Это сообщение будет редактироваться по мере поступления информации.
Нажимайте на "+" для того, чтобы увидеть больше информации!
К
ак известно, прибывшая в Бальцер семья Якель была родом из графства Изенбург.
Johann Heinrich Jakel, сын Johann Jacob и Catharina Jäckel, родился 1 апреля 1722 года в Dauernheim. Женился в Düdelsheim 27 января 1746 на Johanna Catharina Ester, рожденной 21 августа 1718 года, дочери Johann Heinrich Gerlach.
Johann Heinrich, его жена Johanna Catharina и их трое детей: Johann Friedrich, Heinrich Peter и Anna Catharina приплыли из Lübeck в порт Oranienbaum 4 июля 1766 на борту небольшого судна под командованием лейтенанта Петра Маленкова. СК №1220 - рейс №23 бот "Северный Орел". Перезимовав в северной столице, они отправились на Поволжье. В Бальцер они прибыли 18 июня 1767 года и были записаны в переписи 1767 года, хозяйством №55.
От конторы опекунства в Саратове получили 25 рублей, 1 корову, 2 лошади, 2 хомута, 2 узды, 2 седла, 1 дугу, 1 конную телегу, 3 сажени веревок. В 1768 году в хозяйстве имелось: 3 лошади, 2 коровы. Было распахано - 1 десятина, посеяно 3 четверика рожью.
СЕМЬЯ JOHANN HEINRICH JACKEL(*01.04.1722) & JOHANNA CATHARINA EST(H)ER (*21.08.1718)
Их дети: I. Johann Friedrich Jackel (*1747)
II. Heinrich Peter Jackel(*29.10.1752†10.04.1809)
III. ANNA CATHARINA JACKEL (*1757)
Советую прочитать отрывок из рассказа Гринимаера В.А.
Отрывок из рассказа Гринимаера В.А.
Johann Heinrich Jakel, сын Johann Jacob и Catharina Jäckel, родился 1 апреля 1722 года в Dauernheim. Женился в Düdelsheim 27 января 1746 на Johanna Catharina Ester, рожденной 21 августа 1718 года, дочери Johann Heinrich Gerlach.
Johann Heinrich, его жена Johanna Catharina и их трое детей: Johann Friedrich, Heinrich Peter и Anna Catharina приплыли из Lübeck в порт Oranienbaum 4 июля 1766 на борту небольшого судна под командованием лейтенанта Петра Маленкова. СК №1220 - рейс №23 бот "Северный Орел". Перезимовав в северной столице, они отправились на Поволжье. В Бальцер они прибыли 18 июня 1767 года и были записаны в переписи 1767 года, хозяйством №55.
От конторы опекунства в Саратове получили 25 рублей, 1 корову, 2 лошади, 2 хомута, 2 узды, 2 седла, 1 дугу, 1 конную телегу, 3 сажени веревок. В 1768 году в хозяйстве имелось: 3 лошади, 2 коровы. Было распахано - 1 десятина, посеяно 3 четверика рожью.
СЕМЬЯ JOHANN HEINRICH JACKEL(*01.04.1722) & JOHANNA CATHARINA EST(H)ER (*21.08.1718)
Их дети:
I. Johann Friedrich Jackel (*1747)Johann Friedrich был крещен 31 августа 1749 года в Düdelsheim. В 1768 году Johann Friedrich переселился в колонию Kutter (Popovka). Один из основателей дочерней колонии Rosenberg был Jäkel – aus Kutter.
(Колония Розенберг была основана 1847 году. Якоб Дитц в книге «История поволжских немцев-колонистов» сообщает, что колония Розенберг была образована из поселения, самовольно организованного в 1833 г. 19 семействами из разных колоний
(Колония Розенберг была основана 1847 году. Якоб Дитц в книге «История поволжских немцев-колонистов» сообщает, что колония Розенберг была образована из поселения, самовольно организованного в 1833 г. 19 семействами из разных колоний
II. Heinrich Peter Jackel(*29.10.1752†10.04.1809)Heinrich Peter был крещен 29 сентября 1752 года в Düdelsheim, был дважды женат. Первый брак с Еlisabeth N.N.(*1752).
Второй брак был заключён в 1790 году с Maria Elisabeth Bechtold(*1770†20.09.1819) дочерью Markus Bechtold from Kutter.
10.04.1809 Heinrich Peter Jackel умер, а 4.01.1810 его жена, 40-летняя вдова Maria Elisabeth (Bechtold) вышла замуж за вдовца Johann Konrad Keller (*1770)
Второй брак был заключён в 1790 году с Maria Elisabeth Bechtold(*1770†20.09.1819) дочерью Markus Bechtold from Kutter.
10.04.1809 Heinrich Peter Jackel умер, а 4.01.1810 его жена, 40-летняя вдова Maria Elisabeth (Bechtold) вышла замуж за вдовца Johann Konrad Keller (*1770)
III. ANNA CATHARINA JACKEL (*1757)Anna Catharina крещена 4 мая 1758 в Düdelsheim.
Советую прочитать отрывок из рассказа Гринимаера В.А.
Отрывок из рассказа Гринимаера В.А.Следующий год после отъезда Бушей из более или менее благополучного Курфальца, стал решающим и для семейства Якелей в графстве Изенбург. Это графство дольше всех территорий разрешало в своих пределах функционирование русских вербовщиков, их переселенческих контор. Под шумок, всеми правдами и неправдами сюда стекались люди, желающие покинуть Фатерланд с соседних и дальних княжеств и стран.
Долго раздумывали сорокапятилетний Генрих, его жена Анна-Катарина и немаленькие уже их сыновья Иоган-Фридрих и Генрих-Петер над тем, пускаться ли им в столь опасный путь или нет. Уже все, кто оказался более лёгким на подъём, снялись и уехали в далёкую Россию или в ту же Америку, а отец этого семейства всё сомневался и до недавнего времени не решался на столь радикальный шаг. И вот, слухи о том, что вскоре вербовка к выезду в Россию завершится, заставили его прийти к этому судьбоносному решению.
Маленькая, всего-то восемь лет от роду, их дочка Анна-Катарина, мамина тезка, пока ещё не вступала в серьёзное обсуждение планов своего семейства, но и она с огромным интересом прислушивалась ко всем разговорам старших членов семьи. Девочке хотелось уже ехать в ту даль, в которую зовут родителей приезжие агитаторы из России. Здесь оставалось уже мало для неё интересного – голодать не хотелось, бояться и прятаться от вооруженных людей – тоже, к тому же – жалко было старших братиков, которых могут, того и гляди, забрать на какую-нибудь войну, где их покалечат или убьют. Близкие её подружки, с которыми она играла в куклы и мечтала в прошлом году о предстоящем путешествии, уже разъехались со своими родителями: кто – в ту же Россию, а кто и в Америку.
Куда ехать интереснее она пока не знала, но ей тоже хотелось разобраться в этом. Она льнула к младшему из братьев пятнадцатилетнему Генриху со своими расспросами: куда, мол, это родители собираются их везти, какая она эта страна – Россия, действительно ли там прямо по дорогам и селениям бродят ужасные дикие медведи. И какие там живут люди, неужели, они действительно все как один – плешивые, как говориться в сказке о восточной стране. Где они там будут жить, когда приедут туда, будет ли у них там такой же из камня сложенный дом или, как говорят, там все дома деревянные? Какая там, наконец, природа?
Вопросы, вопросы…. Генрих, рослый, статный парень, как умел, успокаивал сестрёнку, хотя и самому не всё было ясно в будущности семьи.
Пожалуй, и сам хозяин семейства, отец, Генрих старший, вряд ли мог ответить хотя бы на половину тревоживших самого, его жену и детей сложных животрепещущих вопросов. Одно было ясно: русская царица Катарина обещает всем приехавшим в её империю мирную, благополучную жизнь и материальную помощь для первоначального обустройства.
