнительный тираж книги Герхарда Вольтера «Зона полного покоя».
Книга против забвения: Герхард Вольтер «Зона полного покоя» 25.07.2017, 15:34


[spoiler=]Когда на Франкфуртской книжной ярмарке в октябре 2003 года это произведение было представлено на немецком языке, оно сразу попало в поле внимания немецкой критики. Ни до этого, ни после, ни одной книге, посвящённой трагедии российских немцев, этого не удавалось. Немецкие критики сразу назвали ее «Архипелагом ГУЛАГ» российских немцев. В своём произведении Герхард Вольтер не ограничивается презентацией воспоминаний и документов. Автор предпринимает попытку дать полную картину новейшей истории российских немцев как трагедии целого народа. При этом судьба народа показана как часть «великого плана» Сталина по денационализации страны и «выведению» так называемого советского человека. В случае с российскими немцами реализация этого плана носила черты последовательного геноцида. Автор говорит о чудовищных условиях труда в трудармейских концлагерях, о непосильных рабочих нормах как для мужчин, так и для женщин, об убийственных условиях проживания в местах ссылки, о невыносимом голоде, эпидемиях, о массовом море, среди оставшихся без родителей и какой-либо помощи, детей. «Зона полного покоя» – вовсе не метафора, именно эти слова были написаны на воротах многих отведённых под лагерную зону территорий. Смысл названия символичен. О российских немцах никто не должен был знать. Для окружающего мира они переставали существовать. Десятилетиями советская пресса избегала любого упоминания о существовании в СССР немцев, как отдельной национальной группы. Те, кто о них знал до войны, должны были о них забыть. И действительно забыли: человеческая память коротка. К 60-м годам уже никто о российских немцах в СССР не вспоминал. Западу они тоже были безразличны. Когда в Нюрнберге судили военных преступников и осуждали нацистов за преступления в отношении человечности, именем союзников, миллионы немцев Германии, Польши, Чехословакии, Венргии, Румынии, Югославии изгонялись со своей земли, продолжались депортации многих народов СССР, а попавших на территорию Германии в ходе войны российских немцев насильно возвращали «на родину». Кто вспоминал тогда о каких-то немцах – где-то там за Уралом? Издательство за прошедшие годы много сделало, чтобы книгу «Зону полного покоя» прочло как можно больше коренных жителей Германии, знания которых о немцах из России минимальны. Этому способствовали рецензии в газетах «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», «Зюддойче Цайтунг», «Дас Парламент», «Аугсбургер Альгемайне», «Вестфелише Нахрихтен», передачи радиостанций WDR и Deutschlandfunk. Издатели также подарили книгу многим германским и российским политикам, членам германского бундестага. ГЕРХАРД ВОЛЬТЕР: «Зона полного покоя». Российские немцы в годы войны и после неё. Свидетельства очевидцев. Издательство Waldemar Weber Verlag, Augsburg, 2004, 477 Seiten, 17,90 Euro. На русском и немецком. Waldemar Weber Verlag, Nordendorfer Weg 20, 86154 Augsburg, Tel.: 0821-4190431 und 0821-4190433 E-mail: waldemar.tatjana@t-online.de Foto: ALEKSANDR RIUTIN / shutterstock.c[/spoiler]

Источник: http://aussiedlerbote.de/main/2656-knig ... okoya.html
© Газета «Переселенческий Вестник» (Zeitung «Aussiedlerbote»)

[Наталия]

Никак сегодня не спится. Мысль свербит сознание. Такое бывает по ночам нечасто.

Эшелон № 749
Сусанненталь. 1941 год. Первые дни сентября. Идёт война. Её раскаты не слышны здесь. И наверное в эти дни ученики ходили бы в школу. А женщины и старики собирали бы урожай. Но Указ разрушил всё. Привычную жизнь, привычный сентябрьский труд, привычные радости, хотя на них уже лежала печать войны. Молодые мужчины воевали на фронте. От них почти в каждом доме ждали весточки. С выходом Указа село превратилось в кипящий улей. Только в улье пчёлы занимались обычным трудом. А в селе начался невообразимый переполох. Целое село да что там село – всю республику, успешную и процветающую, выгоняют с родной и любимой земли, с любимой Волги. Эта мысль не укладывалась ни в одной здравомыслящей голове. Были поставлены условия, дней на сборы было ничтожно мало. В каждом доме делалось всё поспешно, спонтанно, надрывно. Что взять из одежды, чтобы не замёрзнуть – ведь впереди зима. Что взять, чтобы не голодать в пути – наверняка он будет долгим. Что не забыть из памятного – удастся ли вернуться, неизвестно. Такие мысли не давали покоя, побуждали к быстрым сборам. Крики и стоны от такого известия в первые часы сменились чёткими действиями, рациональным мышлением, сосредоточенностью и собранностью. Резали кой-какую скотину, жарили, пекли, собирали пожитки, но надежда теплилась. Верили, что вернутся домой. Особенно женщины. Старики, умудрённые жизненным опытом, не тешили себя такими мыслями, они более видели в этих поспешных сборах обречённость. Дети до конца не понимали, что происходит. А вот повзрослевшие мальчишки и девчонки понимали, что они прощаются не только с домом, но и со своим детством. Оно враз закончилось. Начиналась другая жизнь. Без родины, без дома, без Волги, без того, что так дорого. Оно стало особенно дорого сейчас, в этот момент расставания с обжитым бытом, с привычным. Когда выдавалась свободная минута, каждый бежал туда, на то место, которое было особо дорого. Кроме дома, кроме школы. Это был либо близкий культстан, либо яблоня на отдалении. Либо озерцо, либо Волга. Надо было попрощаться. И вот здесь, в уединении, можно было дать волю своим чувствам и даже слезам. Сколько их было выплакано в этих уединённых местах. Момент прощания с домом, двором, с коровёнками, с верными псами был невообразимо тяжёл. Последний раз закрыли за собой дверь дома, дверь калитки. На сердце неподъёмная тяжесть, в душе – пустота, в голове – обречённость. На руках маленькие дети, в руках чемоданы и узлы.
Сборы на берегу, баржа, станция, телячий вагон. Эшелон №749.
«Что ждёт нас в пути и его конце?» - думал каждый.

Наталия Шмидт
30 июля 2017 года