Проза. Память жива.

Что и где почитать о немцах Поволжья: книги, средства массовой информации, библиотеки.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

...Вечного на Земле нет ничего. Всё проходит. Остаётся только ПАМЯТЬ. Память - самый бесценный дар богов, венец человеческого разума, связующая нить времён. Она беспристрастно ведёт по подземельям давно ушедших лет, сохраняя и воспроизводя в сознании людей канувшие в Лету события и явление. Уходят столетия, уходят люди, но память цепко держит деяния добрые и ещё крепче богопротивные поступки. Она не только хранит, но и учит...Н.А.Одинцов. "На таймырских перекрёстках".

В этой теме могут быть выставлены малые формы прозаических произведений, воскресающих память
о временах жизни представителей российских немцев. Это могут быть рассказы, отрывки из повестей и пр.

ЭЛЬЗА, ЭММА И ГЕНРИХ.
Рассказ о войне.

Ольга Мальцева-Арзиани

1939г. Подмосковье. Дачный посёлок Валентиновка.
- Ты моя рыжепушистокрасавица, Верочка!
Серёжа гладил её волосы, как в юности, когда он был неуклюжим мальчишкой, мечтающим стать хирургом, а она - приехавшей к родственникам в Сибирь москвичкой, чуть картавящей, смешливой девочкой, покорившей сердце сибиряка...
Их дочери, обе кудрявые, с рыжеватыми, в маму, волосами, уже спали.
А Сергей и Верочка сидели в саду на старой скамье под кустом белой махровой сирени и мечтали о будущем.
- Я буду любить тебя всегда, Серёженька.
- Мы никогда не будем расставаться, моя хорошая.
Ты мне очень нужна. Ты и дети.
Он нежно обнял Веру и стал целовать её волосы...

1941 год. Двадцать второе июня.
Когда Эльзу неожиданно на школьном дворе обозвали "Фашисткой", девушка от удивления просто не могла поверить, что Стася, её подруга Станислава, произнесла эти ужасные слова...
Утром мама разбудила их с маленькой Эммой своим страшным криком. Сквозь сон они никак не могли понять, что началась война. Мама кричала и кричала, а потом и из других комнат их коммуналки на Чистых Прудах послышались крики, стоны, плач детей, шум передвигаемой почему-то мебели, оказалось, люди отодвигали шкафы, закрывающие двери в кладовки, искали там вещмешки и чемоданы, лихорадочно собирали вещи, началось что-то невообразимое. Отец, доктор Сергей Владимирович Измайлов, был на дежурстве в больнице, и мама, Вера Ивановна, побежала туда, благо не так далеко было, всего пару остановок на трамвае "А", с любовью величаемом москвичам "Аннушкой". Детям мама наказала оставаться дома, но девочки, прождав час-другой, написали маме записку, что бегут ненадолго в школу, и, вбежав в школьный двор, остановились, увидев толпу старшеклассников.
И в этот момент Стася обозвала её фашисткой...
Эльзе было 5 лет, когда родилась сестрёнка. Мама сказала, что уж если старшую девочку назвали звучным именем Эльза в честь жены какого-то
интернационалиста, то и младшую надо называть "под стать" старшей.
Так и появилась в этой русской семье вторая девочка с необычным для Москвы именем - Эмма.
Впрочем, были уже и Кимы, и Электрификации, и Револючии, и Марлены, но Эльза и Эмма вообще не понимали, чем их имена отличаются от других имён.
Собственно, они даже гордились своими яркими именами. Две сестрички Измайловы, Эльза и Эмма. Что тут особенного?
Эльза закончила 9 класс, была уже взрослой семнадцатилетней девушкой. А вот Эмме было всего 12 лет. Эльзе хотелось стать врачом, а Эммочка любила читать и непременно хотела стать журналистом. Их мама работала машинисткой в газете, девочки часто прибегали в редакцию, вдыхали запахи "взрослой жизни", слушали рассказы о командировках, заданиях, о передовиках и передовицах, о стахановцах, трактористках и шахтёрах. Именно здесь, в редакции, и была настоящая жизнь.
Папа же дома рассказывал о чём-то неинтересном и обыденном. То кому-то операцию делал, то кого-то едва с того света вернул, то медсестра йод пролила. Эльза слушала отца и задумчиво улыбалась, а Эмма старалась поскорее уединиться с книгой или с газетой.
Эльза была бойкая и уверенная в себе. Отличница, правильная, принципиальная.
Эмма училась средне, но была доброй и общительной девочкой. Скромная и тихая, она ни с кем не ссорилась, никогда не выясняла отношения, и её в школе любили.
Когда случилось нечто ещё более страшное, чем война, и её сестру принародно назвали фашисткой, Эмма покрылась красными пятнами и остановилась, как вкопанная. И кто назвал так Эльзу? Та самая Стася, которая ещё вчера вместе с ними на кухне уплетала картошку с рыбой, принесённой соседкиным сыном Вадимом? И нахваливала стряпню девочек?
Эльза молчала, от обиды глаза её наполнились слезами, и она боялась, что эти самые слёзы предательски выльются из глаз...
И тогда Эмма, наша маленькая и робкая Эмма, произнесла громким шепотом, да так, что было слышно всем во дворе их старенькой школы, фразу, которая заставила всех задуматься и замолчать...
- Мы не фашисты. Мы на фронт уходим.
И, дёрнув Эльзу за рукав, заставила старшую сестру сдвинуться с места и идти за ней домой.
А дом уже был совсем другим, не тем, что был вчера, и даже не тем, что был, когда они шли в школу.
Трудно было понять, что с ним случилось , почему он стал не похожим на себя. И тут Эльза поняла, в чём дело: просто никто не выглядывает из окон и не поёт песен. ВОЙНА!!!

1941-1943 годы Письма с фронта.
Отец часто писал письма с фронта. Он, как никто другой, понимал, что жизнь в любой момент может оборваться. И ему хотелось оставить след в душе своих детей, а жене рассказать то, о чём не хватало времени говорить в мирное время. И неслись к ней признания в любви. И неожиданно это было, и трогательно, и страшно. Страшно, потому, что к этой любви прикоснуться было нельзя. И неизвестно было, вернётся ли муж с войны домой, встретятся ли они вновь. Она читала письма и перечитывала. А потом стала перепечатывать и складывать в стол, в заветную папку.
Госпиталь был совсем недалеко от линии фронта. И военврач в редкие минуты отдыха писал домой, мысленно разговаривал с женой и детьми.
Вскоре весь персонал, да и раненые тоже, стали называть его за спиной писателем.
А тем временем "писатель" неистово боролся за каждую доверенную ему жизнь.
И если кто-то всё-таки умирал, он заставлял себя написать семье погибшего. Ведь доктор знал, как ждут бойца дома, как верят в победу и ждут его возвращения.
Трудно было писать о смерти. Но он писал. И дарил жене надежду. Писал, что муж умер с её именем на губах. Так ли это было, это уже было неважно. Главное, что женщина читала эти строки и верила. И родным показывала, и сыну. И сын тоже шёл воевать, душить фашистов, защищать мать и родину. Или родину и мать.

Последние слова.
Санитарочка успела вытащить с поля боя уже четверых бойцов, когда ранили и её.
Хрупкую, маленькую девчушку вынес пожилой солдат, истекающий кровью, но не бросивший свою ношу. И вот теперь девочка металась в бреду и просила у кого-то прощения. Она повторяла и повторяла непонятные доктору слова. Ты не фашистка, прости. Ты не фа...и всё. И девочки не стало.
Доктор плакал. У него в Москве остались две дочери. И вот сейчас у него на руках умерла девочка, так похожая на подругу его дочери. Но не она. Та была упитанная и неуклюжая. А эта - тростиночка. Бледная, недожившая, недолюбившая.
Не стал он писать матери девочки. Не посмел. Ей написал тот истекающий кровью солдат. И не забыл упомянуть последние странные слова девушки про фашистку.
Цензор вычеркнул это слово. Но мать, положив лист на оконное стекло, смогла всё-таки разобрать это слово. Мать сразу всё поняла и поклялась найти после войны Эльзу и попросить прощение за дочь.
Тем временем Эльза и Эмма были в Сибири, у бабушки, матери отца. Эльза работала в медсанчасти, а Эмма прибегала помогать ей.
Она писала заметки о бойцах, попадавших в медсанчасть, и отправляла их маме в газету. Заметки эти попадали всё в ту же папку в столе машинистки, что и письма от её мужа. Сюда же попадали и письма от старшей дочери.

1942 год. Сибирь. Генрих.
Этнические немки, сёстры Ирма и Берта, чьи предки испокон веку проживали на территории СССР, попали в женский лагерь в Сибири сразу же после начала войны только за принадлежность к нации Гитлера. От других заключенных они узнали, что некоторые немки старались всеми правдами и неправдами забеременеть на зоне. Как им удавалось уломать конвоиров, история умалчивает. Но от этой связи рождались дети, и матерей с младенцами отпускали "на поселение".
Старшая из сестёр, Берта, решила, что Ирма должна попробовать спастись. Иначе обе они погибнут в лагере.
Ирме, младшей из сестёр, весёлой и красивой, с копной рыжих кудрявых волос, удалось осуществить мечту многих ни в чём не повинных женщин и забеременеть.
Берта была счастлива, что хотя бы Ирмочка останется жива. И мать, и отец у них умерли ещё до войны, Ирма работала учителем немецкого в школе, а Берта не смогла получить высшего образования и работала в той же школе библиотекарем. Директор школы ценил обеих сестёр Фурман и даже попытался замолвить за них слово, когда прямо в школу пришли их арестовывать. Повезло, что хотя бы его за вмешательство не арестовали...
Отцу её ребёнка удалось отправить Ирму с малышом на поселение. На этом дальнейшее его участие в их судьбе прекратилось. Но и этого было сверхдостаточно для того, чтобы старшая из сестёр, Берта, оставшаяся в лагере, чувтствовала себя счастливой. Она понимала, что вряд ли выживет. Но верила в то, что Ирма с маленьким Генрихом останутся живы и продолжат их род...


Архивные документы:
Из послужного списка "всесоюзного старосты" Михаила Калинина.
ГЕНОЦИД РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ
О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья.
Судьба российских немцев.
Прологом этой трагедии послужил известный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья". За ним последовала целая серия такого же рода "актов", круто, с бесцеремонной и совершенно немотивированной жестокостью преломивших судьбу почти полуторамиллионного немецкого населения, проживавшего в течение без малого двух столетий в самых различных регионах страны от Прибалтики до Дальнего Востока, от Мурманска до Ашхабада...
В соответствии с упомянутым Указом ПВС СССР в сентябре 1941 года было ликвидировано "под корень" национальное административно-территориальное образование - АССР немцев Поволжья, где компактно проживало около четверти всей внутрисоветской немецкой общины. Десятки тысяч немецких семей в "самые сжатые сроки" (за считанные сутки) подверглись принудительному выселению в отдаленные и малообжитые районы Западной Сибири и Казахстана. Вскоре к ним "присоединились" соплеменники из других мест (Причерноморья, Кавказа, Украины и т.д.).
А далее начались повальные аресты.


Когда Ирму с завёрнутым в какую-то дерюжку ребёнком привезли на телеге в медсанчасть сердобольные соседи, она успела только произнести имя мальчика - Генрих, и умерла от воспаления лёгких. Мальчику было месяца три, но никаких документов при нём не оказалось. Эльза, памятуя, как из-за имени обидели её, от греха подальше сказала доктору, что мальчика зовут Геной. Так и записали, Геннадий. А фамилию дали Измайлов, как у Эльзы и Эммы. Мальчика отдали в детский дом. Жаль было отдавать. Такой хорошенький был мальчишечка! Но бабушка была совсем старенькой, Эмма училась в школе, а Эльза работала. Девочки записали все данные малыша и отправили маме в Москву, в редакцию. Они решили во что бы то ни стало найти мальчика после войны.
Перепечатав очередное письмо от девочек, Вера положила его в заметно потолстевшую папочку.


Слепота.

