Воспоминания первопереселенцев

[loginza3753]

Zur Geschichte der Wolga-Kolonien 1. Kurze Geschichte der Saratowschen Kolonien an der Wolga seit ihrer Ansiedlung, so viel ich mich erinnern kann.Ищу воспоминания Генриха Эрфурта из Орловского .Они напечатаны были в 1900 году журнале Friedesbonen в 10-12 номере. На старом форуме я нашла запись где шел разговор о этих влоспоминаниях.Прошу откликнитесь Пользователи сайта Студент и Andi! Лидия.

[AndI]

первопоселенцев обнаружил у себя

Очень бы хотелось взглянуть на них. Есть возможность опубликовать на форуме?

[D'r Hoornäsige]

Буду публиковать, конечно. Но для этого надо Frakturschrift заменить на латиницу, что в случае с Зейдлицем и Батом сделать несложно. Киндсфатера переписывать - займет слишком много времени. В идеале все это надо было бы перевести на русский язык для пользователей, которым это тоже может быть интересно и которых нам нельзя терять только потому, что они не знают или в недостаточной мере знают немецкий язык. Мы здесь единая семья, и это здорово!

[D'r Hoornäsige]

А вот еще первопоселенцы нашлись:
Deutsche Kolonisten von Adel an der Wolga (Ohne Autor. Verfasser ist laut Bibliographie von Franz Schiller Pater Gottlieb Beratz)