Это-то: мир и благополучие и привлекает всех людей, исстрадавшихся здесь в первую очередь от царящего на дорогах Европы многие годы военного произвола. Да и то, что очень, очень многие соседи уже уехали или тоже засобирались, особенно, после того, как был пущен слух, что скоро местные князья, графы и курфюрсты закроют дорогу. Ведь их, господ, не без оснований тревожит, как бы они не остались вовсе без населения, без подданных.
Слухи слухами, но интенсивный отъезд людей, уставших от господствовавших в то время в Европе уже долгие годы бесконечных распрей и войн, в Америку, а теперь еще и в Россию действительно серьёзно обеспокоил всю европейскую элиту. Уже больше половины североамериканцев являются выходцами из немецкоязычных стран. Стали господа задумываться, искать способы, как остановить этот исход вольных, в общем-то, граждан.
Само собой, властвующим господам напрашивалось простое решение вопроса: не мудрствуя лукаво, запретить местным крестьянам отъезд в другие страны, но это противоречило всем правилам свободы личности, которой в Европе уже тогда свободной от феодализма, в некоторой степени дорожили.
Нужно было искать другие, юридические и экономические решения, чтобы остановить этот стихийный людской поток, буквально – исход населения, ставший угрожающе массовым. Просто, снежный ком какой-то, в который попадают всё новые и новые массы людей. Чтобы успокоить этот стихийный поток переселенцев, нужно бы было завершить миром все европейские проблемы, но первое, к чему прибегли властвующие господа: распускать о России всяческие небылицы, тем более что этот приём имел под собой некоторую историческую почву, примеры агрессивности русских в прошлом. На часть населения этот приём действовал отрезвляюще – зачем бросать насиженные места, где со временем неизбежно всё наладится, и если на новом месте может быть ещё хуже, рассуждали некоторые.
* * *
И вот она, дальняя изнурительная дорога. Ехали на повозках, сплавлялись, где это было по пути, по рекам, всеми средствами сберегая свое имущество, стараясь, как можно меньше тратиться из имеющихся семейных сбережений, сохраняя их для будущей жизни на новом, неведомом месте.
Зазыватель по условиям договора обеспечивал переселенцев дорожными и кормовыми деньгами. Сопровождающий группу переселенцев чиновник должен был регулярно выдавать каждому главе семейства оговорённую сумму, а они могли бы распоряжаться ею по своему разумению.
Но чаще случалось так, что он не выдавал людям причитающиеся им деньги, а сам нанимал для своих подопечных транспорт и сам же расплачивался за него, он же покупал им самую простую еду, ту, что подешевле, экономя и на их питании талеры в свою пользу. Объяснялось ими начальству всё предельно просто: переселенцы де, недостаточно опытны в этих делах и их легко может обмануть каждый встречный и поперечный. На деле же он сам и оказывался этим встречным обманщиком, от которого невозможно было избавиться, но это ещё нужно было бы доказать если бы кто-то вдруг осмелился искать ту правду и справедливость. Подопечным же своим он регулярно давал на подпись какие-то бумаги, раздаточные ведомости за якобы выданные им наличные деньги.
Кому-то из переселенцев, особенно – недостаточно грамотным и непредприимчивым, такая постановка вопроса действительно нравилась, была не то что – по душе, но облегчала их заботы. А кто-то, и это, бесспорно, мог бы распорядиться своими, полагающимися ему средствами не хуже, а, может быть, и значительно лучше него, сэкономив себе несколько монет на дальнейшую свою жизнь на новом месте. Или сейчас прикупить лишних продуктов для своих детишек и стариков. Но никто из них не осмеливался спорить, добиваться и что-либо доказывать, дабы не навредить этим себе и своим семьям. Кто их знает, этих чиновников, насколько они здесь всесильны: могут, чем чёрт ни шутит, лишить и последней надежды на лучшее будущее, вернуть с середины пути туда, где все концы обрублены.
Нередко такие авторитарные действия офицеров и на самом деле были оправданы, ведь чего греха таить: навербовали-то они не самый лучший человеческий материал, лишь бы выполнить план, спущенный им правительством и оплаченный авансом. А уж разбираться в этом «материале» они за годы службы научились. «Хлебопашцами» записывался всякий людской сброд, питающий надежду уехать подальше, кто от долгов, кто от других преследований, за казённый счёт в другие страны и там, по возможности, вести опять паразитическое существование, прячась за мускулистыми спинами настоящих сельских тружеников, едущих действительно трудиться, а не праздно существовать на новом месте.
Некачественная работа вербовщиков и зазывателей по отбору переселенцев аукнется уже вскоре на местах, и в первую очередь – на добропорядочных переселенцах, которым придётся расплачиваться за все чужие ошибки и за нерадивость «гастролёров», но пока чиновники были довольны: план ими выполнялся, а, следовательно, и премиальные им были обеспечены. К тому же, неучтённая экономия денежных средств в пути следования и прочие финансовые махинации тоже приносили им немалый барыш.
* * *
Сопровождающий группу переселенцев представитель принимающей страны живописал те дальние неведомые, сказочные края, великую реку Волгу, в которую юные путешественники уже были заочно по уши влюблены и которой они восхищались, как несбыточной, но вожделенной мечтой. Взрослым тоже хотелось верить в правдивость слов царских агентов, хотя жизненный опыт заставлял их не очень-то доверяться словам царских чиновников.
Их многолетний жизненный опыт подсказывал им, что чрезмерное доверие чиновникам очень часто бывает пагубно. Но то был их опыт в Европе.
Может быть – мечтали они – в России чиновники добросовестнее? На месте будет видно: что, правда, а что – вымысел в тех словах. Молодежь же неоглядно и всецело верила в ожидающий их рай земной. Взрослые не спешили подвергать сомнению юношеские мечты, они лишь сдержанно покачивали головами.
- Приедем на место, всё увидим своими глазами. Хотелось бы, конечно, чтобы лучшие обещания и надежды сбылись. Но надо быть готовым и к половине обещанного.
Путь по германским землям, в которых везде, в каждом карликовом государстве, княжестве, графстве, кюрфюрстве были свои особенные порядки, своё наречие, завершился на берегу Балтийского моря. Здесь кому-то удавалось задерживаться ненадолго, но большинству пришлось ждать отправки и неделями и месяцами, так как народу, стремящегося покинуть Европу, скопилось огромное множество. Но нужно было, тем не менее, успеть, пока не завершилось судоходство у русских берегов и ничего не изменилось здесь.
Наших знакомых путников по прибытию в портовый город Любек поначалу поселили, как и многих, в каком-то огромном припортовом строении, то ли – в ангаре, то ли – на складе. Соседей разместили в специально выстроенной для переселенцев казарме. Некоторые жили даже на съёмных квартирах местных жителей, получавших за это определённую плату.
Дело здесь дошло до того, что этих строений для всех желающих переселиться не хватало – стали проситься на постой к горожанам, иногда, хотя бы – в сараи.
В каждой казарме набивалось до нескольких сотен человек. Людей большими партиями спешно грузили на русские и арендованные ими в разных странах пассажирские и грузовые корабли и срочно отправляли в Петербург и другие прибалтийские русские порты. Корабли, освободившись от очередной партии переселенцев, сразу же, без какой-либо санитарной обработки и необходимого технического осмотра, безотлагательно возвращались за новыми группами жаждущих неведомой жизни людей.
Вскоре лед преградил дорогу кораблям к столице империи, и они стали доплывать лишь до одного из прибалтийских портов. Дальше, до Ораниенбаума переселенцы добирались уже гужевым транспортом, нанимая его у местных жителей. В ходе этой переселенческой компании по России и другим транзитным странам многим жителям по пути следования переселенцев был обеспечен некоторый заработок, получаемый за аренду транспорта, за сдачу помещений на ночлег, за продаваемые продукты питания.