Мать погибшей Стаси, Тамара Ильинична, осталась совсем одна. Муж, пограничник, погиб ещё в первые дни войны. Жизнь потеряла свой смысл. Но она обязана была отыскать Эльзу и попросить у неё прощения за дочь. Эта мысль не давала ей покоя.
Разыскав Веру Ивановну, она ничего не сказала о том страшном дне начала войны, когда её Стася по недомыслию обидела подругу. Уже вечером девочка раскаялась, рассказала обо всём матери. Но Эльзу она больше не видела и отправилась на фронт. Девочки в детстве были очень дружны, и Вера Ивановна постаралась, как могла, утешить мать Стаси. Она посоветовала женщине молиться о душе дочери. И призналась, что молится и о муже, и о детях.
Вера Ивановна устроила маму Стаси нянечкой в тот госпиталь, где раньше работал её муж. Теперь уже Тамара была так загружена, что некогда было предаваться грустным мыслям. Она стала незаменимой. Тамарочку любили все. И она начала оттаивать душой. Горе было у всей страны, не только у неё. И всем вместе надо было делать всё для победы. И Тамара делала. Не спала ночами, ухаживала за тяжелоранеными, привязывалась душой к каждому, жила их жизнью, становилась им сестрой, матерью. Так жила вся страна. И Тамара научилась "жить дальше"...
Военврачу Измайлову удалось спасти жизнь майору - танкисту, получившему множество ожогов. А вот зрение восстановить не удалось. Как же хотелось доктору помочь герою-майору, но не мог он ничего сделать...Последней надеждой Измайлова был его друг, офтальмолог, который, по слухам, работал в госпитале где-то в Сибири...
Когда ослепший майор добрался с другими ранеными до Москвы, он уже не надеялся на то, что врачи смогут ему помочь. Но не отчаивался. Хотя и обидно было, что уже никогда не сможет вернуться в строй. Пусть майор и не представлял пока, что ждёт его впереди, но был уверен в том, что сумеет выстоять. Другим хуже. Он остался жить не для прозябания. Ну и что, что слепой. Слепота отступит. И дело найдётся. Надо жить...
Тамару попросили сопровождать слепого майора в Сибирь, в госпиталь.
Сколько было пересадок, бомбёжек, каким длинным был этот путь, эта дорога к...счастью, описать трудно. Три месяца пути...
В госпиталь входила удивительная пара - молодой, весь в шрамах от ожегов слепой майор и женщина, явно его жена. Постарше майора, попроще. Но так бережно вела его она, и такой радостью сияло её лицо, что ошибиться было невозможно. Да и он был уверен в надёжности своей спутницы. Две одинокие души обрели друг друга. Теперь они вместе будут бороться со слепотой. Да и какая уж тут слепота, если один из них всё видит и живёт жизнью другого?

1943 г. "Пропал без вести".
Верочка не могла поверить в то, что не увидит больше Сергея. Ей принесли не похоронку, и у неё оставалась надежда, что муж найдётся, что что-то случилось, что произошла путаница. У неё остались его письма. И его любовь. Такая огромная, что плачущее её сердце не вмещало уже эту любовь, она рвалась наружу, выплёскивалась, и Вера с надеждой заглядывала в глаза сослуживцев, повторяя им что не похоронка ей пришла, значит Серёжа жив! Обязательно жив...Сотрудники, пряча глаза, говорили, что тысячу раз такое случалось, что даже людям похоронки приходили, а человек оказывался жив.
Вера понимала умом, что люди просто ей сочувствуют, стараются поддержать и утешить. Но всё равно верила. Она не спешила вечерами домой, где никто не ждал, когда она войдёт с шумом и гамом в дом, как делала до войны, в совсем другой жизни, а открывала свою заветную папку и читала письма мужа и детей. Теперь ещё и от Тамары с Митей приходили письма. Они тоже уверяли её, что такой человек, как доктор Измайлов, не мог бесследно исчезнуть. Писала, конечно же, Тамарочка. Врачи так и не смогли помочь Мите. Но они были счастливы. Митя даже нашел работу. Преподавал. Тамара его сопровождала повсюду, была его глазами. Они часто гуляли по городу. Однажды они присели на лавочку в парке. Грелись на осеннем солнышке. Где-то поблизости послышались детские голоса. Какой-то малыш протянул руки к Мите, подошёл к их лавочке, обнял слепого за колени и прижался к нему. У Тамары слёзы навернулись на глаза. Дети были из детского дома, и, скорее всего, родители этого мальчика погибли на фронте.
Митя вздрогнул. Ощупал руками голову мальчишки, усадил его к себе на колени и стал тихонько раскачивать. Малыш затих, пригрелся, зажмурил глазки от удовольствия.
- Папа, папа, папа, - шептал малыш.
Митя гладил его по головке и плакал. Офицер, выдержавший все военные невзгоды, все операции и смирившийся со своей слепотой, никогда не роптавший и не унывавший, не выдержал испытание детской любовью. Он плакал. В парке повисла неожиданная тишина. Ангел спустился на колени солдата. И он это понял. Он уже знал, что делать дальше.
Шёл октябрь 1944 года, когда в далёкой Сибири в семье майора произошло радостное событие. У них с женой появился сын. Любимый, единственный. У Мити прибавилась ещё одна пара глаз.
Тамара, Митя и маленький Геночка часто писали Верочке в редакцию. А о пропавшем без вести докторе Измайлове так никто и ничего не знал.
Наступила весна 1945 года.


Эльза и Эмма.
Бабушка таяла на глазах. Хотя здесь, в Сибири, ни она, ни девочки не голодали, старушка становилась всё прозрачнее. Приближался конец войны, а вестей от сына бабушки, доктора Измайлова, её Серёженьки, не было.
Так и числился он среди "без вести пропавших".
Старенькая учительница выполнила свой долг перед детьми сына. Обе девочки выросли хорошими, очень добрыми, ответственными. Таким был и её сын. Был. Впервые она произнесла это страшное слово "был". Сердце жещины не выдержало.
Угасла, зачахла, не дождалась...
Похоронив бабушку и отметив сорок дней, девочки отправились домой, в Москву. 8 мая 1945 года на Ярославском вокзале их встречала постаревшая, поседевшая женщина, в которой они не сразу узнали свою задорную, жизнерадостную мамочку, папину рыжепушистокрасавицу...
Девочки уже были совсем взрослыми. Верочка обняла их и горько заплакала. Конечно же, от радости, что увидела дочерей. Или от горя?
Дома девочки вынули из мешка сибирские невиданные в голодной Москве гостинцы. Тут были сушеные грибы, брусника, черника, малина. Бабушкины прошлогодние заготовки...Так и не дождалась эта замечательная женщина своего сына. А как мечтала поехать в Москву, повидаться...
9 мая всей семьёй пошли они на Белорусский вокзал. Встречали прибывающие эшелоны, обнимались с совершенно незнакомыми людьми, радовались победе. Молодой лейтенант шагнул к Эльзе и неожиданно обнял её. Она впервые в жизни увидела этого человека, но сразу же поняла, что это - он. Что он вернулся. И даже не удивилась, когда узнала, что зовут его Серёжей. Как отца, доктора Сергея Владимировича Измайлова.


Германия, 1971 г.Долгие годы прошли с того дня , о котором фрау Берта всегда вспоминала с болью в сердце. Тогда началась война и их с сетрой арестовали.
О том, что Ирма умерла в Сибири, фрау Берта узнала в конце пятидесятых, перед отъездом в Германию. А вот следы маленького Генриха терялись. Ни в один детский дом в тот год мальчик с таким именем не поступал. Но Берта не сдавалась. Она так и не вышла замуж и свою жизнь посвятила поиску пропавшего племянника.


Москва, 1947 г.

- Ну почему мы должны назвать нашу девочку Стасей? Давай лучше назовём в честь твоей мамы Верочкой, или в честь моей мамы - Таисией, ну что за Стася ещё, ну брось ты это!
- Серёженька, моя подруга умирала со словами обо мне. Она меня обидела и в последние минуты жизни думала об этой обиде. Надо научиться прощать. Я давно её простила. Я ведь не ушла тогда на фронт. А она ушла. И погибла. Пойми ты меня...
Тамара Ильинична, узнав, что Эльза назвала свою дочь Стасей, была тронута до глубины души.
- Вот нашему Геночке будет невестой Ваша Стасенька, породнимся окончательно!
- Да пусть уж сами свою судьбу решают. Мы с Серёжей на Белорусском вокзале познакомились, а ведь шли мы туда с мамой и Эммой в День Победы просто цветы дарить тем, кому повезло с войны вернуться живыми. А нашла мужа. И очень счастлива.
Верочка так и не верила в смерть мужа, продолжала его ждать. Ведь не было похоронки. Значит, он жив! Ну и что, что уже два года после окончания войны прошло. Всякое бывает.
Война закончилась, Вера расцвела, похорошела. Когда гуляла с колясочкой, в которой лежала её гордость, маленькая Стасенька, по Чистым Прудам, многие даже думали, что это - её ребёнок, а не внучка, так молодо она выглядела.
К ней даже сватались. Двое. Нет, трое. Но она никого не могла даже сравнить со своим Сергеем, доктором Измайловым. Никто не обзовёт её нежно лягушкомартышкой рыжеволосой, никто не рассмеётся так радостно, когда ворвётся в редакцию, никто не подарит ветку белой махровой сирени, как тогда, в Валентиновке...Нет, ей был нужен только Серёжа...


Москва, 1970 г.

Эмма Сергеевна убедила своего главного редактора издать к 25-летию со Дня Победы старые письма и заметки из маминой папки. Ведь это были подлинные письма военных лет. "Письма со штампом "Война" стали просто сенсацией. Газету читали и перечитывали, главный редактор даже поздравил Эмму, назвав её очерк "лучшим произведением последних лет".
Очерк перепечатали и другие издания, в том числе и сибирские. "Письма любви" доктора Измайлова читали и у него на родине. Многие не могли сдержать слёз, читая письма военных лет. Никогда в нашей стране не забудут войну. Помнят её даже те, кто родился через 50 лет после Дня Победы. Война осталась в памяти народной...


Германия, 1971 год.

Лагерь шталаг-8Е (он же - 308) располагался в нижнесилезском городе Нойхаммер нацистской Германии. Именно сюда лежал путь прибывших из СССР родственников
доктора Измайлова, бывшего узника лагеря смерти.
Встречала их фрау Берта Фурман, разыскавшая благодаря заметке в газете не только своего племянника Генриха, да-да, именно Генриха, а не Геннадия, как было записано в его документах, приёмного сына Тамары и ослепшего на войне майора.
Помните, как малыш сам выбрал себе отца? Обо всём этом и прочитала Берта в газете, присланной ей из далёкого сибирского городка. Так она и нашла племянника. Но неунывающей учительнице русского языка этого было мало. Она перерыла вместе со своими учениками все доступные архивы, писала запросы, и узнала в конце концов, что доктор, автор "писем любви", погиб в шталаге 308.
Берта написала обо всем в редакцию, семья была ей очень благодарна. Теперь они точно знали, что случилось с их мужем, отцом и дедом. А это так важно, знать...



Москва 2009 год.

Генрих всё-таки женился именно на Стасе, дочери Эльзы. Так что семьи неимовернейшим образом породнились. Жили они в Германии, но все три семьи
постоянно встречались, переписывались. Пока позволяло здоровье, Берта ездила на могилу Ирмы в Сибири. Сколько раз порывалась Бета поцеловать руки Эмме за написанный репортаж, а Вере за сохранённые письма, история умалчивает.
Её любимый племянник Генрих так и остался в душе русским. Его родная мать, после которой даже фото не осталось, всё исчезло в военном пекле, была похоронена в России. Мать, воспитавшая его, была русской. Отец, майор Митя, тоже был русским. После его смерти Генрих забрал Тамару к себе в Германию, где она не позволяла внукам дома говорить по-немецки, чтобы они знали язык своих предков.
Эмма провела журналистское расследование и нашла в Австралии поляка, пана Ежи, узника шталага 308, спасенного там русским доктором. Ему отправили фото Сергея Измайлова и он сразу узнал своего спасителя. И написал, что последними словами доктора были слова любви к своей жене...
Так ли это было, или нет, но Верочка верила, нет, не просто верила, а была уверена, что это было именно так. И положила письмо от Ежи в свою заветную папку.
Можно ли забыть войну? Нет, надо всегда помнить. Не мстить. Но помнить.
9 мая 2009 года Генрих и все его близкие собрались в Москве.
Они разложили на столе все письма из той заветной папочки. Читали и плакали.
И говорили о войне, о докторе Измайлове, о первой Стасе, назвавшей когда-то Эльзу фашисткой, о даче в Подмосковье, где Верочка смотрела влюблёнными глазами на своего мужа, молодого доктора, и обещала всегда его любить. Она и любила его до последнего своего вздоха.
На её могиле дети посадили белую махровую сирень, такую же, как в довоенной Валентиновке, где нежно гладил доктор волосы своей Верочки и трогательно называл её рыжепушистокрасавицей...
Последний раз редактировалось Наталия 03 апр 2011, 12:33, всего редактировалось 1 раз.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Для всех районы, для немцев зоны
Юрий Кнорр