Rußland war vor der Berufung ausländischer Kolonisten in das Reich noch nicht eigentlich kolonisatorisch aufgetreten. An Versuchen dazu hatte es allerdings davor nicht gefehlt, die aber fast gänzlich scheiterten, aus Mangel an tüchtigen Kolonisatoren. Den Eckstein zur Kolonisation
Rußlands legte Katharina II., welche durch die bekannte Kundgebung vom 22. Juli 1763 ausländische Kolonisten in das Reich herbeirief und mit deren Ansiedlung Ausländer betraute, während die Regierung selbst die Kolonisation nur einer kleinen Gruppe leitete. Die Kolonisatoren oder Direktoren, wie ihr offizieller Titel lautete, waren selbst von Adel. Le Roy* (*er heißt in den Akten bald Baron, bald Graf) und de Pictet besiedelten den großen, den kleinen und den Muchor-Tarlik wie die beiden Karamanen, der hollandische Baron de Boregard das sogenannte „Katharinenlehen“ (Katharinenstadt und die umliegenden Kolonien), während Menuier de Precourt und de Boffe** (**wird auch öfters Baron genannt) und teilweise auch die Regierung auf der Bergseite Kolonien ins Leben riefen.
Existenzfragen haben die Auswanderung zu allen Zeiten in großem Maßstab gefordert. So war es auch nach dem Siebenjährigen Kriege in Deutschland. Durch Not getrieben und von den vielen Vorrechten, welche das Manifest enthielt, geblendet, verließen Tausende von Deutschen ihre
alte Heimat, um sich in Rußland eine bessere Existenz zu schaffen. Besonders zahlreich verließen Kolonisten die deutsche Heimat im Jahre 1766, unter ihnen auch mehrere bekannte Edelleute. Durch das Eintragen ihrer Namen in die Verzeichnisse der Kolonisten waren sie einstweilen vor
Not gerettet. Die Regierung gab ihnen Wohnsitz und Verpflegungsgelder von dem Tage an, wo sie sich bei den Werbekommissaren zur Auswanderung angemeldet hatten. Im Manifeste war jedoch die Forderung enthalten, das die Kolonisten nach ihrer Ankunft in einer Grenzstadt oder in der Residenz ihren festen Entschluß angeben sollten, mit was sie sich in Rußland befassen wollten:
ob sie sich dem Kaufmannsstand, einem Handwerk widmen oder sich in Flecken und Dörfern zum Betriebe der Landwirtschaft ansiedeln wollten. Diese Verfügungen wurden jedoch von der Regierung fast gänzlich außer acht gelassen, dagegen erhielt die „Vormundschaftskanzlei für die
ausländischen Ansiedler“ den Befehl, die Kolonisten zu bewegen, jedoch ohne Zwang, sich in freien, menschenleeren Gegenden niederzulassen und sich mit Landwirtschaft zu beschäftigen (Концелярия должна была «особливо уговаривать иностранцевъ, но безъ принуждения, к поселенiю на праздныхъ мъстахъ». Клаусъ, Наши колонiи, S. 15.)
Dies geschah denn auch von den Kommissaren und zwar ohne Ausnahme rücksichtslos sowohl inbetreff der Adeligen, Offiziere, Studenten, Aerzte und Lehrer, wie gegen Handwerker und Bauern. Besonders enttäuscht mögen Offiziere gewesen sein, die meistens dem Adel angehörten und
wohl mit der Hoffnung nach Rußland gegangen waren, sich dem Kriegshandwerke widmen zu können. Dem Manifeste gemäß sollte denjenigen, die sich freiwillig dem Militärdienste widmen wollten, außer der gewöhnlichen Besoldung nach ihrer Einstellung in das Regiment noch
ein Geschenk von 30 Rbl. verabreicht werden. In Oranienbaum angekommen, lösten sich ihre Hoffnungen und Träume in nichts auf, die Kommissare taten ihr Möglichstes, auch die Adeligen und Offiziere zum Betriebe der Landwirtschaft zu „bewegen“. Und die meisten aus ihnen
ließen sich „bewegen“. Aber es gab auch solche, nicht nur unter den Edelleuten, Offizieren und Kaufleuten, sondern auch unter den Handwerkern, allerdings nur wenige, bei denen keine Redekunst half, sie bestanden auf der Forderung, ihr Handwerk dort zu betreiben, wo sie wollten. Am 25. Juli 1766 mußte der Kommissar Iwan Kuhlberg bei der Einsendung eines Namensverzeichnisses einer Partie von Kolonisten in seinem Rapport an die Tutel-Kanzlei berichten: въ числъ показанныхъ въ ономъ спискъ колонистовъ по многому моему къ нимъ увещеванiю чтобы скдонились мастерство свое производить при хлъбопашествъ, но на оное не склонились, и объснили желанiе свое остатся въ городахъ и производить свои мастерства, а именно подъ № 3422 Якобъ Фишеръ трубочистъ, въ Саратовъ, подъ № 2502 Францъ
Нахъбаръ столяр въ Санктъ-Петербурге: подъ № 2552 Каспаръ Фасбиндеръ колокольный мастеръ, въ Саратовъ, подъ № 2558 Карлъ Леманъ, подъ № 2564 Августъ Дитрихъ клавишные мастера; подъ № 2573 Францъ фонъ Орфелинъ купец въ Санктъ Петербурхе: подъ № 2575 Iоганъ Шпиль медникъ,подъ № 2579 Iоганъ Шеферъ въ Саратовъ. Aehnliche Berichte schickte Kuhlberg an die Tutelkanzlei am 18. Juni und 31. Juli desselben Jahres. (S. Именной списокъ колонистамъ.)