* * *
И вот они в этой вожделенной России, в городе Ораниенбауме, что невдалеке от русской столицы. Здесь уже давно хозяйничает зима, и отправляться в дальнейший, очень рискованный путь в русскую стужу не имеет никакого смысла. Горький опыт прошлого года показал, как много неподготовленных к такому путешествию переселенцев умирает, люди, если не простывают жестоко, отчего и умирают, то просто замерзают в пути. Поэтому всех, не отправленных к месту их назначения по теплу, теперь решили временно селить в огромных бараках, казармах и ангарах, иногда специально для этой цели построенных здесь, под Санкт-Петербургом.
Здесь им долгими зимними вечерами преподавали азы российского законодательства и русского языка, рассказывали об особенностях земледелия в этом холодном краю.
Люди, местные чиновники, в основном – городские жители, петербуржцы, кое-как сами сведущие в земледелии, пытались, тем не менее, объяснить, как можно здесь, в России, применить тот большой опыт хлебопашества и животноводства, который у переселенцев накопился дома и что нужно в своих приемах труда изменить. Преподаватели часто сами не знали истинные климатические условия и приемы земледелия там, куда повезут переселенцев – в нижнем Поволжье. Но им была поставлена задача – обучать и они ее выполняли. Часто – по книжкам. Привлекали они к этой работе, конечно же, и учёных агрономов из столичных университетов. Эти, естественно, старались изложить невольным слушателям свои научные трактаты, нередко – фантастические.
Анна-Катарина, как и многие другие хозяйки, долгими вечерами, когда уже нечего было делать, при свете лучины перебирала припасенные и ссыпанные в маленькие мешочки семена различных овощей, которые они выращивали у себя дома. Тут были и морковь со свёклой, и горох с фасолью, и репа с маком, и горчица с петрушкой, и многое, многое другое. Больше всего она беспокоилась за сохранность гороха и фасоли. И не только потому, что в них может при повышенной влажности завестись плесень или жучки, но и потому, что постоянное чувство голода провоцировало съесть что-либо. В еду можно было употребить и другие семена, но особый интерес в этом плане существовал именно к гороху. Хозяйки, быстренько проверив их сохранность, запрятывали эти мешочки поглубже среди прочих вещей.
Кормили здесь всех из общего котла пищей, часто мало пригодной для людей, к тому же – непривычной для европейских желудков. Хотя, конечно, можно было и прикупить что-то у лавочников, которые охотно снабжали переселенцев всевозможными товарами, но очень часто всё это было втридорога. Кое-кто попробовал и русской водки, и некоторым она пришлась, при этаком безделье, очень даже по вкусу. Не далеко и до беды! Лазарет постоянно был переполнен страдающими всевозможными расстройствами здоровья. Кладбище, организованное рядом с лагерем стремительно росло.
* * *
Наконец-то закапало с крыш, запахло весной, народ засобирался к продолжению пути. Многолетний инстинкт земледельцев подсказывал им, что если они прибудут на новое место раньше середины лета, то ещё успеют хоть немного, хоть на пробу посеять что-то на новом месте. Но на многое надеяться было опрометчиво, так как никто им там их целинную землю не вспашет, грядок не подготовит, и основные работы как раз и будут нынче идти по подготовке земли уже к следующему году. Власти обещали снабдить всех семенами, как яровых, так и озимых сортов ржи, пшеницы, ячменя и других, в том числе и овощных культур местной селекции.
В лучшем случае можно будет ещё попытаться успеть в этом году, засеять небольшие клинья озимыми зерновыми культурами. Но это уже будет зависеть от расторопности каждого во время вспашки своих наделов и от качества земли.
* * *
По России дальнейший путь от северной столицы пролегал с северо-запада на юго-восток страны. В него большая и довольно однородная группа изенбуржцев отправилась ещё ранней весной, санным путем. Вскоре, правда, пришлось пересесть на телеги. Вернее сказать, на крестьянские повозки. Что, на сани, что, на телеги, укладывался лишь поубавившийся уже домашний скарб, да усаживались малолетние дети. Все взрослые шли весь путь пешком, сбивая до мозолей ноги и снашивая свою европейскую обувь.
И вот подошли к небольшой, но судоходной для мелких речных судов реке: «Волга» – сказали местные. Переселенцы поначалу даже разочаровались, удивились незначительности в половодье этой речки, уже освободившейся ото льда, и той быстроте, с которой они до неё добрались. Им в их мечтах река представлялась, по описаниям, чуть ли не морем. Но оказалось, что это лишь самые верховья великой русской реки, а до места назначения им предстоит ещё долгий, утомительный путь вниз по течению. И миновать им предстоит такие прибрежные города, как Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Саратов.
Вот в Саратове-то и находится то место, где каждому и предстоит получить точное назначение в тамошней, недавно созданной Конторе опекунства за иностранными.
Переселенцев погрузили на баржи, и они тихим ходом отправились, сплавляемые рекой вниз по ней, изредка приставая к берегу у крупных селений, чтобы пополнить здесь продуктовый запас. Основными продуктами, которые можно было купить недорого, были молоко и рыба. Предлагались хлеб и мясо, но уже по довольно-таки высоким ценам. Переселенцы постепенно привыкали к рублю и копейке, уже знали им цену. Овощи предлагались редко и то только квашенные: капуста да огурцы. Картофель в те времена в России был большой редкостью, особенно – в глубокой провинции. Репа, вот наиболее распространенный овощ той эпохи. Но из неё готовили самые питательные блюда и ею дорожили больше, чем капустой.
* * *
Саратовская пристань встретила переселенцев разноязыким гомоном. На берег сходить сразу им не позволили, сначала к ним прибыл чиновник, всех тщательно переписал, выспросив, кто, чем зарабатывал себе на жизнь на бывшей родине, что умеет делать помимо основного своего занятия, какого вероисповедания придерживается глава семьи, какие планы строит на будущее. Расспросил и убыл обратно в контору, велев ждать дальнейших распоряжений. Там, очевидно, чиновники принимали окончательное и ответственное решение, куда направить эту немалочисленную партию новосёлов: всех вместе дальше сплавлять вниз по Волге до следующей пристани, или, разгрузив, разделить и перевезти сухопутным путем в ближайшие колонии. Кого – на левый, луговой, берег, кого – на правый, холмистый.
К этому времени уже в основном были определены все главные пункты приёма переселенцев и места заселения, в которых жизнь уже теплилась, где немногочисленными поселениями, а где – лишь фундаментами будущих домов. Теперь прибывших людей тщательно сортировали по их вероисповеданию, образу жизни, языку и другим, ведомым только чиновникам признакам. Они заботились о будущем, чтобы меньше недоразумений возникало в будущем в новых селениях, чтобы и людям было относительно комфортно, и их чиновничьи головы меньше загружались проблемами.
Этим летом поток переселенцев значительно увеличился, но по всему чувствовалось, что это самый сложный переселенческий год. Уже было известно о намерении правительства сократить приём новых граждан: казна уже задыхалась, экономили уже на всём, даже значительно сократили ссуду, вместо денег людям выдавали лошадей и коров, купленных в соседних губерниях по самым низким ценам. А что дёшево – не столь уж качественно. Но дарёному коню зубы не смотрят, гласит старая поговорка.
Чиновники внимательно не единожды переписывали всех, скрупулезно добиваясь, кем кто является. Разные записи, очевидно, сравнивали, перепроверяли. Хоть в царском Манифесте это особо и не оговаривалось, но нужны были для данной местности в основном землепашцы, крестьяне. Вербовщики получали на этот счёт строгие указания. Людей зазыватели в основном так и записывали, мягко говоря, нередко, кривя душой, когда вербовали их. И предупреждали, чтобы таковыми себя и называли впредь, хоть ты никогда эту землю и не пахал. Иначе, говорили они, вернут с дороги обратно в оставленную тобой Европу.
