Живых носителей многочисленных диалектов российских немцев остается все меньше. В не столь отдаленном будущем эти диалекты сохранятся, видимо, главным образом в письменных источниках. Между тем, и текстов, запечатлевших такие диалекты (не считая разве что меннонитского Plattdeutsch), имеется совсем немного. Таким образом, российские немцы оказались перед реальной угрозой полного исчезновения своего исконного обыденного языка – важнейшего элемента национальной истории. По моему убеждению, в этой ситуации оставшиеся носители наших диалектов должны сделать все от них зависящее, чтобы каким-то способом запечатлеть для истории свои бесценные познания.
Эти соображения побудили меня приступить к составлению словаря диалекта, на котором говорили (и отчасти еще говорят) выходцы из крупнейшей немецкой колонии Поволжья и России – Екатериненштадта/Марксштадта. Данный диалект примечателен не только своей распространенностью. Среди екатериненштадтцев (марксштадтцев) было немало образованных людей, в т.ч. занимавшихся умственным трудом. Отсюда две другие особенности марксштадтского диалекта – его относительная близость к немецкому литературному языку и богатство словарного состава. Последнее обстоятельство немало удивило в процессе моей работы и меня: лексических единиц, использовавшихся марксштадтцами, оказалось на поверку гораздо больше, чем я мог предполагать по своему опыту общения на нашем диалекте.
К сожалению, я далек от языковедения: изучал немецкий в школе и вузе только как иностранный язык, не занимался даже на языковых курсах, обычных для наших переселенцев, хотя и смог сдать в Штутгарте экзамены на Großes Deutsches Sprachdiplom – высшую ступень владения немецким языком, существовавшую в Германии для иностранцев до 2012 г. Однако в отношении освоения родного языка мне посчастливилось гораздо больше, чем основной массе моих сверстников из числа российских немцев. В мои детские и юношеские годы мы говорили дома только по-немецки, на марксштадтском диалекте, привычном для старших членов нашей семьи, выросших на Волге. При этом они, особенно моя мать, имея весьма скромное образование, были настоящими знатоками родного диалекта и, насколько я могу судить, использовали в своей речи все его тонкости.
Эти познания, привитые в раннем детстве, отложились во мне навсегда, хотя лет с двадцати, уехав из дома, я стал говорить на нашем диалекте все реже и реже. Тем не менее, работа над настоящим словарем представляет для меня далеко не легкую проблему. Это касается в первую очередь узловой, на мой взгляд, задачи, которую предстоит решить, – выявления словарного состава диалекта немцев-марксштадтцев. По прошествии многих десятилетий мне уже подчас сложно отделить немецкую лексику, воспринятую мной от близких и других марксштадтцев, от той, что я усвоил позднее из других источников. Дополнительную трудность создает при этом то обстоятельство, что у нас дома постоянно звучал не только наш диалект, но и литературный немецкий язык, на котором написаны Библия и другие религиозные тексты.
Основой данной работы послужило фундаментальное справочное издание – Большой немецко-русский словарь: В 3 т. / Авт.-сост. Е.И. Лепинг, Н.П. Страхова, Н.И. Филичева и др.; Под общ. рук. О.И. Москальской. – 8-е изд., стереотип. – М., 2002, содержащий около 180 тыс. лексических единиц. Для начала я выбрал из них те единицы на букву «А» и их значения, которые, насколько мне известно, использовались в лексике марксштадтцев. Диалектное произношение этих слов приведено в круглых скобках. В скобках указан также диалектный род имен существительных, если он отличался от литературного.
Во всем этом присутствует, разумеется, доля условности и неопределенности. Немцы-марксштадтцы представляли собой достаточно большую и неоднородную группу немецкого населения Поволжья. Они заметно различались по происхождению (среди них преобладали потомки гессенцев и саксонцев, но имелись и выходцы из других регионов Германии, а также некоторых соседних стран), социальному положению, уровню образования и т.п. Соответственно могла отличаться и их лексика. Я еще в детстве подметил, что некоторые марксштадтцы говорят не совсем так, как мои близкие, и стремился отразить это обстоятельство в своей работе. Однако вопрос о том, насколько типичны для этой группы российских немцев приведенные мной лексические единицы и их значения, может быть решен, конечно, только общими усилиями бывших марксштадтцев и их потомков.
Таким образом, мою работу следует расценивать не только как первый шаг в воспроизведении и изучении марксштадтского диалекта, но и как приглашение к широкому активному сотрудничеству на этом поприще. В частности, хотелось бы узнать мнение читателей о структуре словаря. Так, я пока что воздержался от включения в него имен существительных, аналогичных по смыслу соответствующим глаголам. В результате преобладание глагольной лексики, и без того типичное для немецкого языка, проявилось в моем тексте еще заметнее. Совсем немного в тексте также устойчивых выражений и словосочетаний. Насколько оправданы эти ограничения, пусть судят читатели.
Другая непростая задача, еще ожидающая своего решения, – отражение в словаре той лексики, которая не имеет прямых аналогов в вышеупомянутом справочном издании. Это относится, в частности, к руссицизмам, весьма распространенным среди марксштадтцев, что не удивительно, поскольку в Екатериненштадте уже в начале ХХ в. насчитывалось до 10% преимущественно русскоязычного населения.
Мне трудно представить себе более интересный и значимый объект для любителей истории российских немцев, чем язык и речь наших предков. Потому я в любом случае намерен продолжить свою работу по составлению начатого словаря и надеюсь довести ее до законченного вида в обозримом будущем.
Февраль 2012 г.