Изображение

Как жила наша фамилия и родственники в послевоенные годы? Трудное это было время для многих народов. Российские немцы за пятнадцать лет с 1941 по 1957 хлебнули вдвойне и втройне, от своих и за „тех“. Хотя четыре военных года работали в лагерях на самых тяжелых работах. И далее еще 12 лет продолжалось практически тоже самое.
Нас, мягко говоря, не любили, а кто-то и открыто ненавидел. Фашисты убили их братьев и отцов, сыновей. И мы для них, не знавших историю российских немцев, были тоже фашистами. Бедность порождает пороки, порождает зависть и ненависть. Недостаток ощущался во всём, в питании, одежде, недоставало предметов первой необходимости. Мама добывала где-то кости, на которых было чуть заметно мясо, и варила из них суп. Мой старший брат в 1948 году, когда его кормила мама говорил: „ Mама, дай мяко“, мама отвечала: „Мяса нет сынок.“ , он тогда говорил: „Ну сто зе, дай тогда коти“. Сейчас это может вызвать улыбку, а тогда...пацану действительно хотелось мяса, но его не было. Довольно скудное питание получали по карточкам. У моих родителей после войны родилось трое детей, трое рождённых в сталинских лагерях, до февраля 1957 года вместе с родителями внесённых в специальные списки НКВД СССР для регулярного контроля и перерегистрации. Государственная машина работала. Очень интересен факт регистрации меня в Бюро Записи Актов Гражданского Состояния (ЗАГС). Когда отец принёс меня для регистрации и попросил записать имя Георг, ему ответили, что такого имени в России нет, а похожее, подходящее имя будет Юрий. Отец нехотя согласился, а мне ничего не оставалось делать как согласиться тоже. Только в Германии в мае 1993 года справедливость была восстановлена и я при оформлении документов получил имя Георг(Georg). Как объяснила сотрудница Бюро Записи Актов Гражданского Состояния, имени Юрий в Германии нет и подходящее в этом случае будет имя Georg. Я согласился, рассказав ей историю появления имени Юрий. Она долго смеялась когда поняла то, что я рассказал о появлении моего имени.
Первое реальное послабление для российских немцев было сделано постановлением Совета Министров от 5 июля 1954 года. Хотя формально с учёта спец поселенцев ещё не сняли и нужно было периодически отмечаться в комендатуре, но обязанность являться на регистрацию каждые три дня отпала. До 29 августа 1964 года, в течение двадцати трёх лет, на нашу семью официально распространялось действие «указа» , которым все российские немцы, и даже родившиеся после „пресловутого указа“, были растоптаны и облиты помоями недоверия.
В августе 1948 года в Широклаге из российских немцев набрали команду специалистов. В эту команду попал и мой отец, он был электрогазосварщик. В конце августа 1948 года наша семья была отправлена на строительство Камской гидроэлектростанции. Нас поселили в бараке 5 зоны. Почему зоны? Потому что рабочие на строительстве в основном были заключённые и рабочий посёлок подразделялся на пронумерованные зоны. Родители считали за счастье иметь комнату в бараке. Многие долгое время жили в па,латках как семья Ивана Ивановича Шрайфогеля. Он был литейщиком высокого класса. Всех классных специалистов называли уважительно по имени и отчеству. Отца называли Адам Филиппович, хотя везде было принято попросту-только по имени. В 1950 году нас стало пятеро, родилась сестра Lilia. На скудные сбережения отец сделал подарок маме, купил на базаре в г. Перми трофейную немецкую швейную машинку фирмы „SINGER“ 1890 года выпуска. Кстати, ажурные аллюминиевые ножки к ней отлил Иван Иванович Шрайфогель. С этого времени в семье все были обшиты и появились модные тогда кружевные покрывала и всевозможные салфеточки. Мама была великой искусницей в этом деле. Позже, после 1953 года, отец покупал маленького кабанчика или хрюшечку. Также в хозяйстве была коза и куры. Это было хорошим подспорьем и мы жили не хуже других, а питались, благодаря стараниям мамы, даже лучше других. В 1954 году из Казахстана приехала бабушка Елена(Helene) тётя Отилия(Ottilia) и дядя Володя(Waldemar). Дядя Володя был не намного старше нас-детей, поэтому мы его называли просто Володька. Они поселились тоже в бараке. Когда мы переехали в квартирку на улице Писарева(был уже 1957 год), я часто с маленькой сестрой ходил к бабушке в гости. Жили они беднее нас, но бабушка всегда старалась чем нибудь угостить. Я хорошо помню как кушал у неё лесную землянику с молоком. Отец помогал им всем чем мог, но он ведь и сам не шиковал. В той же барачной комнате бабушка и тётя окрестили меня по католическому обряду. Бабушка каким-то образом имела информацию о том, что верующие католики, знающие обряд крещения, могут проводить его при отсутствии церкви в домашних условиях. Мне было тогда шесть лет. В рабочем посёлке Гайва было несколько немецких семей с которыми дружили мои родители. Праздники справляли обычно вместе. Вспоминаются новогодние праздники во время которых приходил Дед Мороз. Взрослые говорили, что пришёл Nikolaus. Нам детям было все равно как его называть. Главное в том, что он приносил подарки. Обычаи и традиции немцев и русских стали понемногу перемешиваться.
На фото мой отец Кнорр Адам Филиппович в 1950 году.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Изображение

Уклад жизни в хозяйствах немецких колонистов
Юрий Кнорр

Сёла колонистов строились по строгим планам и выглядели на фоне деревень с украинскими мазанками очень эффектно и походили на маленькие городки со своим укладом жизни. В сёлах с населением более 500 человек были церкви и при них школы. Школы содержались на средства колонистов. Уроки в школах велись под контролем Пфарера. Церковь настаивала на всеобщем обязательном образовании и постоянно стремилась улучшить его уровень. Уже вначале 19 века появились гимназии и учебные заведения для подготовки учителей. С 1840 года посещение детьми школ в немецких сёлах стало обязательным. К сожалению часто классы в школах были сильно переполнены. В 1865 году на одного учителя приходилось от 100 до 200 детей, но ситуация с образованием в других местах России была значительно хуже. Интересно то, что речь немецких колонистов сохранилась в том виде, в каком она было 250 лет назад. Одна из жительниц города Кайзерслаутерн, где я живу в настоящее время, Elisabeth Hauter, бывшая в 1943 году на Украине, в Молотше, подтверждает то, что немецкие поселенцы на Украине разговаривали на диалектах, то есть на языках, которые принесли из Германии в XVIII – XIX веках. Конечно в разговорную речь входили и новые слова из русского и языков других народов проживающих в южной России.
Sprachprobe:Suedfraenkische Varietaet (Ukraine/Altaj)

1 – mei maama hat mich gschickt hat sie gsagt in `n wald (...) mei sohn hat sie gsagt des `s ja net mei rechter sohn ich hab den ja net gebore (...) des kind war am gras drin g’lee sagt die . frisch gebornes kind . zugedeckt mit . mit grasblaetter/mit gras . no hat mer a stimm zugrufe nemm des kind des kind wird immer die sei . no hab ich des kind gnumma hat sie gsagt ghat`n mei scherzele un mei diechl un hab des kind eigwickelt un bin zu haus komme un dann han sie gsagt/hen mei elteren mich vum hof gjagt des kind (...) vum hof . so die maama un so aach de
babbe ich musst vum hof i wsjo . no bin ich vum hof gange hat sie gsagt von haus zu haus dort hab ich gebettelt dort hab ich gschafft un so hab ich ihn grooegezogn (...).
2 – "Meine Mama hat mich geschickt", hat sie gesagt, "in den Wald (...). Mein Sohn,"hat sie gesagt, "das ist ja nicht mein richtiger Sohn. Ich habe den ja nicht geboren (...). Das Kind hat im Gras gelegen", sagt die, "ein neu geborenes Kind, zugedeckt mit Gras. Und da hat mir eine Stimme zugerufen: `Nimm das Kind, das Kind wird immer deines sein! Da habe ich das Kind genommen", hat sie gesagt, "in meine Schaerze und in mein Tuch, und habe das Kind eingewickelt und bin nach Hause gekommen. Und dann habe sie gesagt, haben meine Eltern mich vom Hof gejagt: `Trage das Kind (...) vom Hof!` So sagte die Mama und auch der Papa. Ich musste vom Hof, und fertig, da bin ich vom Hof gegangen“, hat sie gesagt, "von Haus zu Haus. Dort habe ich gebettelt, dort habe ich gearbeitet, und so habe...
Основой сельского хозяйства колонистов являлось земледелие. Первые переселенцы использовали четырёхпольную систему: одно поле засевали яровой пшеницей, другое ячменём, третье овсом и четвёртое оставалось под паром. К концу века число полей увеличилось до пяти. Часть парового поля стали засевать кукурузой или картофелем. Незанятая часть пара подвергалась обработке – чёрный пар. Озимые хлеба высевались в середине сентября до начала октября. Яровая пшеница и ячмень высевались в марте, как только сойдёт снег и просохнут поля. Овёс сеяли после других зерновых. В качестве удобрения использовали конский навоз и золу, которую бережно хранили в крытых помещениях. Также плодородие почвы восстанавливали правильной переменой посева разных культур на полях.При обработке почвы использовали "колонистский" плуг и буккер. Плуг в отличие от украинского имел железный, а не деревянный отвал. Буккер представлял собой трёх лемешное орудие, изобретённое немецкими колонистами. Во время посевной к нему присоединяли сеялку. На полях немецких колонистов редко бывали неурожаи. Секрет заключался в строгой, последовательной подготовке паровых полей и чётком их чередовании. Хлеб убирали жатками различных систем: Джонстона, Леппа, Вальмена, Гривза, а часть косами. Практиковался наём рабочих для уборки хлеба на специальных базарах. Подёнщики только косили хлеб, а косы обычно точили сыновья хозяина, шедшие позади рабочих. Впереди всегда шёл косарь-немец , задавая нужный темп следующим за ним. Молотили хлеб специальными катками, телегами или с помощью скота(причём молотили хлеб сразу привезённый с поля). Для хранения зерна в каждой немецкой усадьбе строили амбары. Во всех крупных колониях были ветряные или паровые мельницы. Немецкие женщины славились мастерством выпечки хлеба. Мама рассказывала, "что каравай хлеба можно сдавить в лепёшку, а отпустив он снова приобретал прежнюю форму". Жители городов старались покупать белый хлеб преимущественно у немцев. Колонисты также занимались садоводством и огордничеством. Обычно сад устраивали возле дома, что создавало впечатление цветущего в зелени немецкого села. Основу садов составляли яблони, вишни, сливы, груши, персики, абрикосы и шелковица. Огороды были как правило на заднем плане в более низких, увлажнённых местах. На огородах выращивали капусту, лук, огурцы, помидоры, баклажаны, перец, табак и другие культуры. Бахчевые выращивали отдельно. Животноводство занимало также определённое место в хозяйствах колонистов. В начале восемнадцатого века немцы привезли с собой коров красной и краснопегой мастей, которые дали начало так называемой немецкой породе. На ярмарках цена на них была 50-150 рублей серебром. Разводили и волов, используя их как тягловую силу. Тонкорунных овец разводил F. Falz-Fein. В его стадах в 1855 г. было 400 тысяч голов. Большой популярностью пользовалось разведение свиней. Не случайно есть пословица: "Где немец поселился, там сразу можно услышать хрю-хрю". Лошади пород – нормандской, фрисландской и других, от смеси которых с местными лошадьми произошёл тип немецкой полурабочей лошади отличавшейся большой выносливостью.Это отмечали и военные во время Первой Мировой войны.
Сколько же колонистов было в этих местах? По переписи 1897 года в Мариуполе проживало 248 немцев – (0,80%) от общей численности населения. По состоянию на 1902 год в Екатеринославской Губернии проживало: украинцев-68,9 %, русских-17,3 %, Евреев-4,7 %, немцев-3,8 %, греков-2,3 %, татар-0,8 %, белорусов-0,7 %, поляков-0,6 %, турков-0,3 %, румынов-0,4 % и другие-0,2 %. В районе Дона проживало: украинцев-28,1 %, русских-67,2 %, евреев-0,6 %, немцев-1,4 %, армян-1,1 %, других-2,1 %; в Таврии проживало: украинцев - 42,2 %, русских - 27,9 %, евреев- 3,8 %, немцев-5,4 %, греков-1,3 %, татар-13,0 %, белорусов-0,7 %, поляков-0,7 %, турков-0,2 %, болгар-2,8 %, румын-0,2 %, армян-1,1 %, других-1,2 %. Даже при таком, практически малом количестве в общей массе населения юга России, немецкие колонисты немало внесли в развитие и совершенствование сельского хозяйства южных районов России. По Мариупольскому и Александровскому уездам Екатеринославской Губернии в 1912 году окультуренных земель всего было 1.210.331 десятина, из них во владении немецких колонистов 443.753 десятины, что составляло 36,54 %. При этом населяли эти два уезда в целом 368.800 человек, из них колонистов было 32.657 человек, что составляло 7,18 %. Итак, чуть более 7 % колонистов обрабатывали более 36 % окультуренных земель двух вышеозначенных уездов. Так было почти везде, где жили переселенцы из Германии. Из среды колонистов вышли учёные, архитекторы, инженеры и военные. В числе 33 Губернаторов Екатеринославской Губернии восемь были немцами.
По переписи 1926 года в Мариупольском округе проживало уже 26122 немцев – (6,29%) от общей численности населения - В 1926 году в УССР проживало всего – 29.515.100 чел., центр – Харьков; Мариупольский округ – 415.540 чел., центр – Мариуполь; Мариуполь – 41.000 чел.
В семьях немецких колонистов все от мала до велика выполняли разные работы соответственно возрасту. Дети 7-8 лет нянчили совсем маленьких братишек и сестрёнок. Дети постарше помогали родителям на кухне и по дому. Уже с 12-13 лет им поручались более серьёзные задания. День начинался рано. Все, кроме самых маленьких и больных, в шесть утра были уже на ногах. Перед завтраком короткая молитва. На завтрак ели хлеб с маслом или смальцем(Schmalz) и пили кофе с молоком (напиток из перемолотого поджаренного ржаного хлеба или поджаренного овса). Школьники завтракали и шли в школу. Остальные дети и взрослые имели постоянные обязанности или получали задания от главы семьи ежедневно или на определённое время. В зависимости от времени года выполняли разные работы. Дети постарше кормили скотину и птицу, чистили конюшню, сараи для содержания других животных и курятники. Кто-то подметал или чистил от снега двор. Девочки с мамами доили коров, прибирали в доме и готовили еду.
С весны начинались работы в саду и на огороде – подготовка гряд, посев семян, прополка, рыхление, полив и другое. Заканчивались эти работы только глубокой осенью. На год вперёд делали заготовку овощей и фруктов. Мариновали, солили овощи и арбузы, варили компоты и мармелады. Часть овощей и фруктов шли на продажу. В каждом доме обязательно был большой погреб, где хранились все заготовки овощей, фруктов и конечно мясные консервы, копчения, колбасы, свиные окорока, сало и другие продукты. Мама с удовольствием рассказывала, а мы дети с восхищением слушали, о том как их семья жила до коллективизации. В погребах тогда было всё, что душе угодно. Вино в „Planerkolonien“ почти не делали, лишь в редких случаях шнапс. В немецких сёлах алкоголь употребляли вообще очень редко. Мой отец только после 35 лет стал знакомиться с „Бахусом“, скорее всего под влиянием окружающих его в то время русских коллег по работе. Обед как правило был не обильный, но сытный и калорийный. На первое - суп мясной или овощной, на второе - картофель или Nudel(лапша) с мясом и на третье - чай, кофе или компот. Немецкие женщины в южных землях России готовили удивительно вкусно и разнообразно. Хозяйство было так организовано, что всё шло в дело и ничего не выбрасывали. Тем кто работал в поле обед носили дети в корзинках. Уже с 12 лет дети помогали в поле, вязали снопы, собирали колоски. Подростки помогали жать хлеб и грузить его на подводы. У моей мамы была любимая поговорка: "Как потопаешь, так и полопаешь" (полопаешь - покушаешь). Ужинали все дома за общим столом. Пища была разнообразная, но не обильная. Мясо на ужин почти не ели. В 9 вечера все шли ко сну. По воскресениям и праздникам обязательно ходили в церковь на молитву и причастие. Главными праздниками были Ostern, Weihnachten, Totentag, Drei Koenige, и конечно большим праздником было окончание сбора урожая зерна.
Последний раз редактировалось Наталия 20 мар 2011, 20:54, всего редактировалось 1 раз.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Останки родового гнезда
Юрий Кнорр
Изображение