Einer aber fand sich unter den Kolonisten, der dem Kommissar Kuhlberg nicht angeben wollte, wo er die Absicht habe, sich niederzulassen und dies war kein geringerer, als der in unseren deutsche Dörfern wohlbekannte Bernhard Ludwig von Platen, der erste Geschichtsschreiber der
Kolonisten. v. Platens „Reisebeschreibung, wie auch die Lebensart der Russen“ haben wir es zu verdanken, daß wir etwas Näheres aus seiner Lebensgeschichte wissen. Platen, lutherischer Konfession, stammte aus Pommern (zur Zeit kann ich nicht sagen, aus welchem Orte er gebürtig war). Für die Auswanderung wurde er von le Roy und de Pictet angeworben. Nach Rußland machte er die Seereise auf dem Baltischen Meere auf einem Lübecker Schiffe, dessen Kapitän Johann Bauert war.
In Oranienbaum, wo er im Juli 1766 ankam, weigerte er sich vor dem Kommissare Kuhlberg seinen Wunsch zu äußern, wohin er sich begeben wollte (Kuhlberg berichtete an die Tutelkanzlei: Оный колонистъ [Бернгардъ фонъ Платенъ] желанiя своего не давалъ гдъ ему селится. Именной списокъ № 2537). Leicht mag es Platen nicht gewesen sein, sein Vaterland zu verlassen.
„Drum that ich alle Tag' / Mir mit Gedanken Quälen“ schreibt er in den Knüttelversen seiner Reisebeschreibung. Schließlich entschied er sich doch zur Reise, denn die Not zwang ihn dazu.
„Mundierung, Geld und Gut / Thät mir nun gänzlich fehlen; / Kurz, meine ganze Sach'
War herzlich schlecht bestellt; / Ich konnt' es ohne Klag' / Vor Leuten nicht verhehlen:
Ich mußte barfuß geh'n, / Kein Schnaps war nicht zu wählen. / Drauf resultiert ich mich
Auch mit dahin zu gehen; / Ob ich mein Glück nicht könnt' / In Rußland blühend sehen.
Ging also eiligst hin / Zum Werbungskommissär, / Sagt', daß ich ein Officier,
Auch gut von Adel wär. / Bat mir zur Gnade aus, / Der Kaiserin zu dienen,
Deshalb war ich allda / Nach Rußland jetzt erschienen, / Um diese Reis' zu thun
Mit in das neue Land. / Ich kam auch allsogleich / In den Kolonistenstand.
Acht Schilling alle Tag / Bekam ich zu verzehren, / Konnt' gehn, wohin ich wollt',
Hat mich an nichts zu kehren. / So lebt' ich vierzehn Tag / Ganz ruhig im Quartier.
Allein da ging's zu Schiff / Ein sehr betrübt Blamier.“
Danach hätte Platen angegeben, was er in Rußland werden wolle. Kuhlberg berichtete nun an die Kanzlei, Platen habe seinen Wunsch nicht geäußert, wo er sich ansiedeln wolle. Platen, ein verkommener und arbeitsscheuer Mensch, also den er sich selbst kennzeichnete, mußte doch
sehen, wie die übrigen seiner Kolonisten für den Betrieb der Landwirtschaft „bewogen“ wurden, wozu er sich sicherlich nicht „bewogen“ fühlte, und als er sah, daß man auf seinen Adel und seinen
Rang keine Rücksicht nahm, und er schwerlich beim russischen Militär Dienste finden würde, so mußte er Sorge tragen, möglichst lange Verpflegungsgelder zu erhalten, was er nur durch Aufschub der Aeußerung seiner Absicht, mit der er nach Rußland gekommen sei, erreichen konnte.
Platen hatte es schon früh erraten, woran es sich bei der russischen Regierung handelte: diese wollte die menschenleere Gegend an der Wolga bevölkern und hielt darum nicht, was sie im Manifeste versprochen, wonach jedem freigestellt war, selbst zu wählen, wo er sich ansiedeln wolle.
„Man ruft uns Kolonisten! / Hier gilt kein Bürger nicht / Und auch kein Professionisten;
Kein Adel Charakter, / Kein Amtrecht, kein Officier? / Ihr müßt jetzt Bauern sein;-
Da ist kein Rat dafür.
…................................................
Da dacht' ich hin und her: / „Soll ich nun Bauer sein?... / Da schlage Pulver, Blei
Und alle Flamm' hinein!“ / Nun werden wir vertheilt / Als wie in Nohas Kasten;
Wer nichts zu fressen hat, / Bereite sich aufs Fasten.“
Das war bei Saratow, wo den Kolonisten Ansiedlungsplätze angewiesen wurden. Leider ist mir nicht bekannt, welcher Kolonie Platen zugewiesen wurde. Ihm, dem Mittellosen, mag vor der Zukunft bange geworden sein. Jedoch bald fand er eine Beschäftigung:
„Man hat aus mir Off'cieren / Ein'n Präceptor gemacht. /
…....................................
Man wird euch Oerter zeigen, / Jetzt seid ihr Mann für Mann / So gut wie Leibeigenen.
Da habt ihr euren Fleck, / Nun schafft euch euer Brod; / Arbeiten müßt ihr
Solang bis in den Tod. / Und wenn ihr g'nug geschafft, / So ist es dann vollendet.
Dann heißt es große Noth, / Viel Arbeit – wenig Brod“,
ruft er den Kolonisten beim Abschiede in Saratow zu. Seine Reisebeschreibung in Knüttelversen ist die erste, die bekannt geworden, und enthält 67 Strophen zu je 8 Zeilen.