Так, и многие горожане, и представители самых разных занятий превратились по воле миграционных властей в крестьян и на новом месте жительства обязаны были соответствовать этому званию. Не всем это далось с подобающей легкостью. Но самые толковые из них, имевшие неплохие навыки в каком-либо ремесле, хоть и именовали себя землепашцами, не упускали случая заявить и о своих склонностях к ремесленничеству.
Меньше погрешностей, чем вольные зазыватели, допускали официальные вербовщики, комплектовавшие не «Зазывательские», а «Коронные» колонии. К таковым относился и Голый Карамыш, будущий – Бальцер.
* * *
Группа изенбуржцев, в которой и находились семейства Якель, Кем, Бендер, Вайсгейм, Грасмик, Грин, Кайзер, Май, Миллер, Шлегель, Шнайдер, Эйлер, Эрих и ряд других была распределена в колонию Голый Карамыш, которую немцы сразу стали называть «У Бальцера», по имени первого старосты. Тем же летом сюда прибыли их земляки Беккер, Келлер, Рерих, Вебер….
В конечном итоге, изенбуржцы, которых в этом селении оказалось подавляющее большинство, по праву этого большинства, узаконили здесь свой язык, свои повадки, свою исконную веру. Многие из их потомков прославят свой народ, свою родину – Россию. Кто теперь не знает фамилию Рерих? А один из Веберов в XX веке станет первым и единственным Заслуженным художником АССР немцев Поволжья. Бендеры вообще станут удачливыми предпринимателями…. Один из потомков тех Бендеров станет даже прототипом главного героя знаменитой книги Ильфа и Петрова, правда авторы ему сменят национальность…. А из славного города Саратова у них в книге получится не менее славный Арбатов. И «заграница» у Саратова тоже обоснуется в те времена «под боком» и за рекой – немецкие колонии, а потом и республика.
* * *
1767 год, третий год новостройки, изменил жизнь в колонии самым решительным образом.
С ранней уже весны строительная площадка по овражистым берегам Голого Карамыша и к северо-востоку от этой речки в степь оживилась и опять значительно расширилась. Уже тогда, ранней весной, опытному глазу было видно, что в этом году прибудет очень большая партия новых поселенцев, которая превратит этот, пока небольшой поселок в городок. Живших здесь уже и год, и два поселенцев это и радовало, и настораживало. А как же: с одной стороны – больше народу, веселее жизнь, а с другой стороны – кто они эти новые соседи, откуда прибудут, что полезного или вредного привнесут в только-только устанавливающийся уклад жизни поселения?
По всему было заметно, что с переселением иностранцев его организаторы и русские власти спешили. Прежние слухи, распространявшиеся не без оснований, что во многих местах Европы и, особенно – в Германии, местные власти уже всерьёз стали там чинить препятствия к отъезду, похоже, стали сбываться. Слишком уж много вдруг объявилось там желающих покинуть свой Фатерланд и отправиться на восток или на запад.
Но если на запад, в далёкую Америку люди ехали сами по себе, на свой страх и риск, преодолевая не только препоны местных и попутных властей, но и штормящий океан, то переезд в Россию был организован императорскими властями великой восточной державы уже многие столетия подпитывающейся людскими и интеллектуальными ресурсами с запада. И чаще всего это делалось не только с позволения высшей государственной власти, но по прямому указанию великих князей или царей, вербовавших в свои владения специалистов той или иной направленности.
В это время настала очередь не только образованной элиты: инженеров, моряков, военных и носителей различных высоких наук, а простых «хлебопашцев», как они именовались в официальных бумагах. И это уже не единицы, или даже – сотни, а тысячи и десятки тысяч человек. В конечном итоге на берега великой русской реки Волги было завезено из Европы ни много, ни мало – более двадцати трёх тысяч человек. Теперь стало кому предъявлять претензии, коли сами власти стояли во главе этой компании.
Кто успел вовремя сорваться с места и уже находился в пути, спешили оказаться у цели своего путешествия, дабы не повернули их обратно. Это было бы равносильно абсолютному разорению. И так-то люди дожили в последние годы междоусобиц и войн до полной нищеты. Вызыватели, так называли в то время вербовщиков, старательно выполняя свой план, а они с каждого завербованного имели определенный барыш, спешили протолкнуть через стремительно закрывающиеся ворота как можно больше своих клиентов.
За тихое лето 1767 года население Бальцера вновь увеличилось, и опять в три раза. Самым массовым оказался первый маршрут того года, прибывший 18 июня. В нём насчитывалось сразу сорок пять, в основном – многодетных семей, проведших в пути и на вынужденной стоянке под Санкт-Петербургом и снова – в пути, почти всю зиму и начало лета. Долгая дорога несколько проредила их ряды, не все смогли перенести тяготы и лишения бесконечного путешествия по нескольким странам, рекам, морям, по снегам и бездорожью. Но эти потери были всё же несравнимы с потерями первого года, когда в спешке, людей пытались провезти без перезимовки в пути.
Теперь в Саратове переселенцам выдавали уже не по сто пятьдесят рублей на семью, как это происходило в первый год, а только по двадцать пять. Власти решили сэкономить на своих новых гражданах. Но зато они, эти граждане, получали от казны сразу живой скот и самый необходимый, с точки зрения начальства, хозяйственный инвентарь на остальную причитающуюся им по договору сумму. Каждый поселенец получал по две лошади, а некоторые, по желанию, ещё и по корове. Среди инвентаря приоритетными оказались хомуты, вожжи и прочая упряжь, необходимая при пахоте. Делалось это в целях экономии и в интересах самих переселенцев, ведь теперь на те же деньги на местном рынке можно было купить уже значительно меньше, чем раньше скота и сельскохозяйственных орудий.
На местном рынке, всё неимоверно подорожало. Поэтому правительство закупало скот и всё прочее имущество в дальних краях, где всё это было значительно дешевле, и выдавало его колонистам в счет полагающейся ссуды.
К тому же, организаторы переселения были научены горьким опытом первых лет переселения: местные деньги людьми легко тратились не по назначению, иногда проедались или на них покупали скот и инвентарь по завышенным на местном рынке ценам. А полученный скот и имущество, бережливые немцы, к тому же предупрежденные под страхом наказания о необходимости сохранения всего полученного, сберегали с большей рачительностью.
Многие переселенцы сразу, что называется: с места в карьер, пустились во все тяжкие пополнять своё индивидуальное хозяйство, строить фундамент своей будущей благополучной жизни. И правильно, как показала практика, делали.
Но среди них оказалось, к большому сожалению, немало людей нерадивых, откровенных авантюристов, пустившихся в столь дальний, рискованный путь по своей легкомысленности, отнюдь не задумываясь о какой-то зажиточной будущности за счёт своего труда. Они, этот человеческий балласт, без зазрения совести легли на трудовые плечи своих новых односельчан, с которыми оказались повязанными здешними властями круговой порукой. Расплачиваться придётся в будущем всем миром.
* * *
Все дома на этот раз в Бальцере, и достроенные, и полуготовые, и только-только заложенные, сразу оказались занятыми. Даже участки, на которых кроме землемера ещё не ступала ни чья нога, вдруг оказались обитаемыми. Многие поселенцы, пока достраивалось их основное жилье, или оно только-только намечалось, сооружали себе времянки – землянки, пластянки. Кто-то сам достраивал сараи и временно размещался в них или строил на своем подворье хибарки, которые потом использовались как летние кухни или кладовушки. Для скота, полученного за счет Конторы опекунства и прикупленного у местного населения, на летнюю пору сооружали навесы, огороженные загонами, где этот скот временно и размещали.
На противоположной от Бушей стороне улицы поселились изенбуржцы Якель Генрих, два семейства Шейдов, Райс Иоганнес, два семейства Вайсгеймов. Новые соседи появились и на их стороне улицы, через несколько дворов в обе стороны, там, где при поселении выходцев из Курфальца и Швейцарии дома еще не были достроены. Заполнились жильцами и соседние улицы, даже крайняя, где строительство только намечалось, и не было еще ни единой стены. Всё здесь наполнилось людским оживлением.