В 1990 году я с моей женой, двумя дочерьми, вместе с сестрой моего отца Отиллией и её мужем Андреем Скицких, жившими тогда в совхозе Пролетарский, Куйбышевского района, Запорожской области пытались найти родину предков. Очень долго искали Мариновку. Когда я увидел то, что осталось от Мариновки..., а что осталось? Ничего, вообще ничего не осталось, на глазах появились слёзы. Моя тётя плакала беззвучно,только вздыхала и концом платка вытирая слёзы, говорила: « Смотрите, там Каменные горы, там Каменные горы...». Она точно узнала место своего рождения.
Тогда её захлестнули и радость - вот она снова на родине, и горечь утраты - здесь она до войны вышла замуж, родила двоих детей и будучи изгнанной в Казахстан потеряла детей и мужа. Её дети – маленькие Ewald и Augustin также как и мой старший брат Viktor похоронены даже без гробиков в мерзлой земле Казахстана зимой 1941года. Итак, на том месте, где ранее стояли капитальные кирпичные дома* мы увидели скошенное пшеничное поле. Возле балочки, которая затапливалась весенними талыми водами, лежали только обломки черепицы и несколько кусков хорошо обожженного кирпича. В лесополосе, что находилась на северо-восточной стороне от деревни, небольшая пасека от совхоза «Новый», где мы встретили пожилого пасечника. Он подтвердил, что здесь до войны жили немцы, и указав на лесок за лесополосой сказал, что там было кладбище. Мы проехали на машине прямо по стерне к лесочку. Я долго бродил по нему, пытаясь найти надгробия или хотя бы какие-то следы их. На западной окраине я обнаружил одно украинское захоронение деда Лепеха от 1964 года. И еще на этом кладбище захоронено после войны 7-9 бывших «новых» жителей Мариновки(Гроссвердер). В средней части кладбища я увидел два красных гранитных камня. Они лежали друг около друга, и очевидно были частями одного гранитного камня**. Моя тётя сказала, что надгробный камень в те времена (до разрушения католических церквей) ставили только на могилу пастора и никаких надписей на камне не делали. И добавила, что все остальные могилы обкладывали дёрном и ставили деревянные кресты. Поэтому я никаких следов захоронений не нашёл, но я ходил очень осторожно, боясь наступить на их могилы и невольно причинить боль останкам предков.

***
Я был у прадеда Вильгельма, стоял в ногах, смотрел вперёд
Сжималось сердце, было больно за мой истерзанный народ

У всех на родине остались не дом, так хилая изба
А нашим предкам всем досталась не так завидная судьба

Село стоит, дома , сараи, скотина ходит во дворах
Всё было так, теперь лишь память и ветер носится в кустах

Они лежат на Украине объяты мёртвой тишиной
Нет памятников, их могилы позаросли травой густой

Я был у прадеда Вильгельма,стоял в ногах, смотрел вперёд
Душили слёзы, было больно за мой истерзанный народ.

Эти стихи я написал в 1997 в Германии, где проживаю с 1992 года.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Изображение

Легенда о Каменных горах близ Мариновки
Юрий Кнорр

Если бы камни могли слышать и говорить. Немые свидетели несправедливости и беззакония - Каменные гора величественно как и раньше стоят, молча взирая, на кладбище, где похоронены не ведавшие о том, что произойдёт с их потомками. Я и все мои родственники благодарны жителям близлежащих сёл за то, что могилы наших предков не тронуты, и до сегодняшних дней кладбищенский лесок сохранился. А когда то рядом было цветущее село Мариновка-Гроссвердер(Grosswerder). Бабушки и дедушки рассказывали маленьким внучатам легенду о Каменных горах и прекрасной принцессе(мой перевод из книги автора J.A. Malinowsky):

„В давние, стародавние времена на том месте, где сейчас находятся Каменные горы, стоял красивый город с величественными дворцами. Особенно красивым был дворец принцессы, а сама она была просто обворожительна и сияла внутренним светом и теплом. Невозможно узнать по какой причине город, и все кто в нём жили вдруг превратились в груду камней, похожих среди ровной степи на Каменные горы. Самым высоким камнем стал дворец прекрасной принцессы. Говорят, что город можно спасти и он возродится вновь, если найдётся смелый добрый молодец, который сделает так, что камни опять превратятся в дома, дворцы и людей. Только в ночь на Johanni с 23 на 24 июня на самом большом камне можно увидеть молодую принцессу, расчёсывающую свои золотые волосы. Сотни золотых жучков кружатся вокруг неё, освещая всё вокруг так, что в тёмную ночь не видно звёзд на небе и можно читать самый мелкий шрифт. Это придворные дамы кружатся вокруг неё. И около камня, где сидит принцесса растёт цветок необычайной красоты. Всё волшебное случается только в ночь на Johanni между одиннадцатью и двенадцатью часами. Когда найдётся кто- нибудь, кто в это время вершины камня достигнет, сорвёт цветок и принесёт в своё село - город будет спасён и камни опять превратятся в дома, дворцы и людей. Но это почти невозможно выполнить, так как пришедшего ожидают очень тяжёлые испытания. В означенный час возникает страшный шум – трескотня, рокот, гул, лязг и бряцание. Пришедшего окружат жуткие, ужасные фигуры, безобразнее и страшнее одна другой. За их спинами дракон, который стремится прыгнуть на пришельца и проглотить его. Один ложный шаг и упадёшь глубоко, как на дно морское, в пасть дракона, которому прекрасная принцесса в услужении. Только не надо бояться-тогда дракон не сможет ничего сделать. Но если только из страха издать хотя бы один вздох или другой звук, исчезнет всё сразу – принцесса, цветок и фигуры. Должен некто иметь достаточно мужества и смелости перед страшными фигурами и драконом, не дрожать от ужасного грохота и достигнуть вершины камня. Но при этом город ещё не будет спасён, некто должен выполнить ещё два тяжёлых задания. Во-первых, сорвать цветок, что сделать совсем не легко. Принцесса останавливает, умоляет не срывать цветка и просит так, что даже сердце из мрамора не сможет ослушаться. Но если кто-то и сорвёт цветок, город ещё не будет спасён. Нужно этот цветок в своё село, в свой дом принести, по пути никому его не показывать и не издавать ни единого звука, так как дракон ещё наготове, высматривает, хочет настигнуть и проглотить. Вы можете спросить: "Что же и до сегодняшнего дня не нашлось героя?" Легенда гласит, был на "Планэр"* один юноша, который перед чёртом и адом не пугался. Он хотел спасти превращённый в камень город и пошёл на праздник Johanni , ночью между одиннадцатью и двенадцатью в Каменные горы. В одночасье поднялся и смело прошёл через адский шум, хотя кожа у него стала похожей на гусиную, но он сжал зубы и подумал: "Ничего они мне не смогут сделать.", и достиг вершины камня. Здесь он увидел всех людей превращённых в камни и прекрасную принцессу, милую и привлекательную, говорившую такие сладкие речи, что камень под ногами юноши мог растаять. Юноша выдержал и это, не соблазнился и сорвал цветок. Шум и грохот усилились, как будто все черти из преисподней вылезли наружу. Юноша только сильнее закусил губы и подумал:„Ничего они мне не смогут сделать.“, и пошёл своей дорогой дальше. Он был уже совсем близко от села, крепко держа в руках цветок принцессы. Вдруг навстречу ему вышел его брат и попросил показать добытое. Забылся юноша и показал цветок, который тотчас же исчез вместе с ним. Этот тяжёлый путь никто более не повторял с тех пор . И по сей день стоят на землях бывших Planerkolonien*, невдалеке от исчезнувшего села Гроссвердер(Grosswerder), величественные Каменные горы“.

Каменные могилы – исторический музей под открытым небом, находится на 10 месте в рейтинге чудес Украины. Причиной такого высокого рейтинга являются три огромные скалы, редкая растительность и скифские «бабы», каждая весом в тонну, которые возводились как надгробные памятники в честь могучих скифов.
В лесополосе, что и теперь тянется вдоль полевой дороги, как и прежде на разные лады поют птицы, а раньше в каждой усадьбе цвели сады, возделанные людьми, которых ни за что расстреливали, сажали в тюрьмы, отправляли в ссылку и в конце концов добились того, что население немецких колоний России рассеяли по всей стране, лишив родных корней и поставив в положение второсортных людей. С 1941 по 1964 годы немцам не разрешали поступать в техникумы, институты и университеты. Если ты немец, то должен только работать, получив не более чем рабочую профессию через систему ФЗО (фабрично-заводское обучение). Видимо фраза прозвучавшая из уст « отца народов»,что немцы должны жить хуже чем победители, касалась и нас - российских немцев.
*-Бывшие колонии немецких поселенцев под Мариуполем.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Изображение