Karl August Marschal von Bieberstein, ein preußischer Offizier, aus Centa*( *Es gibt ein Centa in Tirol und ein Centa in Ungarn. Im russischen Verzeichnis heißt sein Geburtsort Цента) gebürtig, war zur Zeit seiner Einwanderung in Rußland 38 Jahre alt und ebenfalls wie Platen unverheiratet. Er kam am 3. August 1767 in Katharinenstadt an, von wo er nach Glarus übersiedelte, dort Gemeindevorsteher wurde und dadurch seinen Namen der Vergessenheit entriß, denn im Volksmunde heißt das Dorf nicht Glarus, sondern Bieberstein. Er bekannte sich zur lutherischen Kirche.
Paul Wenjeslaus von Wipler, ebenfalls ein Offizier, war 40 Jahre alt, als er in Rusland ankam. Er gehörte zur Gemeinde Katharinenstadt. Auch er war unverheiratet. In der preußischen Armee bekleidete er den Rang eines Leutnants. Da er unbemittelt war, erhielt er wie die übrigen
Kolonisten aus der Wojewodenkanzlei durch den Beamten Kapitän Kindermann 150 Rbl. an Vorschuß. Der Tag seiner Ankunft in Katharinenstadt war der 27. August 1767. Lutherischer Konfession. Geburtsort Uschutz in Schlesien.
Georg Friedrich von Gildener. Гилденеръ hat im Russischen das Namensverzeichnis der Kolonie Boistroux [eingeleitet], war Schulz der Gemeinde Boistroux, lutherisch, kam daselbst am 17. August 1767 an mit seiner zwanzigjährigen Frau Margaretha, deren Familienname wie bei allen
unseren eingewanderten Urgrosmüttern unbekannt geblieben ist. Er stammte aus Flenzbach**( **Ein Flenzbach, wie das Wort im russischen Namensverzeichnis heißt, gibt es nicht, wohl aber ein Flenzburg in Schleswig-Holstein) und bekleidete in der preußischen Armee den Rang eines Kapitäns. Er erhielt als Vorschuß vom Tutelkontor in Saratow 1 Pferd.
Karl von Winkelmann, katholisch, war Schulz in Susannental, das von ihm den im Volksmunde gebräuchlichen Namen erhielt. Er war zur Zeit der Einwanderung 31, seine Frau Maria 28 Jahre alt. Er kam am 3. August 1767 in Susannental an. Er stammte aus Kreuz (im Russ. изъ Креца) und
war österreichischer Leutnant.
Heinrich Andreas Hollach von Gortha, im Verzeichnisse lautet der Name: Гола фонъ Горта, lutherisch, aus Darmstadt. Wurde von Baron de Beauregard angeworben. Dem Kommissar Kuhlberg erklärte er, das er sich im „Katharinenlehen“ anzusiedeln wünsche und Ackerbau treiben
wolle. Er war nicht verheiratet, als er nach Rußland ging.
Georg Ludwig von Reisich, lutherisch, war von Le Roy angeworben. Er stammte aus Sachsen, war polnischer Leutnant, und, als er in Rußland einwanderte, nicht verheiratet. Auch er wünschte, sich in der Gegend von Saratow niederzulassen und Landwirt zu werden.
Johann Konrad von der Au war ein vierzehnjähriges Waisenkind, als er nach Rußland kam. Den Knaben nahm der Schulz der Kolonie Kanna (?) zu sich. Von diesem Schulzen meldet das Verzeichnis: Въ колонiи Канна Шульцъ Iоганъ Христiан Миллеръ, 28 лътъ отъ роду, лютеранского закона, изъ Велела, изъ вахмейстеровъ, прусскiй гусаръ. У него сирота Iоганъ Конрадъ Фондерау 14 лътъ отъ роду. Die 11jährige Elisabeth von der Au, Stieftochter des Jakob Völker, war des Johann Konrad von der Au Schwester. Der Kinder Mutter Gertrud heiratete wohl
aus Liebe zu ihnen, damit dieselben versorgt wurden, als 33jährige Witwe den 20jährigen Jüngling Jakob Völker. Ob die Kinder als Waisen vom Auslande nach Rußland kamen, oder ob ihr Vater auf der Reise starb, ist nicht bekannt, ebensowenig der Ort ihrer Heimat. Die Verzeichnisse der
eingewanderten Kolonisten geben überhaupt selten den Heimatort der Waisen an. Desgleichen findet sich keine Notiz darüber, welcher Konfession die Waisen von der Au angehörten. Das Verzeichnis der Familie Völker lautet: Колонiя Цирхъ, Якобъ Фелкеръ, 20 лътъ отъ роду, католицкаго закона изъ Бибера, изъ мужиковъ, жена Гердраута 33 г., пасынокъ Iоганъ 16 л., падчерица Элизабета 13 л., у него братъ Георгъ Фелкеръ 26 л., прибылъ 3 августа 1767 года, получилъ от конторы одну корову (списокъ вызову Барона де Борегарда стр. 718, № 815).
Graf von Lauterbach, katholisch. Über ihn fehlen einstweilen die Nachrichten aus den Verzeichnissen. Er stammte aus Ingolstadt und wurde wegen der Heirat eines bürgerlichen Mädchens von der Familie verstoßen. Sie gab ihm jedoch das Grafendiplom heraus, wie auch seinen Trauschein, was die Familie bis auf den heutigen Tag gerettet hat und aufweisen kann.
Leider ist es schon vorgekommen, das manche Kolonisten ihre Diplome Altertumssammlern und Geschichtsforschern anvertrauten und nicht mehr zurückerhielten. Möge diese Notiz für solche, die noch im Besitze ihrer Adelsdiplome sind, zur Warnung dienen.