Селение и его окрестности были похожи на муравейник – все от мала до стара были заняты кто на строительстве, кто на огородах, кто на полях. Даже детишки отдавались своим детским забавам только в вечерние сумерки.
В этом году новым поселенцам уже выдавали значительно меньшую, чем раньше сумму денег. Это было вызвано тем, что самые первые переселенцы, набранные из не самого доброкачественного населения, получив огромную сумму в сто пятьдесят рублей в самом начале пути по России сильно подистрачивались уже в неблизкой дороге по самой России. Некоторые из них даже пристрастились в дороге к вкусной русской водке. Очень уж понравился кое-кому этот горячительный русский напиток. К тому же: количество желающих сменить Европу на Россию превзошло все ожидания. Поэтому правительство решило, что такая сумма, это – излишество. Но помимо денег каждая семья теперь получала корову, две лошади и сбрую к ним. Это обязывало всех, не откладывая в дальнюю кладовку, заниматься своим личным хозяйством. Прохлаждаться не приходилось. И так-то, за время в пути и вынужденное безделье успели расслабиться. Скот же нельзя было оставлять без заботы даже на один день. Все с ходу втянулись в новый ритм жизни, который теперь будет передаваться из поколения в поколение и определять будущее благополучие семей.
В постоянных заботах каждого о семье, своем хозяйстве, клине земли, которую им тоже выделили в первые же дни, проходили дни, недели, месяцы. Не успели оглянуться, как природа задышала студёным севером. Наученные прошлой холодной зимой, поселенцы готовились к будущей зиме уже в своих жилищах, – утепляли их, как могли, заготавливали топливо для печек.
Продуктами питания колонистов на первых порах снабжали правительственные органы, таковы были обязательства приглашающей стороны. Питьевую же воду нужно было добывать на месте. С этой целью все колонии располагали возле рек. Бальцеру повезло тем, что протекавшая здесь речка Голый Карамыш только на первый взгляд казалась маловодной. Да и располагалась она в глубоком овраге. На поверку же оказалось, что вдоль берегов в склонах этого оврага имелось множество родников с чистейшей и вкуснейшей водой, которая неустанно пополняла запасы речки даже в засушливые годы. Колонисты сразу же расчистили эти живительные источники, оборудовали подходы к ним, а к некоторым и подъезды, чтобы можно было подъезжать на конных повозках с бочками и запасаться водой на продолжительное время для всех хозяйственных нужд. Тут и питьё себе и животным, помывка в мыльнях, стирка белья, мытьё посуды и полов, приготовление пищи и даже полив палисадников.
Долго раздумывали сорокапятилетний Генрих, его жена Анна-Катарина и немаленькие уже их сыновья Иоган-Фридрих и Генрих-Петер над тем, пускаться ли им в столь опасный путь или нет. Уже все, кто оказался более лёгким на подъём, снялись и уехали в далёкую Россию или в ту же Америку, а отец этого семейства всё сомневался и до недавнего времени не решался на столь радикальный шаг. И вот, слухи о том, что вскоре вербовка к выезду в Россию завершится, заставили его прийти к этому судьбоносному решению.
Маленькая, всего-то восемь лет от роду, их дочка Анна-Катарина, мамина тезка, пока ещё не вступала в серьёзное обсуждение планов своего семейства, но и она с огромным интересом прислушивалась ко всем разговорам старших членов семьи. Девочке хотелось уже ехать в ту даль, в которую зовут родителей приезжие агитаторы из России. Здесь оставалось уже мало для неё интересного – голодать не хотелось, бояться и прятаться от вооруженных людей – тоже, к тому же – жалко было старших братиков, которых могут, того и гляди, забрать на какую-нибудь войну, где их покалечат или убьют. Близкие её подружки, с которыми она играла в куклы и мечтала в прошлом году о предстоящем путешествии, уже разъехались со своими родителями: кто – в ту же Россию, а кто и в Америку.
Куда ехать интереснее она пока не знала, но ей тоже хотелось разобраться в этом. Она льнула к младшему из братьев пятнадцатилетнему Генриху со своими расспросами: куда, мол, это родители собираются их везти, какая она эта страна – Россия, действительно ли там прямо по дорогам и селениям бродят ужасные дикие медведи. И какие там живут люди, неужели, они действительно все как один – плешивые, как говориться в сказке о восточной стране. Где они там будут жить, когда приедут туда, будет ли у них там такой же из камня сложенный дом или, как говорят, там все дома деревянные? Какая там, наконец, природа?
Вопросы, вопросы…. Генрих, рослый, статный парень, как умел, успокаивал сестрёнку, хотя и самому не всё было ясно в будущности семьи.
Пожалуй, и сам хозяин семейства, отец, Генрих старший, вряд ли мог ответить хотя бы на половину тревоживших самого, его жену и детей сложных животрепещущих вопросов. Одно было ясно: русская царица Катарина обещает всем приехавшим в её империю мирную, благополучную жизнь и материальную помощь для первоначального обустройства.
Это-то: мир и благополучие и привлекает всех людей, исстрадавшихся здесь в первую очередь от царящего на дорогах Европы многие годы военного произвола. Да и то, что очень, очень многие соседи уже уехали или тоже засобирались, особенно, после того, как был пущен слух, что скоро местные князья, графы и курфюрсты закроют дорогу. Ведь их, господ, не без оснований тревожит, как бы они не остались вовсе без населения, без подданных.
Слухи слухами, но интенсивный отъезд людей, уставших от господствовавших в то время в Европе уже долгие годы бесконечных распрей и войн, в Америку, а теперь еще и в Россию действительно серьёзно обеспокоил всю европейскую элиту. Уже больше половины североамериканцев являются выходцами из немецкоязычных стран. Стали господа задумываться, искать способы, как остановить этот исход вольных, в общем-то, граждан.
Само собой, властвующим господам напрашивалось простое решение вопроса: не мудрствуя лукаво, запретить местным крестьянам отъезд в другие страны, но это противоречило всем правилам свободы личности, которой в Европе уже тогда свободной от феодализма, в некоторой степени дорожили.
Нужно было искать другие, юридические и экономические решения, чтобы остановить этот стихийный людской поток, буквально – исход населения, ставший угрожающе массовым. Просто, снежный ком какой-то, в который попадают всё новые и новые массы людей. Чтобы успокоить этот стихийный поток переселенцев, нужно бы было завершить миром все европейские проблемы, но первое, к чему прибегли властвующие господа: распускать о России всяческие небылицы, тем более что этот приём имел под собой некоторую историческую почву, примеры агрессивности русских в прошлом. На часть населения этот приём действовал отрезвляюще – зачем бросать насиженные места, где со временем неизбежно всё наладится, и если на новом месте может быть ещё хуже, рассуждали некоторые.
* * *
И вот она, дальняя изнурительная дорога. Ехали на повозках, сплавлялись, где это было по пути, по рекам, всеми средствами сберегая свое имущество, стараясь, как можно меньше тратиться из имеющихся семейных сбережений, сохраняя их для будущей жизни на новом, неведомом месте.
Зазыватель по условиям договора обеспечивал переселенцев дорожными и кормовыми деньгами. Сопровождающий группу переселенцев чиновник должен был регулярно выдавать каждому главе семейства оговорённую сумму, а они могли бы распоряжаться ею по своему разумению.
Но чаще случалось так, что он не выдавал людям причитающиеся им деньги, а сам нанимал для своих подопечных транспорт и сам же расплачивался за него, он же покупал им самую простую еду, ту, что подешевле, экономя и на их питании талеры в свою пользу. Объяснялось ими начальству всё предельно просто: переселенцы де, недостаточно опытны в этих делах и их легко может обмануть каждый встречный и поперечный. На деле же он сам и оказывался этим встречным обманщиком, от которого невозможно было избавиться, но это ещё нужно было бы доказать если бы кто-то вдруг осмелился искать ту правду и справедливость. Подопечным же своим он регулярно давал на подпись какие-то бумаги, раздаточные ведомости за якобы выданные им наличные деньги.