Послереволюционная разруха и голод
Юрий Кнорр

Пришедшие к власти большевики не оставляли без внимания национальный вопрос. Уже в первые послевоенные годы при ЦК РКП(б) были образованы бюро национальных секций для работы с национальными меньшинствами. Главная задача этих структур сводилась к тому, чтобы облегчить распространение большевизма среди народов России, в том числе и среди немецкого населения, осуществить его советизацию, поставив тем самым под жесткий политический контроль. Однако политическая работа среди немцев не давала должной отдачи. Об этом свидетельствуют, например, следующие данные. В Западносибирском крае в первой половине 1920-х гг. проживало 86 759 немцев, из которых лишь 214 состояли в партии, 215 – в комсомоле, а 182 были пионерами* . В работе крестьянских комитетов принимало участие всего 6% немецкого населения региона. Все это говорит о том, как неохотно немцы воспринимали новые политические веяния. При этом следует помнить, что часть немцев-активистов была прислана на места из центра. В целях усиления работы с национальными меньшинствами в 1923 г. партийные и советские власти пошли на создание национальных сельских советов. К 1925 г. в Сибирском крае было образовано 56 немецких и 30 смешанных сельсоветов. Однако эти шаги не принесли желаемых результатов. Революция и последующая гражданская война, а также неблагоприятные климатические условия в конце 1920 и в 1921 году довели до того, что на Украину пришёл голод. Только в одном селе Кайзердорф(Kaiserdorf) с августа по декабрь 1921 года умерли 450 человек, из них 68 взрослых; в Розенгарт(Rosengart) 506 человек, из них 80 взрослых. Гросвердер(Gro;werder) смерть на этот раз задела не так как другие сёла, хотя голодали почти все семьи поселенцев. События происходившие в России за предшествующие 10 лет довели страну до полной разрухи. В целях ускорения реализации декретов властных структур, необходимо было принимать более радикальные меры, а потому уже в середине 1925 г. заговорили о возможном создании национальных районов, в частности немецких. Сказалась здесь и ситуация, которая сложилась к тому времени в среде немецких крестьян. По одну сторону стояли достаточно сильные в экономическом и организационном плане меннонитские общества, не терпевшие вмешательства в свои дела, а с другой стороны им противостояли партийные и советские органы, стремившиеся к полному контролю за их жизнью. И именно создание немецких национальных районов, по замыслу властей, должно было сначала ослабить, а затем и вовсе исключить меннонитские организации из общественной жизни немецкого населения. В июле 1927 года ВЦИК принял решение: выделить в Славгородском округе (Поволжье) Немецкий район с центром в селе Гальбштадт. Немецкие районы должны были стать механизмом советизации деревни, население которой, по словам современников, было сплошь кулацким . Каково было отношение рядовых немцев к данной акции? Сегодня говорить об этом достаточно трудно.
Вероятно, многие из них надеялись, что в рамках национального района у них появится возможность сохранить традиционную культуру, язык, верования и в целом привычный жизненный уклад. Являясь консерваторами по натуре, они надеялись остаться в стороне от тех акций, которые проходили в СССР, ибо в течение более чем ста лет у них выработалась такая черта, как невмешательство в большую политику и привычка безропотно, по крайней мере внешне, переносить тяготы, выпадающие на их долю по вине власть имущих. Однако на этот раз события развернулись несколько иначе. Смена политического курса после смерти Ленина не замедлила сказаться на всех сторонах жизни советского общества. Экономические дискуссии закончились победой Сталина и сторонников ускоренной индустриализации. А для этого необходимые средства выжимали из деревни. “Новый курс” в сельском хозяйстве после кризиса хлебозаготовок 1928 – 1929 гг. был нацелен на коллективизацию индивидуальных хозяйств. Зажиточные крестьянские семьи немцев, в том числе и семья Knorr превратились в наёмных рабочих.
Когда-то в 1936-1937 годах Александр ухаживал за моей будущей мамой, но она вышла замуж за Адама Кнорр-моего будущего отца. Из рассказа Александра Оборовского(в настоящее время проживает в городе Кобленц, Германия): "В Гроссвердер в 1930 году на трудодни не давали ничего, люди умирали от голода. Из одинадцати детей моей бабушки Кнорр Елены четверо – Philipp 1921г.р., Johann 1922г.р., Laurentius 1928г.р. и Lydia 1930г.р. умерли от голода (теперь мы знаем, что голод сделали искусственно, в стране в то время было достаточно хлеба, просто никого не интересовала судьба раскулаченных российских немцев когда-то кормивших Россию). Покинуть место жительства можно было только тем, кто имел документы удостоверяющие личность, а таковых не выдавали. И только тогда, когда голод достиг устрашающих размеров, начали выдавать справки, заменяющие удостоверения личности. Тогда-то часть жителей Гроссвердер бросили свои дома и перебрались во вновь организованный в еврейском селе колхоз под названием Форойс*. Жили по несколько семей в одном доме. За тяжелый изнурительный труд получали на пропитание. Кто имел что-то из вещей, меняли на хлеб чтобы выжить. Многие немецкие семьи потеряли тогда своё будущее – детей, и рост их семей замедлился на долгие годы. Две волны голода "выкосили" в городах и селах более миллиона людей. В годы коллективизации появились первые, более чем 150 лет проживавшие на российских землях, ссыльные российские немцы. В чём их вина? В том, что они работали больше других и лучше других.
Битва партии за хлеб в 1932 году – пример очередной жестокости по отношению к немецкому населению Украины. Власть отбирала последнее и у жителей Мариупольского округа. Об этом можно судить по протоколу заседания того же РИК от ІЗ.11.1932 г. «О мерах по усилению хлебозаготовок по району». В связи с тем, что срок выполнения хлебозаготовок заканчивался 1 декабря 1932 г., РИК постановил: <<...Запретить какую бы то ни было выдачу натуральных авансов во всех колхозах, не выполнивших годовых планов хлебозаготовок... Сельсоветам организовать изъятие у отдельных колхозников и индивидуальных хозяйств раскраденного в колхозах хлеба...>>
*-Форойс(Forois) –Сладководная - еврейская земледельческая колония по правую сторону Бердянского тракта, при балке Кобыльной, Екатеринославской губернии, от уездного города 150 верст, от становой квартиры 20 верст, Мариупольского уезда. Ревизских семей в 1858 г. - 28; к 1897 г. - 64 сем. В наделе 840 десятин земли. По переписи 1897 г. жит. 512, среди них 430 евреев, есть еврейский молитвенный дом. - (Екатеринославская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 г.)
отношении колхоза «Форойс» применить следующее: а) Отобрать все наличные натуральные фонды за исключением семенного фонда на выполнение плана хлебозаготовок, б) Предупредить колхоз «Форойс», что если в ближайшие дни не будет сделан решительный перелом в выполнении плана хлебозаготовок, будет поднят вопрос перед облисполкомом о перечислении из семенного фонда на выполнение плана хлебозаготовок, в) Председателя этого колхоза за саботаж хлебозаготовки предать суду».
Эти несколько строчек стихов Софии Церинг и ее сыну посвящаю. Это откровение матери, которая потеряла всё и всех своих детей. Ей нечем накормить сына, последнего сына оставшегося в живых после "Великой революции" и триумфально шествующей по стране индустриализации.

"Костенька, хочешь кашки**?" - Костя ни слова в ответ.
Мать шепчет: "Что же будет, кто может дать совет?"
Бедная вся извелась уж, сетует всё про жизнь,
Жили мы до колхозов, чем же была не жизнь?
Кто эти – Ленин, Сталин? Мне головная боль,
Всё разорили - Scheusal*** , эта ли нам юдоль.
Через тридцатые годы, что поперёк, что вдоль,
Всё разорили - Scheusal , мне головная боль.
"Костенька, хочешь кашки?" Костя ей глухо в ответ -
"Дайте мне мама лучше папин большой пистолет".
1999 год.

K началу 30-х годов в административно-территориальном устройстве Украины значилось 25 национальных районов, в числе которых было семь немецких: Молочанский Бердянского (затем Мелитопольского округа), Пришибский Мелитопольского округа, Ландауский (Карл-Либкнехтовский) Николаевского округа, Люксембургский Мариупольского округа, Высокопольский Херсонского округа, Зельцский (Фридрих-Энгельсовский) и Гросс-Либентальский (Спартаковский) Одесского округа. Все эти национальные немецкие районы были образованы на Юге Украины (здесь не учитываются немецкие районы Крыма, который тогда не входил в состав юга Украины.
Последним Пфарером в Гроссвердер был Heut Peter (род.1894 пропал без вести после 6.06.1941). Принадлежал к Тираспольской католической конфесии и был выпускником духoвной семинарии г. Саратов в 1917году. До 1927 года он работал в качестве администратора пар. Petersheim (?) И декан Eichwald. В период 1928-1932 он был администратором в Gro;werder (Marinowka), с декабря 1932 под Бердянском в деревне Таврической Губернии. Арестован в 1932 г. в Новочеркасске. 10 января 1933 осужден по статье 58-10 и 58-11 У.К. РСФСР на 10 лет. Он был в лагере Медвежья гора BBK Карело-Финской ССР. Его последнее письмо в Красный Крест в Москву датируется апрелем 1936 года. Там его называли Петр Гайт, и на начало 1937 года он все еще был там. После 06.06.1941 был направилен в Каргопольский лагерь. Дальнейшая судьба его неизвестна. Источники: [Anna Sweda - 2001].
К 1934 году все граждане немецкого происхождения, проживающие на территории Советской России были переписаны и занесены в специальные списки. С 1938 года преподавание в немецких учебных заведениях за пределами Поволжской АССР, в России и на Украине, вели только на русском или украинском языках. В ноябре 1938 года был упразднён Алтайский немецкий район, а позднее в марте 1939 года также и немецкие районы на Украине. Российские немцы опять стали "внутренним врагом".
Фото автора. На фото А. Оборовский уроженец села Гроссвердер.
* Комсомольцы и пионеры – члены молодёжных организаций в СССР.
** В то время это была смесь отваренной лебеды c добавлением небольшого количества отрубей.
***Scheusal- чудовище.
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Аватара пользователя
Gerta
Постоянный участник
Сообщения: 277
Зарегистрирован: 09 янв 2011, 13:40
Благодарил (а): 1749 раз
Поблагодарили: 454 раза

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Gerta »

На нашем сайте размещены произведения Антонины Адольфовны Шнайдер-Стремяковой. В её рассказах описаны судьбы немцев в военное и послевоенное время. Мне нравится, как она пишет. Тем, кто не знаком с её творчеством, я бы порекомендовала выставленные произведения на нашем сайте и сайте www. pereplet.ru На последнем сейчас идет голосование за её рассказ "Любить запрещено". Давайте поддержим ее и проголосуем.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Это - коротенькая миниатюра, пожалуй, первая моя проба пера в прозе. Не знаю, буду ли я ещё что-то писать. Скорее, буду. О своём роде пишу уже давно в виде дневника, но на бумажном носителе. А это ...

О форуме.

Наш форум - это второй дом. В нем, как и в своем первом доме, есть укромные уголки, где тебе хорошо, где тебе все знакомо. В этом доме ты все делаешь не по долгу и необходимости, а по велению души и сердца. В этом доме всегда много друзей, ты сопереживаешь вместе с ними. Хочется всем помочь. Кому советом, кому добрым словом, кому полезным ответом на важный и значимый вопрос. Этот дом словно колодец с чистой, родниковой водой. Чем больше из него черпаешь, тем больше в нем становится живительной, жизнеутверждающей силы. А главное - в этом доме ты каждый день и час узнаешь что-то новое, значимое для себя. В этом доме ты познаешь и себя, открываешь в себе сокровенное и еще неосознанное. В этом доме ты можешь сам открыть зимний сад и с любовью холить и лелеять не только свои деревья и цветы, но и посаженные твоими друзьями. Это дом, как самая лучшая школа. В ней хорошие учителя, они не ставят тебе плохих отметок, они слушают тебя всегда внимательно. И помогают, помогают, помогают.
Как же их не любить и не гордиться ими? В этом доме ты черпаешь энергию, отдавая и свою. Здесь ты не можешь быть одиноким. Здесь все - твои друзья.
Наталия Шмидт
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
golos
Постоянный участник
Сообщения: 1078
Зарегистрирован: 07 дек 2011, 18:03
Благодарил (а): 2397 раз
Поблагодарили: 2980 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение golos »

Матери 20-го века. Автор Полле Эрвин Гельмутович

http://samlib.ru/p/polle_e_g/materidoc.shtml
golos
Постоянный участник
Сообщения: 1078
Зарегистрирован: 07 дек 2011, 18:03
Благодарил (а): 2397 раз
Поблагодарили: 2980 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение golos »

"...Прошли еще годы и десятилетия. Когда на исходе был двадцатый век, закончился и век громадной империи - Советского Союза. Потомков тех людей, которые во времена Екатерины Великой приехали из Европы в эту страну, признав ее своей Родиной, даже не второй, а - единственной, стали вытеснять из нее те, кто возомнил, что имеют на это какие-то исторические права. Германия, никогда официально не отказывавшаяся от своих бывших соплеменников, охотно стала принимать их. Иначе обстоит дело на бытовом уровне, - они оказываются там не совсем равноправными, и работают не по специальности и уж, конечно, не по призванию, и смотрят на них часто "косо" как на людей "третьего сорта". "Вторым сортом" там идут все прочие "гастарбайтеры". Хотя по некоторым данным печати среди "поздних переселенцев" безработных меньше чем среди "коренных" немцев.
Больше половины этих потомков Якелей, Гекманнов, Ворстеров, Беккеров, Бушей, Келлеров... теперь заново осваивают уже современный немецкий язык, так как тот, что они сохранили в далекой России воспринимается в современной Германии как допотопный, на каком не говорят даже в "глухих" селениях..."
(Гринимаер Виктор Александрович "ИСПЫТАНИЕ")

http://lit.lib.ru/g/grinimaer_w_a/text_0030.shtml

P.S. На страницах форума я встречала ссылку на другое произведение этого автора
Аватара пользователя
oma
Постоянный участник
Сообщения: 90
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 22:57
Благодарил (а): 833 раза
Поблагодарили: 146 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение oma »

Лео Майер

ПРИЗНАНИЕ

Я – немец с искореженной судьбою,
Уставший от наветов и неправд.
О родина, я чист перед тобою.
И не тобой лишен гражданских прав.