Die nun folgenden Familien sind holländische, ob sie von Adel waren, bleibt dahingestellt. Für die Richtigkeit der Schreibweise kann ich keine Garantie leisten, weswegen ich die Namen hier beifüge, wie sie das Namensverzeichnis im Russischen hat.
Josef van der Schwan (Iозефъ Фандершванъ), katholisch, aus Amsterdam, ein Tischler, kam 1766 den 27. August in Katharinenstadt an, 27 Jahre alt, seine Frau Johanne 33. Er erhielt von der Wojewoden-Kanzlei durch den Kapitän Kindermann 150 Rbl., auf der Reise war er Vorsteher
einer Partie Kolonisten. Die Beamten konnten unmöglich von jedem Kolonisten auf der Reise Quittung über den Empfang der Verpflegungsgelder nehmen, da dies zu zeitraubend gewesen wäre. Sie teilten daher die Kolonisten während der Reise auf dem Schiffe und zu Land in Partien und bestimmten einer jeden derselben einen Vorsteher, der für alle Kolonisten seiner Partie über erhaltene Verpflegungsgelder unterschrieb. Wahrscheinlich oblag ihnen auch die Verteilung der
Verpflegungsgelder.
Bauter van der Manen (Баутеръ Фандерманенъ), aus Holland gebürtig, Kalviner, 37 Jahre alt, ein Wollarbeiter. Seine Frau hieß Nida, auch 37 Jahre alt. Söhne: Erhard 12 Jahre alt, Cornelius 7. Kam am 27. August 1766 in der Kolonie Niedermonjou an. An Vorschuß erhielt er 15 Rbl., 1 Pferd, 1 Kuh.
Bandreim van der Naweland (Бандрейм фанъ деръ Навеланд), katholisch, 59 Jahre alt, ein Kaufmann. Ankunft in Katharinenstadt am 27. August 1766. Seine Frau Dina war 43 Jahre alt. Hatte keine Kinder. Er erhielt an Vorschuß von der Wojewoden-Kanzlei durch den Kapitän
Kindermann 150 Rbl. Als seinen Heimatort bezeichnet das Familienverzeichnis der in Katharinenstadt eingewanderten Lezendir (?). Mit zwei Pferden, die er ebenfalls als Vorschuß erhalten hatte, brach er schon im darauffolgenden Jahre 3 Desjatinen Land auf.
Martin von der Chijs (Фондергизе), ursprünglich lautete sein Name: „Фондерэйзe“, das von fremder Hand im Verzeichnisse in «Фондергизе» verbessert wurde. Er stammte aus Rotterdam. Er war ein Gärtner, Kalviner. Seine Frau Maria war 28, er 26 Jahre alt. Durch den Kapitän Kindermann
an Vorschuß aus der Wojewoden-Kanzlei erhalten: 150 Rbl, 2 Pferde. Von ihm ist gesagt, das er in einem Kronshause in der Kolonie Beauregard wohnte, wo er am 27. August 1766 eintraf.
Johann Baptist van Mispel ( Iоганъ Баптистъ фанъ Миспель) aus Brabant, katholisch, ein Schuhmacher. Seine Frau hieß Katharina. Er hatte einen Sohn, Johann mit Namen, der 7 Jahre alt war. Ansiedlungsort unbekannt. Befragt über den Ort, wo er sich niederzulassen gedenke,
nannte er die Gegend Saratow, wo er sich dem Ackerbau widmen wolle. Auch ein polnischer Edelmann ist zu verzeichnen, nämlich:
Kasimir Kasawerski. Er stammte aus der Stadt Bredi (?) aus Polen. Von ihm ist ausdrücklich gesagt, daß er ein Edelamm ist, was sonst bei keinem einzigen der bisher erwähnten Adeligen in den Namensverzeichnissen der Kolonisten vorkommt. Казимиръ Казаверскiй изъ Польши, гор. Бреди, изъ шляхтичей. Er siedelte sich in Husaren an, war katholisch. Er war 34, seine Frau Maria 25, ihr Sohn Johann 1 Jahr alt. Auch er war wie die deutschen Adeligen arm, erhielt an Vorschuß vom Saratower Wojewoden-Kontor 150 Rbl., 50 Rbl., um ein Haus zu bauen und 50 Rbl von dem
Tutel-Kontor. Kam 1765 den 13. Juni in Husaren an.
Zuletzt noch ein Baron von Holstein, von dem ich nur erfuhr, das er zur Kolonie Holstein gehörte, wo er es so weit gebracht hatte, daß er der Gemeinde die Kühe hütete und es gern hörte, wenn man ihn abends beim Heimtreiben seiner Herde mit „Guten Abend, Herr Baron“ grüßte. Diese Edelleute haben in Rußland nicht gefunden, was sie suchten. Es war nicht ihre Schuld. Die Tutel-Kanzlei „bewog“ sie eben auf Befehl der Regierung zur Landwirtschaft. Die Beamten ziehen die Adeligen der Trägheit, die nie physische Arbeit verrichtet noch Landwirtschaft erlernt hatten. Ist es nicht grenzenloser Spott und gefühllose Schadenfreude, wenn ein Beamter im Namensregister über den Offizier Helm. Willsbach aus Basel (später nach Katharinenstadt übergegangen) die Bemerkung macht: «Изъ Корбаха, изъ капитанскихъ дегенъ, к работъ безнадеженъ за лъностiю». "Ein Kapitansdegen, zur Arbeit untauglich wegen Faulheit“. Hatte nicht der schlaue v. Platen einigermaßen Recht, als er den Kolonisten bei Saratow zurief: „Nun seid ihr Mann für Mann so gut wie Leibeigenen“. Aber nicht nur die Adeligen allein konnten ihr Gluck in Rußland aus verschiedenen Gründen nicht zimmern, andere Kolonisten konnten's auch nicht. Es war nicht ihre Schuld. Es fehlte am Besten: an der goldenen Freiheit.