Кому-то из переселенцев, особенно – недостаточно грамотным и непредприимчивым, такая постановка вопроса действительно нравилась, была не то что – по душе, но облегчала их заботы. А кто-то, и это, бесспорно, мог бы распорядиться своими, полагающимися ему средствами не хуже, а, может быть, и значительно лучше него, сэкономив себе несколько монет на дальнейшую свою жизнь на новом месте. Или сейчас прикупить лишних продуктов для своих детишек и стариков. Но никто из них не осмеливался спорить, добиваться и что-либо доказывать, дабы не навредить этим себе и своим семьям. Кто их знает, этих чиновников, насколько они здесь всесильны: могут, чем чёрт ни шутит, лишить и последней надежды на лучшее будущее, вернуть с середины пути туда, где все концы обрублены.
Нередко такие авторитарные действия офицеров и на самом деле были оправданы, ведь чего греха таить: навербовали-то они не самый лучший человеческий материал, лишь бы выполнить план, спущенный им правительством и оплаченный авансом. А уж разбираться в этом «материале» они за годы службы научились. «Хлебопашцами» записывался всякий людской сброд, питающий надежду уехать подальше, кто от долгов, кто от других преследований, за казённый счёт в другие страны и там, по возможности, вести опять паразитическое существование, прячась за мускулистыми спинами настоящих сельских тружеников, едущих действительно трудиться, а не праздно существовать на новом месте.
Некачественная работа вербовщиков и зазывателей по отбору переселенцев аукнется уже вскоре на местах, и в первую очередь – на добропорядочных переселенцах, которым придётся расплачиваться за все чужие ошибки и за нерадивость «гастролёров», но пока чиновники были довольны: план ими выполнялся, а, следовательно, и премиальные им были обеспечены. К тому же, неучтённая экономия денежных средств в пути следования и прочие финансовые махинации тоже приносили им немалый барыш.
* * *
Сопровождающий группу переселенцев представитель принимающей страны живописал те дальние неведомые, сказочные края, великую реку Волгу, в которую юные путешественники уже были заочно по уши влюблены и которой они восхищались, как несбыточной, но вожделенной мечтой. Взрослым тоже хотелось верить в правдивость слов царских агентов, хотя жизненный опыт заставлял их не очень-то доверяться словам царских чиновников.
Их многолетний жизненный опыт подсказывал им, что чрезмерное доверие чиновникам очень часто бывает пагубно. Но то был их опыт в Европе.
Может быть – мечтали они – в России чиновники добросовестнее? На месте будет видно: что, правда, а что – вымысел в тех словах. Молодежь же неоглядно и всецело верила в ожидающий их рай земной. Взрослые не спешили подвергать сомнению юношеские мечты, они лишь сдержанно покачивали головами.
- Приедем на место, всё увидим своими глазами. Хотелось бы, конечно, чтобы лучшие обещания и надежды сбылись. Но надо быть готовым и к половине обещанного.
Путь по германским землям, в которых везде, в каждом карликовом государстве, княжестве, графстве, кюрфюрстве были свои особенные порядки, своё наречие, завершился на берегу Балтийского моря. Здесь кому-то удавалось задерживаться ненадолго, но большинству пришлось ждать отправки и неделями и месяцами, так как народу, стремящегося покинуть Европу, скопилось огромное множество. Но нужно было, тем не менее, успеть, пока не завершилось судоходство у русских берегов и ничего не изменилось здесь.
Наших знакомых путников по прибытию в портовый город Любек поначалу поселили, как и многих, в каком-то огромном припортовом строении, то ли – в ангаре, то ли – на складе. Соседей разместили в специально выстроенной для переселенцев казарме. Некоторые жили даже на съёмных квартирах местных жителей, получавших за это определённую плату.
Дело здесь дошло до того, что этих строений для всех желающих переселиться не хватало – стали проситься на постой к горожанам, иногда, хотя бы – в сараи.
В каждой казарме набивалось до нескольких сотен человек. Людей большими партиями спешно грузили на русские и арендованные ими в разных странах пассажирские и грузовые корабли и срочно отправляли в Петербург и другие прибалтийские русские порты. Корабли, освободившись от очередной партии переселенцев, сразу же, без какой-либо санитарной обработки и необходимого технического осмотра, безотлагательно возвращались за новыми группами жаждущих неведомой жизни людей.
Вскоре лед преградил дорогу кораблям к столице империи, и они стали доплывать лишь до одного из прибалтийских портов. Дальше, до Ораниенбаума переселенцы добирались уже гужевым транспортом, нанимая его у местных жителей. В ходе этой переселенческой компании по России и другим транзитным странам многим жителям по пути следования переселенцев был обеспечен некоторый заработок, получаемый за аренду транспорта, за сдачу помещений на ночлег, за продаваемые продукты питания.
* * *
И вот они в этой вожделенной России, в городе Ораниенбауме, что невдалеке от русской столицы. Здесь уже давно хозяйничает зима, и отправляться в дальнейший, очень рискованный путь в русскую стужу не имеет никакого смысла. Горький опыт прошлого года показал, как много неподготовленных к такому путешествию переселенцев умирает, люди, если не простывают жестоко, отчего и умирают, то просто замерзают в пути. Поэтому всех, не отправленных к месту их назначения по теплу, теперь решили временно селить в огромных бараках, казармах и ангарах, иногда специально для этой цели построенных здесь, под Санкт-Петербургом.
Здесь им долгими зимними вечерами преподавали азы российского законодательства и русского языка, рассказывали об особенностях земледелия в этом холодном краю.
Люди, местные чиновники, в основном – городские жители, петербуржцы, кое-как сами сведущие в земледелии, пытались, тем не менее, объяснить, как можно здесь, в России, применить тот большой опыт хлебопашества и животноводства, который у переселенцев накопился дома и что нужно в своих приемах труда изменить. Преподаватели часто сами не знали истинные климатические условия и приемы земледелия там, куда повезут переселенцев – в нижнем Поволжье. Но им была поставлена задача – обучать и они ее выполняли. Часто – по книжкам. Привлекали они к этой работе, конечно же, и учёных агрономов из столичных университетов. Эти, естественно, старались изложить невольным слушателям свои научные трактаты, нередко – фантастические.
Анна-Катарина, как и многие другие хозяйки, долгими вечерами, когда уже нечего было делать, при свете лучины перебирала припасенные и ссыпанные в маленькие мешочки семена различных овощей, которые они выращивали у себя дома. Тут были и морковь со свёклой, и горох с фасолью, и репа с маком, и горчица с петрушкой, и многое, многое другое. Больше всего она беспокоилась за сохранность гороха и фасоли. И не только потому, что в них может при повышенной влажности завестись плесень или жучки, но и потому, что постоянное чувство голода провоцировало съесть что-либо. В еду можно было употребить и другие семена, но особый интерес в этом плане существовал именно к гороху. Хозяйки, быстренько проверив их сохранность, запрятывали эти мешочки поглубже среди прочих вещей.
Кормили здесь всех из общего котла пищей, часто мало пригодной для людей, к тому же – непривычной для европейских желудков. Хотя, конечно, можно было и прикупить что-то у лавочников, которые охотно снабжали переселенцев всевозможными товарами, но очень часто всё это было втридорога. Кое-кто попробовал и русской водки, и некоторым она пришлась, при этаком безделье, очень даже по вкусу. Не далеко и до беды! Лазарет постоянно был переполнен страдающими всевозможными расстройствами здоровья. Кладбище, организованное рядом с лагерем стремительно росло.