Нет преступлений, а грехи – без счета.
Я виноват по оговорам злым
в том, что язык Бетховена и Гёте
стал с колыбели и моим родным.

Я изгнан, очернен и оклеветан,
С моим народом сослан в лагеря.
О Волга! Я встречал твои рассветы
До роковых закатов сентября.

Не мог ведь мой народ предать Поволжье,
где путеводной стала жизни нить.
Ума не надо, чтобы грязной ложью
Святой колодец правды замутить.

Я внёс частичку в общую победу.
Я лес валил в таёжных лагерях.
Я голодал, но я молчал о бедах
И жарил вшей тифозных на кострах.

От холода зимой, от гнуса летом
Страдали мы, и свет нам был не мил.
Голодные, худые, как скелеты,
Мы надрывались и лишались сил.

Почти босые на заре неяркой
Мы шли в болота на лесоповал.
По-волчьи зубы скалили овчарки.
Хмельной конвой отряд сопровождал.

Мы замерзали на холодных нарах.
Эх, доходяги – вот и вся любовь!
Больные люди корчились в кошмарах,
Когда клопы и блохи пили кровь.

А до побудки трупы мы грузили –
Лёд на ресницах, головы в снегу…
Их сбрасывали в общие могилы,
А всех ходячих гнали вновь в тайгу.

Шесть лет не мог я досыта наесться,
Когда домой вернулся весь больной.
Шесть лет не мог я снова отогреться,
и зорко комендант следил за мной.

А вдруг захочет спецпереселенец
Куда-нибудь податься из села?
Смотри, в тюрьму заткну, паршивый немец,
На двадцать лет в чём мама родила!

Я – немец, я ведь это не скрываю,
Но я же человек, понять сумей.
Люблю Россию, ей добра желаю,
Одной и вечной родине моей.

Я верю, что когда-нибудь свобода
Развеет клевету и боль обид.
Святая правда моего народа
Тупую ложь и подлость победит!
1949 год

(Перевод с нем. Роберта Вебера) www.senat.org
Интересуют:
Дерр из Кинд
Байль из Луй
Цвингер из Мариенталь,Ной Мариенталь
Аватара пользователя
oma
Постоянный участник
Сообщения: 90
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 22:57
Благодарил (а): 833 раза
Поблагодарили: 146 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение oma »

По-моему я не в тему,наверное надо перенести стихотворение в тему"Gedichte "
Интересуют:
Дерр из Кинд
Байль из Луй
Цвингер из Мариенталь,Ной Мариенталь
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Память не молчит…

«Я прочитала твои мысли,
Души твоей простой рассказ.»


Колёса стучат и стучат, отбивая в голове словно молот«сослан навечно, навечно, навечно…». Никак не в силах освободиться от этой назойливой мысли. Неужели безысходность? Неужели никогда не увижу родного дома, свою дочку? Тогда ей было всего годик. Это было в декабре, в 41-ом. Холодный вагон. Набили нас, будто сельдь в бочку. А тепла всё равно не было. С больным ребёнком на руках, а какое им было дело до этого. Куда везли, никто не знал. А позади остался пустой перрон родного города. Вернёмся ли когда назад? Как хорошо, что семью вернули в конце 44-го назад, домой. Сколько они натерпелись! А меня опять везут, куда – неизвестно.
Как в вагоне темно. И ночью, и днём. Ночью только забудусь ненадолго, тут же обязательно сон приснится. А во сне снова я дома. Наш уютный дворик. Помню каждый его камушек, каждую травинку. А зимой тёплый домашний дух, особенно, когда мать с женой суетились у печи, пекли пироги. Господи, как же давно это было. И будет ли когда ещё? А днём мысли одна хуже другой. Вспоминается 42-ой. Жуткий год, как и жуткое его начало. Лучше бы на фронт, как все. За что нас так? Загнали в эту труд-армию, какая это армия. Под охраной, как заключённые. Я разве против того, чтобы трудиться для фронта, для победы? Но разве так? Колючая проволока, лай собак остервенелых. Под дулом винтовки - это разве труд для фронта и победы? Как может с этим смириться душа человеческая? Я понимаю, что идёт война, что всем не сладко. Но мы все тут в чём провинились? Почему на нас такое клеймо поставили? Да, мы – немцы. Но мы же граждане этой страны. Мы же не фашисты. Хорошо, что отца в труд - армию не забрали. А то бы моим совсем тяжко было. Я – немец. Но Россия – моя родина. И отец мой немец. Тоже родился в России, в Немповолжье. Колония Сусанненталь. Отец рассказывал, что давно его предки в Россию приехали. Служили России. Пахали землю, хлеб выращивали. Помню ещё в детстве с родителями ездили в Немповолжье, жили в Сусаннентале. Запомнилась Волга. Могучая река. По-немецки я понимал хорошо и легко говорил. А потом уехали и язык забылся. Мама-то русская, потому дома говорили только по-русски. Но дело не в маме, а в том, что город наш русскоязычный. Немцев нет. Зачем отец приехал в русский город? Зачем? Сиротой остался, вот и пошёл в работные люди, в Самару. А потом и в Бузулук перебрался. Сколько я всего передумал, находясь вдали от дома.
А колёса всё стучат и стучат. Как же так. Ведь уже 1947 год. Война как закончилась, прошло уже больше двух лет. Так ждали победы. Мечтали о доме. В Широклаге на Половинке пришлось вынести всё. Холод, не проходящее чувство голода. Постоянное унижение. А трудились как, сил уже не было, а ты бредёшь, еле ноги волоча, тянешь эту тачку. Но тогда мы ждали конца войны, надеялись на избавление. А его как не было, так и нет. 47-ой уже. Сколько я исколесил за этот год? В июне 46-ого нас перебросили на Украину. Днепродзержинск. Заводы восстанавливали.
Уж войны нет, а всё равно под охраной. Дочка уж скоро в школу пойдёт, а отца своего ещё ни разу не видела. И увидит ли? Потом Абхазия, зимой, в феврале, нас туда перебросили. В Кадорском ущелье,
возле о. Рица, пришлось побывать. Строили гос. дачу. Да Сталину строили. Натерпелся я там сполна. Вот и август уже. Только в мыслях и чувствуешь свою свободу. Только на мысль и имеешь право. А больше прав никаких.
На нарах лежат в вагоне такие же как я. Большей
частью тоже молчат, думают о доме, о прошлой жизни. Всем безумно тяжело от этой безысходности и неопределённости. А за окнами, точнее щелями, вагона мелькают селения, городки и города. Столько разрушенного. Невзрачный вид. Бывают и остановки, но где-нибудь вдали от станций и вокзалов, иногда и в тупиках, когда состав стоит подолгу. Везут как арестантов. Самое страшное это обида. Она как ком в горле стоит и не проходит. Часто плачу и не я один. Но надо брать себя в руки. Ведь мне всего-то 32 года. А столько пришлось испытать, перенести и ещё не конец. Что же должно случиться, чтобы всё изменилось в моей судьбе? Ведь войне конец!

«Так думал мой отец, Шмидт Николай Эдуардович, лёжа на нарах товарного состава, который их вёз из Абхазии в Челябинскую область, чтобы там уже не только после 1945-го, но и после 1947-го подневольно работать и страдать вдали от дома, от близких. Использован будет труд людей, советских людей, граждан СССР, но бесправных и обездоленных. Почему? Потому что они – немцы по национальности. Отца ожидала изнурительная работа на уральских лесоразработках в Тюбукском лесном районе, перелом ноги и снова работа вплоть до 1952 года. 1952-1953 – спецпоселение в Таджикской ССР. Сначала Табошары, а потом Ленинабад. Сколько же ты натерпелся, родной мой! А когда приехал, (вернулся в 1953 , воссоединили, наконец, семью), всё больше молчал. Страдания твои мучительные не закончились, страдала твоя душа. Ведь ещё была комендатура, где тебя ждали для отметки и память, которая не молчала. Ты был с клеймом пожизненным. А это клеймо – страх. Он пропитал и отравил твоё сознание. Ты ожидал подвоха везде и всюду, ты ничего не забыл. Вот и я, твоя единственная дочь, иду сейчас по дорогам твоей памяти. И тоже страдаю. Как ты. До конца.»

Наталия Шмидт
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Решил поместить здесь несколько зарисовок из далёкого детства, проведённого в городе Красноармейске, бывшем Бальцере. Вот первая из них.
3. Страхи

На северной окраине города Красноармейска, бывшего немецкого Бальцера, был длинный земляной вал, который назывался у нас «Большой вал» и о назначении которого мы в детстве вряд ли задумывались. Судя по тому, что после выселения немцев он был в хорошем состоянии, раньше за ним постоянно следили, подновляя его и расчищая канаву. Вряд ли такую работу выполняли только для обозначения городской границы. Скорее всего, вал имел практическое назначение – задержание и перераспределение талых вод, которые, стекая с полей, имеющих уклон в сторону города, могли затопить окраинные дома, погреба, а то и улицы, ориентированные с севера на юг, и в первую очередь улицу Лермонтова, на которой мы жили.
Примерно в полукилометре от «Большого вала» был расположен глиняно-песчаный карьер, из которого, судя по его размерам, колонисты в течение долгих лет черпали необходимые для строительства материалы. Называли мы его «Большая яма», и была эта «яма», начиная с лета 1942-го года, постоянным местом наших детских игр. Откосы «Большой ямы» имели разную высоту – от двух до четырёх метров. Непременным элементом игр были прыжки сверху, и от того, кто с какой высоты осмеливался прыгнуть, оценивались и мужество, и другие достоинства участников этих не всегда безобидных соревнований. В 1944-ом или в 45-ом году под обвалившимся песчаным откосом погиб один мальчишка, десяти или одиннадцатилетний татарчонок по имени Равиль, живший неподалёку от нас, на углу улиц Лермонтова и Карла Маркса. Сам я свидетелем этого происшествия не был, но видел, как отец Равиля, откопавший его из песка, на руках нёс его, мёртвого, из «Большой ямы» домой по нашей улице. Он не шёл, а бежал бегом, что-то сквозь слёзы причитая по-татарски, а за ним следом, также плача и причитая, бежали четверо или пятеро его детей, братьев и сестёр погибшего Равиля.
Не знаю, как этот случай подействовал на других ребят, но я с тех пор никогда не соглашался играть под отвесными откосами (а они были не только преимущественно отвесными, но и во многих местах были сделаны форменные подкопы, связанные с ручной неорганизованной добычей песка для домашних нужд). Я представлял себе, как меня засыпает массой песка, и сердце у меня чуть ли не останавливалось только от одной такой мысли, я начинал прерывисто дышать, и кожа у меня покрывалась пупырышками. (В 1980-ом году неподалёку от города Старого Оскола мои коллеги знакомили меня с небольшой, на несколько человек, подземной обителью, вырытой монахами Бог знает в какие времена. Следом за одним из них я полез в нору, служившую входом, и там, в тёмном подземелье, вдруг снова, как в детстве, почувствовал сильное стеснение в сердце, я покрылся холодным потом и постарался как можно быстрее оттуда убраться. Потом минут десять на воле отходил я от этих ощущений).
Эта первая смерть, лично прочувствованная мною, вдруг открыла мне истину, что умереть, оказывается, могут все. И тут же пришла мысль, что умереть может и наша мать. А что же тогда станет с нами? Страх, рождённый этим, довольно долго жил во мне, а потом как-то сам собой исчез.
Причиной других моих детских страхов была война, хотя фронт от нас даже в 1942-ом году был довольно далеко – за 300 километров. Но летом того года в городе обосновались два батальона Энгельсского пулемётного училища, за несколько месяцев готовившего лейтенантов (а их много надо было – кто-то подсчитал, что каждые 10 минут на войне погибал один лейтенант). В городе называли их пулемётными школами. В программе подготовки курсантов были и ночные учения. Проводились они в поле за «Большим валом», и при этом использовались сигнальные и осветительные ракеты. Вот эти ракеты и были причиной моих ночных страхов. Я часто просыпался от пулемётной трескотни и лежал без сна, боясь, что ракета может попасть на нашу соломенную крышу и поджечь дом, а в доме все спят, ничего не увидят и не услышат, и мы все сгорим. Длилось всё это долго, до 1945-го года, пока школы эти, наконец, не ликвидировали.
Читал в какой-то книжке по психологии, что с подобными детскими фобиями нужно своевременно бороться, иначе они могут перерасти во что-нибудь психическое, и тогда уж будет худо. Но кому во время войны могло быть дело до моих страхов, да и книг по психологии никто у нас не читал.
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Вот ещё зарисовочка.
5. Павел Антонович