Quelle: Deutsche Rundschau (Saratow), Nrn. 1-4, 1907.

[D'r Hoornäsige]

Вместо предисловия
Забегая вперед, отмечу, что записки шульмейстера Бат(т)а опубликованы в газете Deutsche Volkszeitung, к великому сожалению, не в полном объеме. В дошедшем до нас тексте опущены Манифест от 22 июля 1763 года и приложения к нему, нет также описания торжественного открытия Саратовской консистории с последующими празденствами. Но об этом можно узнать из других источников, поэтому опущения эти никак не сказываются на ценности газетной публикации.. Неопубликованные разного рода заметки шульмейстера, к сожалению, уже не восполнить. Полагаю, что они были бы нам сегодня очень даже интересны.
Для многочисленных потомков семейства Бат(т)ов особенно печально и больно будет узнать, что в газетном варианте они не найдут данных о рождениях, крещениях, восприемниках, венчаниях, смертях и т. п. по крайней мере первах двух поколений. Касается это в некорой степени и нашего семейства, так как брат моего дедушки по отцовской линии, учительствовавший с 1920-х годов и до депортации в колонии Дитель, был женат на Элизе, урожденной Бат(т) из Дителя (венчались они 28 мая 1918 года в евагелическо-лютеранской церкви в Камышине).
Но зато форумчане найдут список первопоселенцев Дителя с указанием мест выхода. Их небезинтересно будет сравнить со списками, опубликованными Игорем Рудольфовичем Плеве. Да и все остальное, уверяю, очень познавательно и интересно.
Весь манускрипт может найтись в архиве газеты Deutsche Volkszeitung, если таковой вообще существует и если была сделана копия.
Я, однако, придерживаюсь версии, что записки, как и другой ценный исторический материал, в том числе и списки первых поселенцев всех материнских колоний на Волге, которые Диц старший извлек из Пензенского архива и, перешедшие в наследство его сыну, попали в руки начальника отдела юстиции Трудовой Коммуны Области немцев Поволжья, в котором работал и Диц младший. Известно, что бежав в 1923 в Латвию, начальник этот прихватил с собой дицевские списки первопоселенцев и что руководство немецкой автономии на Волге в 1920-х годах безуспешно пыталось реституировать этет ценный материал. Пометки на сей счет я сделал в свое время в бывшем Саратовском партийном архиве (ныне ГАНИСО).
Приятного всем чтения, в том числе и сделанного мной русского перевода первой части записок. Текст планирую публиковать с продолжениями, которых будет еще девять.