* * *
Наконец-то закапало с крыш, запахло весной, народ засобирался к продолжению пути. Многолетний инстинкт земледельцев подсказывал им, что если они прибудут на новое место раньше середины лета, то ещё успеют хоть немного, хоть на пробу посеять что-то на новом месте. Но на многое надеяться было опрометчиво, так как никто им там их целинную землю не вспашет, грядок не подготовит, и основные работы как раз и будут нынче идти по подготовке земли уже к следующему году. Власти обещали снабдить всех семенами, как яровых, так и озимых сортов ржи, пшеницы, ячменя и других, в том числе и овощных культур местной селекции.
В лучшем случае можно будет ещё попытаться успеть в этом году, засеять небольшие клинья озимыми зерновыми культурами. Но это уже будет зависеть от расторопности каждого во время вспашки своих наделов и от качества земли.
* * *
По России дальнейший путь от северной столицы пролегал с северо-запада на юго-восток страны. В него большая и довольно однородная группа изенбуржцев отправилась ещё ранней весной, санным путем. Вскоре, правда, пришлось пересесть на телеги. Вернее сказать, на крестьянские повозки. Что, на сани, что, на телеги, укладывался лишь поубавившийся уже домашний скарб, да усаживались малолетние дети. Все взрослые шли весь путь пешком, сбивая до мозолей ноги и снашивая свою европейскую обувь.
И вот подошли к небольшой, но судоходной для мелких речных судов реке: «Волга» – сказали местные. Переселенцы поначалу даже разочаровались, удивились незначительности в половодье этой речки, уже освободившейся ото льда, и той быстроте, с которой они до неё добрались. Им в их мечтах река представлялась, по описаниям, чуть ли не морем. Но оказалось, что это лишь самые верховья великой русской реки, а до места назначения им предстоит ещё долгий, утомительный путь вниз по течению. И миновать им предстоит такие прибрежные города, как Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Саратов.
Вот в Саратове-то и находится то место, где каждому и предстоит получить точное назначение в тамошней, недавно созданной Конторе опекунства за иностранными.
Переселенцев погрузили на баржи, и они тихим ходом отправились, сплавляемые рекой вниз по ней, изредка приставая к берегу у крупных селений, чтобы пополнить здесь продуктовый запас. Основными продуктами, которые можно было купить недорого, были молоко и рыба. Предлагались хлеб и мясо, но уже по довольно-таки высоким ценам. Переселенцы постепенно привыкали к рублю и копейке, уже знали им цену. Овощи предлагались редко и то только квашенные: капуста да огурцы. Картофель в те времена в России был большой редкостью, особенно – в глубокой провинции. Репа, вот наиболее распространенный овощ той эпохи. Но из неё готовили самые питательные блюда и ею дорожили больше, чем капустой.
* * *
Саратовская пристань встретила переселенцев разноязыким гомоном. На берег сходить сразу им не позволили, сначала к ним прибыл чиновник, всех тщательно переписал, выспросив, кто, чем зарабатывал себе на жизнь на бывшей родине, что умеет делать помимо основного своего занятия, какого вероисповедания придерживается глава семьи, какие планы строит на будущее. Расспросил и убыл обратно в контору, велев ждать дальнейших распоряжений. Там, очевидно, чиновники принимали окончательное и ответственное решение, куда направить эту немалочисленную партию новосёлов: всех вместе дальше сплавлять вниз по Волге до следующей пристани, или, разгрузив, разделить и перевезти сухопутным путем в ближайшие колонии. Кого – на левый, луговой, берег, кого – на правый, холмистый.
К этому времени уже в основном были определены все главные пункты приёма переселенцев и места заселения, в которых жизнь уже теплилась, где немногочисленными поселениями, а где – лишь фундаментами будущих домов. Теперь прибывших людей тщательно сортировали по их вероисповеданию, образу жизни, языку и другим, ведомым только чиновникам признакам. Они заботились о будущем, чтобы меньше недоразумений возникало в будущем в новых селениях, чтобы и людям было относительно комфортно, и их чиновничьи головы меньше загружались проблемами.
Этим летом поток переселенцев значительно увеличился, но по всему чувствовалось, что это самый сложный переселенческий год. Уже было известно о намерении правительства сократить приём новых граждан: казна уже задыхалась, экономили уже на всём, даже значительно сократили ссуду, вместо денег людям выдавали лошадей и коров, купленных в соседних губерниях по самым низким ценам. А что дёшево – не столь уж качественно. Но дарёному коню зубы не смотрят, гласит старая поговорка.
Чиновники внимательно не единожды переписывали всех, скрупулезно добиваясь, кем кто является. Разные записи, очевидно, сравнивали, перепроверяли. Хоть в царском Манифесте это особо и не оговаривалось, но нужны были для данной местности в основном землепашцы, крестьяне. Вербовщики получали на этот счёт строгие указания. Людей зазыватели в основном так и записывали, мягко говоря, нередко, кривя душой, когда вербовали их. И предупреждали, чтобы таковыми себя и называли впредь, хоть ты никогда эту землю и не пахал. Иначе, говорили они, вернут с дороги обратно в оставленную тобой Европу.
Так, и многие горожане, и представители самых разных занятий превратились по воле миграционных властей в крестьян и на новом месте жительства обязаны были соответствовать этому званию. Не всем это далось с подобающей легкостью. Но самые толковые из них, имевшие неплохие навыки в каком-либо ремесле, хоть и именовали себя землепашцами, не упускали случая заявить и о своих склонностях к ремесленничеству.
Меньше погрешностей, чем вольные зазыватели, допускали официальные вербовщики, комплектовавшие не «Зазывательские», а «Коронные» колонии. К таковым относился и Голый Карамыш, будущий – Бальцер.
* * *
Группа изенбуржцев, в которой и находились семейства Якель, Кем, Бендер, Вайсгейм, Грасмик, Грин, Кайзер, Май, Миллер, Шлегель, Шнайдер, Эйлер, Эрих и ряд других была распределена в колонию Голый Карамыш, которую немцы сразу стали называть «У Бальцера», по имени первого старосты. Тем же летом сюда прибыли их земляки Беккер, Келлер, Рерих, Вебер….
В конечном итоге, изенбуржцы, которых в этом селении оказалось подавляющее большинство, по праву этого большинства, узаконили здесь свой язык, свои повадки, свою исконную веру. Многие из их потомков прославят свой народ, свою родину – Россию. Кто теперь не знает фамилию Рерих? А один из Веберов в XX веке станет первым и единственным Заслуженным художником АССР немцев Поволжья. Бендеры вообще станут удачливыми предпринимателями…. Один из потомков тех Бендеров станет даже прототипом главного героя знаменитой книги Ильфа и Петрова, правда авторы ему сменят национальность…. А из славного города Саратова у них в книге получится не менее славный Арбатов. И «заграница» у Саратова тоже обоснуется в те времена «под боком» и за рекой – немецкие колонии, а потом и республика.
* * *
1767 год, третий год новостройки, изменил жизнь в колонии самым решительным образом.
С ранней уже весны строительная площадка по овражистым берегам Голого Карамыша и к северо-востоку от этой речки в степь оживилась и опять значительно расширилась. Уже тогда, ранней весной, опытному глазу было видно, что в этом году прибудет очень большая партия новых поселенцев, которая превратит этот, пока небольшой поселок в городок. Живших здесь уже и год, и два поселенцев это и радовало, и настораживало. А как же: с одной стороны – больше народу, веселее жизнь, а с другой стороны – кто они эти новые соседи, откуда прибудут, что полезного или вредного привнесут в только-только устанавливающийся уклад жизни поселения?
По всему было заметно, что с переселением иностранцев его организаторы и русские власти спешили. Прежние слухи, распространявшиеся не без оснований, что во многих местах Европы и, особенно – в Германии, местные власти уже всерьёз стали там чинить препятствия к отъезду, похоже, стали сбываться. Слишком уж много вдруг объявилось там желающих покинуть свой Фатерланд и отправиться на восток или на запад.
