Мари
1956 год. С нас сняли комендатуру и в нашей русской деревеньке, населённой немцами - спецпереселенцами, началось шевеление. Люди начали потихоньку разъезжаться. Народ наш ведь привык жить в тёплых краях, где много фруктов, овощей, много солнца и нет зимы с 30 градусными морозами. Вот и начали уезжать, кто в Киргизию, кто в Узбекистан или Таджикистан, другие на Украину. Но больше всего и всем хотелось вернуться на Родину: Герб и Тропман в Запорожье, Гирш в Ленинград, те что с Волги дoмой в сёла и города на берегу Волги. Мой отец написал письмо Клементу Ефремовичу Ворошилову, занимавшего в то время пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Ответ пришёл от Исполнительного комитета Саратовского Областного Совета депутатов трудящихся.
Нет, путь на Родину был отрезан и имущество никто возвращать и не думал. А ещё на станцию Чу. Название мне запомнилось как-то своим чу-у-у-у. Кто туда уехал, я не помню, но название запомнилось на всю жизнь. В дальнейшем упоминание о станции Чу встречал в произведениях Айтматова и совсен неожиданно в приёмном лагере Фридланд. Приглашали там в разные кабинеты. В один из таких кабинетов приглашали людей с высшим образованием, а ещё живших в местах, где росло много конопли - канабис. Станция Чу, а точнее её окрестности этим прославились.
Была ещё и очень важная причина, подталкивающая людей к переезду и не только немцев - в деревне уже года 2-3 не было рабочих мест. Леспромхоз постепенно перебрался в соседнюю деревню Нижняя - Каменка, а все немцы, да и вообще работоспособные работали в леспромхозе. Немцы, что были в трудармии, а потом под комендатурой, работали в лесу: валили, трелевали, обрезали, вывозили итд. И казалось, что Ерестная должна была перейти в разряд непереспективных, как Ельцовка на берегу Оби, километров в 5 от Ерестной, где уже никто не жил. Но этого не случилось. Тому было несколько причин. Деревня распологалась на берегу Оби. Кругом леса, полные различной лесной дичи, ягодой, грибами. Озёра и сама Обь, где водилась в те времена ещё стерлядка и много чего другого для хорошей рыбалки и дивно красивые места, всё это давно привлекало людей из города, а Новосибирск был в 100 км от Ерестной. Люди шли на всякие ухищрения, приобретая себе какую - нибудь лачугу, чтобы летом отдохнуть на даче. Сейчас это дачная деревушка, что - то вроде Рублёвки, только местного разлива. Здесь, в 1956 году я пошёл в школу, немцев в классе было до 40 - 50 %.
На фотографии я в последнем ряду, впереди меня стоит Сашок - малышок, самый маленький в классе. А в следующем году мы переехали в Н - Каменку. Там был леспромхоз, колхоз, лесное хозяйство и охотничье хозяйство, где разводили лис и соболей. Перебрались в соседнюю деревню и многие немцы из Ерестной и начали строить, но уже не маленькие домишки, какие были в основном у старожилов, а дома как "дома" вызывая зависть у некоторых.
Мы поселились на окраине деревни и поначалу рядом жили только русские соседи. Но затем Тропманы: дядя Антон и тётя Пия, построили за нами свой дом, с их дочерью Ниной я буду учиться до 8 класса. А с ними рядом дядя Андрей с тётей Розой Герб построят дом и ещё одна моя ровесница Лида будет учиться со мной до 8 класса. С другой стороны улицы поселятся Кремеры, недалеко дядя Ваня Грунвальд а рядом Михейлисы, с их дочерью Эллой окончим вместе 8 классов. Одним словом маленькая Волгарепублик. И опять между собой на своём родном немецком. Но был в деревне человек, у которого после отмены комендатуры ровным счётом ничего не изменилось. Её звали Мари. У неё небыло , ну как в известной пословице - ни кола ни двора. Не было и семьи и родных. А если и были, то в то время найти кого - либо было очень трудно, мы нашли родных с маминой стороны лишь в 1959 году, хотя жили друг от друга всего в 350 км. Мари жила в основном в семье директора совхоза Монахова. Я затрудняюсь назвать в качестве кого? Да, пожалуй членом семьи она была, к ней хорошо относились, она этого заслуживала, питалась за одним со всеми столом и даже командовала. Она помогала по хозяйству и здесь ей не было равных, ни в огороде, ни со скотиной, ни за плитой. Готовить она тоже умела и за детьми присмотреть. Среднего роста, костистая и неопределённого возраста, осталась она в моей памяти. Такой её сделала работа, а была она очень трудолюбива и ворочала как ломовая лошадь, что и вызывало к ней уважение. Мне тогда мальчишке , казалось, что она старая бабка. Была у неё одна странность - она говорила всегда на немецком и председателю колхоза Монахову и его жене, Марии Николаевне, приходилось под неё подстраиваться, т.е. учить и иметь в запасе какой - то минимальный запас немецких слов. Был и ещё один дефект: она говорила не очень внятно, так что и нам немцам нужно было напрягаться. Конечно у неё не было какого - то договора и пенсия ей в дальнейшем была не положена. Жила у добрых людей, работала, питалась за одним столом, какую - то одежду ей покупали, крыша была над головой, ну вот пожалуй и всё.