В третьем классе пришёл к нам новый учитель, назовём его Павлом Антоновичем Ч.
У меня нет уверенности, что он был учителем профессиональным. При тогдашнем дефиците учительских кадров, когда многие преподаватели из числа беженцев военного времени после окончания войны уехали в свои родные места, приходилось привлекать работников, какие под руку попадались.
Какого он был возраста? Судя по тому, что у него был сын 1931-32-го года рождения, был он ещё не стар, лет 45-ти, но нами он, естественно, воспринимался как старик. Был он высокого роста (так, во всяком случае, казалось), худощавый, оба года, пока вёл наш класс, ходил в каком-то мешковатом грязно-сером пиджаке и мятых чёрных брюках. Галстука он не носил, брился нерегулярно. Был ли он на фронте, не знаю, но, судя по тому, что учителя - участники войны какое-то время продолжали ходить в военной форме, а П.А. носил партикулярное платье, на войне он мог и не побывать.
О нём остались одни курьёзные воспоминания. С классом он управлялся без педагогических штучек. Объяснял путано, непонятно, многие ученики ничего не могли уловить – на другой день больше половины класса ничего не знали. Он выходил из себя и начинал кричать:
- Говнюки! Вы у меня пять лет жизни отняли! Лодыри! Бестолочи!
Если кто-нибудь на уроке вертелся или разговаривал, он сначала делал ему замечание, и если оно не действовало, то подходил и давал линейкой по шее. Если получивший осмеливался возмущаться, то получал ещё раз и умолкал.
Был у нас в классе Вовка Ш., рыжий до красноты малый. Однажды он на уроке довольно шумно испортил воздух – случайно, конечно.
- Ну что это ты, как жеребец! – громогласно упрекнул его П.А.. Все заржали, а бедный Вовка не знал, куда деваться, расплакался.
Рассказывал нам П.А. на уроке естествознания о том, что предметы при нагревании расширяются, а при охлаждении сжимаются, а пример привел такой: «Почему мы летом не носим валенок? А потому, что ноги в них не полезут – расширились от тепла». Даже нам, в наши 10-11 лет ясна была совершенная абсурдность этого довода, и я до сих пор не знаю, не шутил ли он так, а мы не поняли.
Объяснив нам на уроке, как всегда, путано и непонятно, правила написания частиц «не» и «ни» с разными частями речи, П.А. на другой же день устроил нам контрольный диктант. Текст был примерно такой: «Жил-был один человек. Звали его Некто. Он никого не любил, ни с кем не дружил. К нему тоже никто не ходил, ни один человек ни за что не хотел с ним общаться», – ну и так далее. Ясно, как могли четвероклассники, да ещё ученики П.А., написать такое. Были поголовные двойки, даже те, кто умудрялся учиться отлично, наделали ошибок.
Пришёл П.А. на другой день с проверенными диктантами, отдал нам тетрадки и сказал:
- Таких дураков ничему научить нельзя.
Валька К. сидела на первой парте. Открыла она тетрадку, а там – огромная, на полстраницы, двойка. Она спрашивает:
- Павел Антонович, а это что такое? – рассмеялась и начала всем показывать тетрадку.
П.А. подскочил к ней, закричал:
- Говно! Ты у меня пять лет жизни отняла!
Он схватил её за шиворот и изо всех сил швырнул в сторону двери. Валька вылетела не только за дверь класса, но и пролетела через весь коридор и ударилась головой о дверь библиотеки, находившейся напротив. Все затихли, с ужасом глядя на трясущегося, с белыми сумасшедшими глазами П.А.
Вскоре он, как говорили, заболел, и к нам пришла другая учительница.
Наталия
Постоянный участник
Сообщения: 6193
Зарегистрирован: 07 янв 2011, 19:55
Благодарил (а): 8072 раза
Поблагодарили: 19787 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Наталия »

Первые дни весны. Солнышко всё чаще и чаще появляется. Греет уже не так, как зимой. А ласково. Понемногу природа начинает пробуждаться. Птичьи голоса стали веселее. Хотя это щебечут зимние птички, которые не улетали в далёкие и тёплые края. Но это Прибалтика. А мне вспоминается весна на родине. Она необыкновенна! После суровой и снежной зимы первые весенние лучи солнца совершали просто чудеса. Всюду-всюду днём бежали ручейки. Они пробивали себе дорогу через толщи снега и льда. Как они звонко и голосисто журчали. А сосульки и их капель! Вы помните те сосульки детства? Они свисали с крыш, а я всегда ими любовалась.Они были такие разные. Напоминали какие-то волшебные пейзажи. Наверное, из сказочного царства снежной королевы. А капель! Это была особенная музыка! Музыка весны. Когда приходила весна, мы все становились какими-то другими. Романтичными. Мы все радовались весне как какому-то необыкновенному чуду. А она шла всё дальше и дальше, вглубь всего. Природы, пробуждая в ней всё живое, погружённое зимой в глубокий сон. К солнышку тянулось всё. Коты на завалинках лежали и мурлыкали. Птицы возвращались домой после долгого путешествия. Голосами своими напоминали о себе, как-бы говоря- встречайте нас, мы вернулись. Люди становились более улыбчивыми. А мы, девчёнки и мальчишки, радовались тоже. И влюблялись. Весна, весна - пора любви. Пора пробуждения всего красивого, чистого, светлого. Ты - подарок природы. Дороже тебя нет ничего. Ты и сейчас рождаешь то, для чего человек на этой земле. Счастье. Весна и счастье - что может быть лучше?!
Интересуют:
- Schmidt aus Susannental, Basel
- Oppermann(Obermann), Knippel aus Brockhausen, Sichelberg
- Sinner aus Schilling,Basel
- Ludwig aus Boregard
- Weinberg aus Bettinger
- Schadt aus Schilling
- Krümmel aus Kano,Basel,Zürich
- Hahn aus Glarus
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Продолжим детские воспоминания.

6. Беспризорники

Говорят, что в России ныне – то ли два, то ли три миллиона беспризорных детей. Как же так: ни войны, ни эпидемий, ни голода – и 3 миллиона беспризорников? Это количество сопоставимо разве что с 1921-24-ым годами, но тогда такой уровень беспризорности был объясним: страна пережила невиданную бойню, называемую гражданской войной, и неслыханный голод, охвативший Поволжье, юг России и часть Сибири.
Даже после Великой Отечественной войны беспризорность была несравнимо ниже, хотя детей-сирот было нисколько не меньше, чем после войны гражданской. Причина понятна: правительство, каким бы плохим оно ни было в других делах, с беспризорностью боролось на деле, а не на словах, как это происходит сегодня.
Беспризорников собирали, зачастую просто отлавливали и отправляли кого куда: одних – в суворовские училища, других – в закрытые школы, большинство же было помещено в детские дома. Количество таких детдомов по стране было огромно.
Два из них в 1945-ом году были организованы в нашем городе. Во время войны в двухэтажных зданиях двух бывших бальцерских школ был размещён филиал Энгельсского пулемётного училища, где ускоренным методом готовили для войны лейтенантов. Война закончилась, филиал этот за ненадобностью свернули, а помещения, им занимаемые, отдали под детские дома. В один из них, под номером один (на Большой Ленинской улице), были помещены ребята школьного возраста, во второй (на Московской) – помладше. Дети эти не только потеряли во время войны родителей, многие повидали войну собственными глазами и испытали на себе и жизнь на оккупированной территории, и голод, и холод, и издевательства (и не только, кстати сказать, со стороны оккупантов, но и со стороны некоторых своих соотечественников).
Были они озлоблены, ходили полуголодные, всегда в поиске, чем бы поживиться: выпросить, украсть или отнять. Я как-то сам видел, как один детдомовец, поймав в речке маленькую краснопёрку, выпотрошил её, насыпал в брюхо немного соли и тут же съел сырую.
Многие ребята из первого детдома учились в нашей школе. Надо сказать, что при появлении детдомовцев в городе сразу возникло противостояние между ними и городскими ребятами. Чаще доставалось городским, детдомовцы были дружней, сплочённей, отчаянней и всегда ходили группами. В школе то и дело слышались рассказы, что детдомовцы избили одного, другого, у кого-то отняли деньги, а у кого-то и хлеб, полученный по карточкам на всю семью. Противостояние это проявлялось и в школе.
Однажды на перемене (это был 1947-ой год, я учился в 4-ом классе) возникла массовая драка между враждующими сторонами, в основном это были ученики 4-5-ых классов – правда, среди них было немало переростков по 13-14 лет. Дрались в коридоре на первом этаже, там, где был наш класс. Что послужило причиной, я сейчас не помню, да и тогда вряд ли это мне стало известно, но помню, что когда я выглянул из класса, весь коридор был полем битвы. В ход пошли не только кулаки с зажатыми в них пятаками, но и кастеты, и шомпольные цепочки, и гайки на электропроводах. Кровь, крики, мат.
Прибежавшие директриса и учителя-женщины метались между драчунами, кричали на них, пытались растащить, но не тут-то было – остервенение достигло апогея. Конец битве положил Толька Грошев, авторитет из детдомовцев, 15-летний шестиклассник, высокий широкоплечий красавец по прозвищу Грош. Он спустился со второго этажа, прикрикнул на своих, дал несколько затрещин самым непримиримым – и буквально через минуту всё прекратилось. Драчуны, ворча и размазывая кровь по разбитым лицам и головам, разошлись по классам. Несколько человек с серьёзными травмами пришлось отправить в больницу.
Разбор происшествия вёлся несколько дней, в школу приходил милиционер, к директору вызывали то одного, то другого, но кончилось это, как часто бывает в подобных случаях, ничем – никаких зачинщиков не нашли.
Воспитанникам детдомов в большей части уготована была пролетарская участь. После семилетки всех их определили в школы ФЗО, оттуда – на фабрики с жительством в фабричных общежитиях. Благостные картинки из некоторых советских фильмов, документальных и художественных, в которых детдомовцы, все до единого получив среднее образование, толпой валят в институты – привычная для режима ложь. Если кто и заканчивал 10 классов и осиливал потом высшее образование, то только по собственной инициативе – в вечерней школе и в институте на заочном отделении.
Девчата в основном безропотно несли свой крест, приспосабливались к существующим условиям. Из мужской же половины обитателей детдомов были и такие, кто, не желая мириться с казарменностью, принудиловкой и голодом, убегали погулять на воле, связывались со шпаной и со временем пополняли контингент лагерей и тюрем. Но таких всё-таки было значительное меньшинство, большая же часть воспитанников, как их называли, нашли своё место в жизни.
Глядя на нередко показываемых по телевизору беспризорников нынешних и на то, что дела до них нет никому: ни спившимся и вконец освиневшим родителям, ни лопающимся от награбленного «новым русским», ни так называемому правительству – надеяться на то, что найдут они в жизни другое место, кроме уголовщины, алкоголизма и наркомании, не приходится.
Кроме детдомовцев, была ещё одна категория детей войны. Вместе со мной в 1944-ом году в первый класс пришла целая группа таких ребят, кому в школу надо было идти в 1941-ом году, но помешала война, и они пришли вместе с нами, семилетками. Были они на 3-4 года старше нас годами и на 10 лет – жизненным опытом. В свои 10-11 лет они повидали всякого, никого не боялись, курили, матерились и все до одного плохо учились. Эти переростки почти все потом куда-то делись, лишь единицы из них доучились с нами до 4-го класса. Но в первом и втором их была целая компания. Хулиганили они без конца.
С первого класса были у нас уроки военного дела (а физкультуры не было), вёл их молодой человек из бывших военных, видимо, комиссованный из армии. Как-то раз во время перемены вышли мы на школьное крыльцо, а около него верхом на лошади крутился, смеялся и орал во всё горло один из школьных переростков, парень лет 13-ти по прозвищу Серый. Вышел на крыльцо военрук (покурить, скорее всего), строгим голосом сказал Серому:
- Ну-ка, давай уезжай отсюда!
- А я что, мешаю кому?
- Уезжай, сказали тебе, пока не получил!
- А вот … тебе …! – захохотал Серый, ударил пятками по бокам лошади и поскакал по улице.
Военрук налился кровью, схватил половинку кирпича, запустил её вдогонку Серому, но не докинул. Вид у него был страшный.
Однажды подслушал я случайно разговор двух переростков. Один другому рассказывал, постоянно матерясь, что был он вечером в парке и увидел на танцплощадке нашу учительницу. Он дождался, когда она пошла в туалет, взял палку, подкрался с обратной стороны и стал тыкать этой палкой внутрь туалета через дыру от сучка. Запомнилось, как ржали они оба при рассказе о том, как учительница выскочила из туалета и опрометью кинулась прочь.
Из этих ребят значительно больший процент оказался в криминальной среде, чем из детдомовских воспитанников. Почему – разбираться не мне.