Ваш покорный слуга D'r Hoornäsige, 29 июня 2023 г.

Aus alter Zeit: Aufzeichnungen des gewesenen Schulmeisters in Tittel Johann Kaspar Bath (1769-1834)

Из прошлого

Записки быпшего шульмейстера из Дителя Иоганна Каспара Бат(т)а (1769-1834)

Манускрипт записок находится в собственности бывшего депутата Государственной Думы, г-на Якова Дица. Приобрел он манускрипт у одного из жителей Дителя и любезно предоставил его наряду с иным ценным материалом по истории немцев Поволжья редакции газеты Deutsche Volkszeitung.
Автором записок является Иог. Каспар Бат(т), с 1796 по 1812 год шульмуйстер в своей родной колонии Дитель. Время же написания относится к 1829 году, или году его шестидесятилетия. В этом своем скромном сочинении он предстает перед нами простым благонравным, крестьянского склада человеком с острым взглядом на историю, который незатейливым и неподдельным языком и, как он сам выражается, «не следуя тонким правилам орфографии» рисует для своих детей, чтобы помнили, картину давно минувшего былого. Тем самым он как-бы направляет луч света на времена наших пращуров, озаряя то, что для нас оставались во тьме и безвестности. И мы сегодня благодарны этому благонравному свидетелю прошлого, останки которого давным давно нашли покой в могиле, за его исторические записки, пусть и написанные безо всякого «орфографического лоска».
Что же касается их более детального содержания, то они 1) содержат на страницах с 1 по 14 краткую биографию автора и впридачу еще подробнейший список его многочисленного потомства с данными о рождениях, крещениях, восприемниках, венчаниях, смертях и т. п.; 2) на страницах с 17 по 19 следует список всех семей-первопоселенцев дителевской общины с указанием мест их выхода; 3) на стр с 20 по 29 Манифест императрицы Екатерины II от 22 июля 1763 года в адрес иностранцев с приглашением их переехать в Россию, а также реестр отведенных к поселению еще свободных в России земель; 4) на страницах c 29 по 32 прибытие первопоселенцев Дителя на новую родину и описание хозяйственной и церковной жизни общины в первые десятилетия; 5) на страницах с 32 по 40 описание торжественного открытия Саратовской консистории в 1822 году и последовавших за этим событием синоодальных днях и, наконец, 6) на последних 16 листах разного рода заметки.

(Продолжение следует)

[D'r Hoornäsige]

Что-то немецкую газетную копию первой части не смог разместить здесь. Но связался с А.А., а он, как всегда, найдет выход и поможет!

[Георгий Раушенбах]

Я, однако, придерживаюсь версии, что записки, как и другой ценный исторический материал, в том числе и списки первых поселенцев всех материнских колоний на Волге, которые Диц старший извлек из Пензенского архива и, перешедшие в наследство его сыну, попали в руки начальника отдела юстиции Трудовой Коммуны Области немцев Поволжья, в котором работал и Диц младший. Известно, что бежав в 1923 в Латвию, начальник этот прихватил с собой дицевские списки первопоселенцев и что руководство немецкой автономии на Волге в 1920-х годах безуспешно пыталось реституировать этет ценный материал. Пометки на сей счет я сделал в свое время в бывшем Саратовском партийном архиве (ныне ГАНИСО).

Спасибо за очень интересную информацию! Не могли бы Вы подробнее изложить историю дицевских списков с самого ее начала? Хотелось бы узнать, где именно в Пензе хранились списки первопоселенцев, когда и как они оказались там. Все ли увез Диц (и как это ему вообще удалось)? Что известно о побеге начальника юстиции, что именно он сумел увезти в Латвию, какова судьба этих материалов? Существует ли связь между "дицевскими списками" и теми, что по сей день хранятся частью в ГАСО, частью в ГИАНП, частью в личном архиве И.Р. Плеве?
Возможно, для этого обсуждения стоит открыть отдельную тему.

[D'r Hoornäsige]

Я иногда думал, что стоит написать статью на эту тему. Ведь при всей скудности материала выясняется что со списками работало, имело к ним доступ или же их копии, как Ва сами верно заметили, несколько человек.
Почему в Пензе? Так стояло в указанном мной документе. Но через много лет нашел подтверждении, что документы о немцах Поволжья хранились/хранятся в Пензенском архиве в одной из статей Елизаветы Моисеевны Ериной.

[Георгий Раушенбах]

Я иногда думал, что стоит написать статью на эту тему.

Может быть, попробовать прямо сейчас?

[D'r Hoornäsige]

Продолжение записок Бат(т(а в моем переводе

Предлагая нашим читателям основные разделы этих записок, кроме Манифеста Екатерины II, в точном сответствии с оригиналом, мы хотели бы здесь же обратить внимание любителей нашей колониальной истории на подобные записки из прошлого, опубликованные несколько лет назад пастором Куфельдом в журнале “Friedensbote“:за 1900 год в номерах 10, 11 и 12 под рубрикой “Zur Geschichte der Wolgakolonien“ и за 1901 год в номерах 4 и 5: «Воспоминания из 18 столетия бывшего шульмейстера Иог. Георга Меринга под общим заголовком Хронологические заметки» („Memoiren des gewesenen Schulmeisters Joh. Georg Möhring aus dem 18. Jahrhundert, betitelt: Chronologische Anmerkungen“).