Местное начальство тоже не знало, что с ней делать, вот так всё и шло как поехало. Году в 60м моему отцу от предприятия выделили путёвку на курорт Белокуриха, что на Алтае. Ко всему прочему бесплатную. В 2014 году я там тоже побывал, но не бесплатно. Вот только время отдыха было для отца очень неудобное - во время сенокоса, кто жил в деревне, знает, что это такое. Косари: мама, соседка и я (у меня была маленькая коса), но нужно было ещё кого - то на хозяйство, ведь была корова, бычок, телёнок, свиньи, куры, огород с поливкой. Сварить что - то тоже надо было и тогда отцу пришла идея пригласить Мари. Договорились с Мари и её хозяевами - друзьями отца и вот отец привёз Мари на мотоцикле к нам на хозяйство. Была правда ещё одна проблема и проблему звали Джульбарс. Джульбарс, немецкая овчарка, которая появилась у нас несколько лет назад. Из маленького щенка, которого отец выдрессировал, он превратился в красивого взрослого пса, который имел свой паспорт. Паспорта имели собаки, родители которых, а также дедушки и бабушки были обладателями медалей. Практически весь род Джульбарса состоял из породистых собак, получивших множество медалей в соревнованиях дрессированных собак. После дрессировки Джульбарс умел очень многое, так что слава о нём распространилась не только в нашей деревне, но и в соседних. Подчинялся он только отцу, ко мне он относился снисходительно, т.е. команды мои он выполнял, но весь его вид как бы говорил
- Ну ладно уж, ко двору то ты относишься. - А он знал всех: от коровы, свиньи и кончая чёрно - белой курицей. Съестное он брал только от отца и ни от кого более. Только в самом начале дрессировки, его как - то сооблазнил Аркашка Плегерт. Он сунул Джульбарсу ириску под нос и тот схватил её под радостный крик Аркашки
- А я что говорил!, - но после грозного окрика отца
- Фу, фу, - выплюнул конфету к великому сожалению Аркашки. Аркашка "из наших", но не поволжский, а из Ленинграда и он ездит на М - 72 - это в те годы почти что Мердседес сегодня.
И вот что было дальше . Отец приготовил для Джульбарса "ужин": варёную картошку, хлеб, остатки от нашего обеда и с миской в руках отправился к Джульбарсу. Мари и я сопровождали его.
- Джульбарс, я уезжаю на курорт, кормить тебя будет Мари, слушайся её. –
И он показал на Мари, стоящую рядом. И это всё на немецком языке. Надо сказать, что Мари собак не боялась. В деревне жили ещё 3 брата Джульбарса, которых тоже выдрессировали и одна из них, овчарка в семье Монаховых, где жила Мари. Мари взяла миску из рук отца и поставила перед Джульбарсом. Нет, Джульбарс от "ужина" не отказался. На другой день я опять сопровождал уже одну Мари, несущую миску.