Но если на запад, в далёкую Америку люди ехали сами по себе, на свой страх и риск, преодолевая не только препоны местных и попутных властей, но и штормящий океан, то переезд в Россию был организован императорскими властями великой восточной державы уже многие столетия подпитывающейся людскими и интеллектуальными ресурсами с запада. И чаще всего это делалось не только с позволения высшей государственной власти, но по прямому указанию великих князей или царей, вербовавших в свои владения специалистов той или иной направленности.
В это время настала очередь не только образованной элиты: инженеров, моряков, военных и носителей различных высоких наук, а простых «хлебопашцев», как они именовались в официальных бумагах. И это уже не единицы, или даже – сотни, а тысячи и десятки тысяч человек. В конечном итоге на берега великой русской реки Волги было завезено из Европы ни много, ни мало – более двадцати трёх тысяч человек. Теперь стало кому предъявлять претензии, коли сами власти стояли во главе этой компании.
Кто успел вовремя сорваться с места и уже находился в пути, спешили оказаться у цели своего путешествия, дабы не повернули их обратно. Это было бы равносильно абсолютному разорению. И так-то люди дожили в последние годы междоусобиц и войн до полной нищеты. Вызыватели, так называли в то время вербовщиков, старательно выполняя свой план, а они с каждого завербованного имели определенный барыш, спешили протолкнуть через стремительно закрывающиеся ворота как можно больше своих клиентов.
За тихое лето 1767 года население Бальцера вновь увеличилось, и опять в три раза. Самым массовым оказался первый маршрут того года, прибывший 18 июня. В нём насчитывалось сразу сорок пять, в основном – многодетных семей, проведших в пути и на вынужденной стоянке под Санкт-Петербургом и снова – в пути, почти всю зиму и начало лета. Долгая дорога несколько проредила их ряды, не все смогли перенести тяготы и лишения бесконечного путешествия по нескольким странам, рекам, морям, по снегам и бездорожью. Но эти потери были всё же несравнимы с потерями первого года, когда в спешке, людей пытались провезти без перезимовки в пути.
Теперь в Саратове переселенцам выдавали уже не по сто пятьдесят рублей на семью, как это происходило в первый год, а только по двадцать пять. Власти решили сэкономить на своих новых гражданах. Но зато они, эти граждане, получали от казны сразу живой скот и самый необходимый, с точки зрения начальства, хозяйственный инвентарь на остальную причитающуюся им по договору сумму. Каждый поселенец получал по две лошади, а некоторые, по желанию, ещё и по корове. Среди инвентаря приоритетными оказались хомуты, вожжи и прочая упряжь, необходимая при пахоте. Делалось это в целях экономии и в интересах самих переселенцев, ведь теперь на те же деньги на местном рынке можно было купить уже значительно меньше, чем раньше скота и сельскохозяйственных орудий.
На местном рынке, всё неимоверно подорожало. Поэтому правительство закупало скот и всё прочее имущество в дальних краях, где всё это было значительно дешевле, и выдавало его колонистам в счет полагающейся ссуды.
К тому же, организаторы переселения были научены горьким опытом первых лет переселения: местные деньги людьми легко тратились не по назначению, иногда проедались или на них покупали скот и инвентарь по завышенным на местном рынке ценам. А полученный скот и имущество, бережливые немцы, к тому же предупрежденные под страхом наказания о необходимости сохранения всего полученного, сберегали с большей рачительностью.
Многие переселенцы сразу, что называется: с места в карьер, пустились во все тяжкие пополнять своё индивидуальное хозяйство, строить фундамент своей будущей благополучной жизни. И правильно, как показала практика, делали.
Но среди них оказалось, к большому сожалению, немало людей нерадивых, откровенных авантюристов, пустившихся в столь дальний, рискованный путь по своей легкомысленности, отнюдь не задумываясь о какой-то зажиточной будущности за счёт своего труда. Они, этот человеческий балласт, без зазрения совести легли на трудовые плечи своих новых односельчан, с которыми оказались повязанными здешними властями круговой порукой. Расплачиваться придётся в будущем всем миром.
* * *
Все дома на этот раз в Бальцере, и достроенные, и полуготовые, и только-только заложенные, сразу оказались занятыми. Даже участки, на которых кроме землемера ещё не ступала ни чья нога, вдруг оказались обитаемыми. Многие поселенцы, пока достраивалось их основное жилье, или оно только-только намечалось, сооружали себе времянки – землянки, пластянки. Кто-то сам достраивал сараи и временно размещался в них или строил на своем подворье хибарки, которые потом использовались как летние кухни или кладовушки. Для скота, полученного за счет Конторы опекунства и прикупленного у местного населения, на летнюю пору сооружали навесы, огороженные загонами, где этот скот временно и размещали.
На противоположной от Бушей стороне улицы поселились изенбуржцы Якель Генрих, два семейства Шейдов, Райс Иоганнес, два семейства Вайсгеймов. Новые соседи появились и на их стороне улицы, через несколько дворов в обе стороны, там, где при поселении выходцев из Курфальца и Швейцарии дома еще не были достроены. Заполнились жильцами и соседние улицы, даже крайняя, где строительство только намечалось, и не было еще ни единой стены. Всё здесь наполнилось людским оживлением.
Селение и его окрестности были похожи на муравейник – все от мала до стара были заняты кто на строительстве, кто на огородах, кто на полях. Даже детишки отдавались своим детским забавам только в вечерние сумерки.
В этом году новым поселенцам уже выдавали значительно меньшую, чем раньше сумму денег. Это было вызвано тем, что самые первые переселенцы, набранные из не самого доброкачественного населения, получив огромную сумму в сто пятьдесят рублей в самом начале пути по России сильно подистрачивались уже в неблизкой дороге по самой России. Некоторые из них даже пристрастились в дороге к вкусной русской водке. Очень уж понравился кое-кому этот горячительный русский напиток. К тому же: количество желающих сменить Европу на Россию превзошло все ожидания. Поэтому правительство решило, что такая сумма, это – излишество. Но помимо денег каждая семья теперь получала корову, две лошади и сбрую к ним. Это обязывало всех, не откладывая в дальнюю кладовку, заниматься своим личным хозяйством. Прохлаждаться не приходилось. И так-то, за время в пути и вынужденное безделье успели расслабиться. Скот же нельзя было оставлять без заботы даже на один день. Все с ходу втянулись в новый ритм жизни, который теперь будет передаваться из поколения в поколение и определять будущее благополучие семей.
В постоянных заботах каждого о семье, своем хозяйстве, клине земли, которую им тоже выделили в первые же дни, проходили дни, недели, месяцы. Не успели оглянуться, как природа задышала студёным севером. Наученные прошлой холодной зимой, поселенцы готовились к будущей зиме уже в своих жилищах, – утепляли их, как могли, заготавливали топливо для печек.
Продуктами питания колонистов на первых порах снабжали правительственные органы, таковы были обязательства приглашающей стороны. Питьевую же воду нужно было добывать на месте. С этой целью все колонии располагали возле рек. Бальцеру повезло тем, что протекавшая здесь речка Голый Карамыш только на первый взгляд казалась маловодной. Да и располагалась она в глубоком овраге. На поверку же оказалось, что вдоль берегов в склонах этого оврага имелось множество родников с чистейшей и вкуснейшей водой, которая неустанно пополняла запасы речки даже в засушливые годы. Колонисты сразу же расчистили эти живительные источники, оборудовали подходы к ним, а к некоторым и подъезды, чтобы можно было подъезжать на конных повозках с бочками и запасаться водой на продолжительное время для всех хозяйственных нужд. Тут и питьё себе и животным, помывка в мыльнях, стирка белья, мытьё посуды и полов, приготовление пищи и даже полив палисадников.