Примечание. Написано в 90-х годах, что объясняет остроту некоторых суждений о настоящем.
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Очередная зарисовочка.
Чему смеётесь?

Юмористов ныне развелось, как собак нерезаных. Ахинею несут немыслимую, чушь, глупость, пошлятину, а доходы исчисляют миллионами. Да и винить вроде их не за что, коль их товар находит сбыт. Но ни видеть, ни слышать их уже давно не хочется. Остаётся только вспоминать, что были когда-то, например, феноменально одарённый Виктор Чистяков, утончённый Александр Иванов, 16-я страница «Литературной газеты» с её клубом «12 стульев». Вот один опус оттуда:
«Сяпала калуша по напушке и увазила бутявку.
- Калушата! Калушаточки! Бутявка!
Калушата присяпали и бутявку стрямкали. А калуша волит:
- Бутявок не трямкают! Они дюбые, зюм-зюм некузявые!
Калушата и подудонились».
Не знаю, как другие, а у нас дома смеялись долго. А то, чему смеются сейчас, вызывает лишь отвращение и раздражение. Природа смеха вообще дело тёмное. Есть, правда, такие, которые уверяют, что знают её. Но они врут.
Плыли мы всей семьёй в 1969-ом году из Саратова до Ахмата на пароходе, да не в классной каюте, а в народном трюме. Неподалёку от нас сидела на скамейке одна довольно молодая баба антисанитарного вида с несколькими откровенно грязными детьми. Мамаша куда-то ушла, дети спокойно оставались на месте, занятые своими проблемами. Через время младшая из них, лет трёх от роду, вдруг громко объявила:
- Вон мать идёт, чувачка!
Интеллигентного вида дядя этаким менторским тоном упрекнул её:
- Разве можно так говорить про маму?
Реакция была мгновенной:
- А ты дурак!
Петросян, будь он здесь, умер бы от зависти, увидев, как хохотал весь трюм

Однажды слышал я по радио выступление одной дамы, председателя Кошачьего клуба (есть, оказывается, и такие клубы). Она на полном серьёзе являла такое вот:
- Если хотите иметь доступ к нормальному производителю, вы обязаны быть членом клуба.
- Животное, не состоящее ни в каком клубе, не может оформить документы на своих котят.
- Мы проводим конкурса: мужчина и кошка, женщина и кошка, самый курносый нос, самые голубые глаза.
- Много ли у вас членов? Я имею в виду людей.
Тут уж не знаешь – то ли смеяться, то ли плакать.
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Ещё немного вперёд.

7. Поездка в Саратов

Если бы меня спросили, какое событие детства я считаю самым ярким, я без колебаний ответил бы: поездка в Саратов летом 1947-го года.
До этого нигде, кроме Красноармейска и Мордового, я не бывал, и когда нам с братом было объявлено о предстоящей поездке, жизнь расцвела одними яркими красками – красками ожидания чуда.
Туристическая группа состояла из трёх человек: мать, старший брат Алик и я. Нас с братом решено было поощрить за то, что мы оба с отличием закончили учебный год: Алик – четвёртый класс, я – третий. Полагаю, что и для матери эта поездка была небезынтересна и тоже ожидаема: ведь она как минимум с 1941-го года никуда не выезжала, даже в Саратов. И хотя большинство её родственников и знакомых в 1941-ом году отправлены были в дальние, в большей своей части неведомые, края, но несколько человек всё-таки ещё продолжали жить в самом Саратове: семья Шмелёвых, её двоюродная сестра Мария Михайлова, какая-то её подруга, имени которой я не запомнил.
До Саратова нам предстояло плыть на пароходе, но сначала нужно было дойти до Волги. Это не так далеко – 12 километров, но для пешего хода и не очень близко. Полагаю, что мать разузнавала заранее расписание местной пароходной линии, однако, несмотря на это, нам в этот день уплыть не удалось. Мы-то в Мордовое, конечно, пришли вовремя, а вот пароход по какой-то причине не пришёл. Чуть ли не в слезах от горя (я, во всяком случае) пошли мы к бабане, где предстояло ночевать, – не идти же обратно в Красноармейск. Бабаня – это мать отчима, Марфа Алексеевна Чернышова, урождённая Аржанухина. Отношения их с нашей матерью были сильно натянутыми. Вынужденное родство.
Хорошо ли плохо ли мы переночевали и ушли на Волгу. Пристани в Мордовом в то время уже не было, её перетащили куда-то в район Сталинграда, были лишь деревянные мостки. Мы стояли на них и с надеждой и страхом (а вдруг опять не придёт и тогда вообще сорвётся эта долгожданная и в воображении такая прекрасная поездка) смотрели в низовую сторону.
Волга здесь делает небольшой поворот, и высокий правый берег закрывает видимость. Но вот со стороны Ахмата показался сначала чёрный дым, а потом и сам пароход.
В то время по местной линии Саратов – Золотое ходили два парохода: «Чехов» и «Камчатка» – маленькие, спущенные на воду если не в конце XIX, то в самом начале XX века. Это были тихоходные колёсные посудины с паровыми угольными машинами – пароходы в чистом виде. На первой палубе там было несколько кают для привилегированной публики, остальной народ размещался или в довольно тесном и вонючем трюме, или на скамейках (а то и на полу) на верхней палубе. Эта последняя на «Чехове» имела хотя бы крышу, на «Камчатке» же и её не было. Расстояние в 70 километров от Мордового до Саратова «Чехов» проходил за шесть часов, «Камчатка» – за восемь. Правда, добрая половина времени тратилась на остановки, а их было десять (вслушиваешься сегодня в названия – одно краше другого: Сосновка, Узморье, Синенькие, Смеловка, Крутенький, Широкий Буерак, Терновка, Беленький, Красный Текстильщик, Увек).
На этот раз в рейсе был «Чехов». Мы устроились на верхней палубе очень удобно – на отдельной неширокой скамье у трубы. Вот прекратились, наконец, эти переговоры между неизвестно кем, да ещё и неестественными голосами, пароход отчалил, и в это же время прозвучал гудок. Так как сидели мы около самой трубы, то и гудок оказался над самым ухом. От неожиданности, от резкости сигнала, от его близости я очень сильно испугался, вскочил с места и заметался около скамейки. Окружающая публика засмеялась, довольная. Мать усадила меня назад и начала популярно объяснять, для чего и когда подаётся этот сигнал, что это нормальное дело и что его не только нечего бояться, но и стыдно должно быть при этом.
Если не считать этого, до Саратова добрались благополучно.
Всё там было для меня внове, всё впервые.
Впервые ехали на трамвае – от Музейной площади до Крытого рынка. Впервые увидел я на улицах асфальт и всё понять хотел, из чего же он сделан. Впервые у Шмелёвых, где мы остановились, увидел я ватерклозет и газовую плиту.
Впервые побывал я в театре, и даже не на одном спектакле, а на двух. Первым была какая-то сказка про серебряного кролика. Впечатление было хорошее, но без потрясений. Второй же спектакль – это был «Овод» – смотрел я с необычайным волнением, и больше всего поразило, что расстрелянный Овод в конце представления вышел совершенно целый и начал раскланиваться.
- Смотрите, – завопил я, – он живой!
- Дурак, – сказал мне старший брат, – это же артисты.
Потом мать повезла нас на толкучку. Ничего интересного, народу много, все ходят и на самом деле толкаются без видимой цели. Но два впечатления остались. Первое: стоит дядька и громко выкрикивает единственное слово: «Наф-ф-ф-талин! Наф-ф-ф-талин!» А продавец воды ходит и бормочет: «Со льдом, со льдом, со льдом». Мы с братом потом с год их цитировали.
Поездка запомнилась надолго. В следующий раз побывать в Саратове мне пришлось только через шесть лет – летом 1953-го года.
Robert37
Постоянный участник
Сообщения: 111
Зарегистрирован: 28 фев 2011, 19:48
Благодарил (а): 266 раз
Поблагодарили: 371 раз

Re: Проза. Память жива.

Сообщение Robert37 »

Чуть-чуть пошевелюсь и я.

11. Пресняковы

Я уже писал ранее, что в немецком Поволжье браки между русскими и немцами не были частым явлением. Даже в Бальцере, городе с достаточно большой русской прослойкой, смешанных семей было немного.
Одна такая семья жила с нами по соседству – на углу улиц Лермонтова и Саратовской, нынешней Захарова. Я дружил с ребятами из неё и видел кое-что из того, что там происходило.
Это была семья Пресняковых. К моменту нашего переселения в Бальцер в октябре 1941-го года в ней было уже шестеро детей, со временем добавилось ещё четверо – стало десять.
Отец их, Александр Фёдорович, дядя Саня, был русским, уроженцем села Мордовое, а мать, тётя Маруся, – бальцерской немкой. Жили они в этом доме давно, раньше принадлежал он отцу тёти Маруси – кузнецу Христиану Клингу. Его предок, Андреас Клинг, уроженец города Дюдельсхайма из гессенского графства Изенбург, прибыл в Россию в 1767-ом году и был среди основателей колонии Бальцер. Дядя Саня Пресняков в 17-летнем возрасте в 1927-ом году нанялся к Христиану Клингу молотобойцем и уже в следующем году женился на его дочери.
После смерти родителей тёти Маруси (они умерли в голод 1933-го года) Пресняковы стали в нём хозяевами. Двор их был типичным для бальцерской семьи среднего достатка: в принципе всё, как у других, но чуть богаче: дом крыт железом, во дворе - собственный колодец да плюс своя кузница. И ещё: чуть ли не единственным в городе, где ранее сады были на каждом подворье, их сад пережил войну и ещё долго оставался местной реликвией.
Старший их сын, Александр, родился в 1929-ом году, а младший, Анатолий, в 1953-ем. Сыновей звали Александр, Иван, Василий, Николай, Владимир, Анатолий, дочерей – Мария, Амалия, Эмилия и Анна.
Дядя Саня был худой, костистый носатый мужик, тётя Маруся – невысокого роста, довольно полная, подвижная, с круглым добрым лицом. Говорила она по-русски с сильным немецким акцентом (например, моё имя произносила, оглушая «б» и смягчая «к» – получалось Ропикь вместо Робик). Александр Фёдорович бойко говорил по-немецки на бальцерском диалекте, старшие ребята тоже свободно владели бытовым немецким. Во дворе у них постоянно звучала смешанная речь: с отцом и друг с другом дети говорили по-русски, с матерью – по-немецки, по-немецки же, как правило, общались меж собою родители.
Как и многие мужики-волжане, дядя Саня был насмешником и любителем розыгрышей. В конце зимы 1941-42 года, когда моего отчима уже взяли на фронт, что-то в доме у нас сломалось, и мать по-соседски попросила Александра Фёдоровича помочь ей. Мы с братом вышли из дома на крыльцо как раз в тот момент, когда А.Ф. был во дворе. По небу в это время летел самолёт.
- Самолёт видите? – спросил он, показывая в его сторону пальцем.
- Видим, – ответили мы.
- А видите: лётчик на крыле стоит и …?
Сколько мы ни пытались это увидеть, ничего не получилось.
Дети в семье Пресняковых выполняли всю домашнюю работу: ухаживали за скотиной, работали в саду и в огороде, заготавливали в лесу дрова, сено. Все ловко владели и лопатой, и вилами, и топором, и пилой, и косой. Тётя Маруся варила обеды и командовала всей этой оравой.
Александр Фёдорович умел делать всё: и кузнечил, и столярничал, и сапожничал, и валенки умел свалять, и швейную машину отремонтировать, и даже часы. Но при этом любил он при случае и выпить, и повалять дурака. По этому поводу тётя Маруся устраивала ему громогласные выволочки, ругала его по-немецки, а он весело отругивался то по-немецки, то по-русски, причём не брезговал и крепким выражением. Годам к 45-ти он вдруг увлёкся голубями, построил голубятню; около него стали постоянно крутиться мальчишки-голубятники, и они активно общались, причём бесконечной темой их разговора были, конечно, голуби. «Старэ турак»! – шумела на него тётя Маруся, а он только посмеивался.
После окончания института мы с женой уехали в Казахстан на работу, наши наезды в Красноармейск были нечастыми и обычно кратковременными, так что и встречи с Пресняковыми были такими же нечастыми и короткими.
Последний раз я был в городе детства в 1997-ом году. Мы встретились с Иваном и его женой Антониной у них дома на улице Карамышской. Выпили по случаю, проговорили несколько часов, обнимались и даже прослезились.
Встреча эта была последней.
Нет сегодня ни Антонины, ни Ивана.
И вдруг недавно на нашем форуме объявилась Лика, осколок этой семьи, племянница Ивана. От общения стало на душе и уютно, и тоскливо. Что делать - жизнь прошла.
Ответить

Вернуться в «Книги & Массмедиа»