- Всё же отец вчера был при кормлении, а сегодня его нет - думал я, но всё прошло без неожиданностей. С сенокосом мы справились, после возвращения отца Мари вернулась к прежним хозяевам. Пройдёт ещё несколько лет, я уеду в Новосибирск и буду летом приезжать на каникулы и каждый раз я спрашивал родителей о Мари. В её жизни ничего не менялось, только председатель умер, дети Монахова выросли и тоже уехали из деревни, а она продолжала жить с Марией Васильевной. В 1975 году не стало моего отца, было лето, жара, похороны и много людей. Всё навалилось на меня, в том числе и бумажные дела: сельсовет, загс, справки о смерти отца. За справкой я поехал в нашу сельскую больницу. Врач дал мне бланк и предложил мне её и заполнить с его подсказками. Из комнаты врача нужно было пройти большую комнату - палату. Я прошёл уже половину комнаты, и вдруг услышал голос
- Саша! –
Я оглянулся, она лежала на кровати и смотрела на меня. И, хотя прошло уже немало лет и волосы её стали седыми, я узнал её. Это была Мари. Привычки она не изменила , говорила так же на немецком. Спросила, почему я здесь? Объяснил, что не стало отца. Она горестно сжала губы и коротко обронила
- Ну а я вот тут. -
Мы ещё коротко поговорили, помолчали и попрощались. Оба понимали, что уже навсегда. Я не знаю её фамилии и на нашем деревенском кладбище, где каждая 4 или 5 могила с немецкой фамилией, появилась и её.
Прошло уже много лет, но из памяти не уходит то время, люди окружавшие меня, наши соседи, как их звали: Дядя Андрей с тётей Розой, они с Хортицы, дядя Андрей быстрый на решения, окончил техникум, а тётя Роза очень мягкая, спокойная и часто употребляла в предложениях слово "як" для связки". Дядя Антон и тётя Пия, они тоже с Хортицы или иногда говорили с Запорожья. Они католики, упёртые, мы лютеране и мы другие, а ещё они до работы жадные, за ними не угонишься. Дядя Петя и тётя Хильда Шмидт, вот это пара: дядя Петя серьёзно считал, что он хорошо говорит на русском, а тётя Хильда
- Mein Woldja, ach mein Woldja kejt es so kuut. Er leebt an Balchasch und ten geet es tort allen guut - и пошло поехало, не остановишь.
Дядя Саша и тётя Катя Паули. Главная тётя Катя, всех переговорит и даже на русском, который она знала "лучше" многих русских баб. В день получки в леспромхозовском магазине собиралась длинная очередь, тётя Катя обычно одна из первых: длинная, тощая с рыжими волосами она "командовала". Дядя Саша, маленький тихий с яйцевидной головой, всегда молчаливый резко отличался от супруги. Обычно он сидел в чулане, где пахло кожей и резиной - это был его "кабинет". Он был "шустер" - шил тапки, сначала в Ерестной, а потом и в Н-Каменке и его тоже все знали, даже в соседних деревнях. Или Гидт, ходил в пиджаке и фуражке с козырьком, из под которого всегда виден был чуб, ну в "Тихом Доне" был такой. Только лошади у него не было и шашки, а начальником он был, хоть и немец, но только маленький, да и то в лесу. Или дядя Андрей и тётя Роза Михейлисы. Дядя Андрей спокойный, очень хороший столяр, а тётя Роза, нет про тётю Розу не буду. Она ещё живая и живёт в Берлине. А дядя Андрей с тётей Лизой Герлиц, что жили рядом с нами в Ерестной. Детей человек 7, с Петькой их сыном, играли, и в школе вместе учились, сейчас он в Мюнхене живёт, больной весь. Дядя Андрей работал в лесу , а тётя Лиза была сторожем. Как то подвыпивший водитель попытался заехать на территирию леспромхоза, а тётя Лиза встала перед воротами, а он её и придавил.
И много, много других, которые жили в нашей деревне. Я помню как они говорили на ломанном русском, а некоторые вообще на нём не говорили (моя бабушка), как они пели, смеялись, веселились, плакали и радовались. Многие из них говорили на различных диалектах и я их понимал, хотя сам и не говорил на этом диалекте и, удивительно, пройдёт много времени и я окажусь в Германии и иногда попадая в окружение более старшего поколения руссланддойтше, говорящих на диалекте, я их свободно понимал. Того поколения уже нет и лишь немногие успели выехать на историческую родину и души многих покоятся уже тут. Да, время летит, и история Мари, фамилии которой я не знаю и которая тронула меня до глубины души не забывается и о ней мне захотелось рассказать вам.