Некоторые сведения их биографии Иоганна Каспара Бат(т)а

«Во имя Христа.
Иоганн Каспар Бат(т) родился 10 февраля 1769 года по старому стилю в немецкой колонии Олешня в Саратовской губернии. Отец мой Иоганн Георг Бат(т) родился в Верховье Рейна в местечке Bischofsheim beim Hohensteg. Мать — Agnes Eva урожд. Hirsch родилась в селении Rendel недалеко от Франкфурта на Майне в регионе Wetterau. Моими восприемниками были Johann Caspаr Koch, Johann Georg Hetzel и Barbara Klemann. Родители мои с усердием готовили меня к посещению церкви и школы и, по их разумению, привили мне любовь ко всему благонравному. Я тянулся к знаниям, однако тогдашнее бедственное положение в колониях приводило к тому, что часто не хватало надлежащей писчей бумаги. Но мать моя позаботилась о том, что я под присмотром школьного учителя Адольфа Крона (Аdolf Cron) ко времени моей конфирмации довольно хорошо и грамотно научился писать. К 13 годам я был конфирмирован, но работа в крестьянском хозяйстве давала мне мало возможностей для упражнений в письме. Фамилия пастора, конфирмировавшего меня, была Альбаум* Он проповедовал закон, но жил против закона, т. к. во время конфирмации был под хмельком. Однако я должен заметить, что божий дух все же воцарился в моем бедном сердце при церемонии святого причастия.
На 19 году моей жизни, 29 сентября 1787 года, я вступил в священный брачный союз с моей дорогой супругой Катериной Маргаретой (Catharina Margaretha), урожд. Миль (Mill), после того, как 29-го нас обвенчал и благословил высокоуважаемый пастор Johann Caspar Seuffahrt**. В 1796 году 29 сентября я был назначен преподобным и многоуважаемым пастором Буком*** (Buck) учителем в Олешне, где я 16 лет служил общине своими скромными познаниями.

* Laurentius Ahlbaum - пастор в Лесном Карамяше (Grimm) в 1782-1786 гг.
**Joh. Kaspar Seiffarth - пастор в Лесном Карамыше (Grimm) в 1780-1804 гг.
***Joh. Heinrich Buck - пастор в колонии Дитель в 1793-1798 гг.

Продолжение следует

[D'r Hoornäsige]

Кто-нибудь помнит, были ли опубликованы на форуме Die Conradischen Familienpapiere, также относящиеся к первопоселенцам? А еще ответы Гамбургского и Любекского архивов Кристофу Шаабу на запрос о списках первопоселенцев? Если нет, могу подготовить к публикации.

[D'r Hoornäsige]

Заметка шульмейстера Бат(т)а — продолжение в моем переводе с немецкого языка

Моя дорогая супруга родилась в 1770 году, 14 апреля, в Олешне. Ее отцом был Andreas Mill, мать Maria Magdalena, урожд. Schüppert. Отец был с Верховьев Рейна из местечка Kork, мать из франконского Tillefroth. Ее восприемниками были Catharina Rink, Margaretha Hetzel и Adam Jörger, все из Олешни. С божьего благославления мы произвели в нашем браке на свет 12 детей, девять сыновей и три дочери, имена которых и дни рождения здесь перечислены по порядку.»
Далее следует, как уже было сказано, подробный перечень его детей и внуков. Перечнь этот он заканчивает стихом: (здесь в смысловом изложении, примечание переводчика)

От меня они унаследуют необходимую вещь,
а именно постоянный взор верующего человека,
направленного на муки агнца божьего на кресте,
взор, от которого не ускользнет любая фальш,
и который радуется все расширяющемуся авторитету Исуса

2) Коренные семьи колонии Дитель

«Ниже следуют фамилии глав семейств, прибывших в 1767 году, 1 июля, сюда в Олешню, праздновавшие этот день на протяжении всей своей жизни и который сегодня, 61 год спустя, мы, их потомки, продолжаем чтить. И было бы хорошо, чтобы этот день, сколько будет существовать эта община, сохранился бы в памяти.

Фамилии, имена и из какой местности Германии прибыли, насколько я это помню.

1. Johannes Klemann – c верхнего Рейна близ Келя (Kehl)**
2. Bernharth Rikert - вюртембержец
3. Abraham Stallmann - из Пфальца
4. Johann Friedrich Tautfeus *) - из Пфальца
5. Conrad Ortner - из Пфальца
6. Johannes Grauberger - из Пфальца
7. Friedrich Leiterer - из Пфальца
8. Georg Kern - из Пфальца
9. Gottfried Simmon - из Пфальца
10. Adam Jörger - из Эльзаса во Франции
11. Hartmann Kindsvater - из Пфальца
12. Andreas Schmidt - из Саксонии
13. Georg Kremer - из Пфальца
14. Peter Steinmetz - из Пфальца
15. Johann Georg Bath - c верхнего Рейна
16. Andreas Rink - c верхнего Рейна
17. Gotlob Pietsch - из Силезии
18. Michael Keller - c верхнего Рейна
19. Conrad Simmon - из Пфальца
20. Johannes Buch - из Пфальца
21. Andreas Urwan - из Пфальца
22. Georg Hetzel - c верхнего Рейна
23. August Tomann - из Пфальца
24. Andreas Flegler - из Франкфурта на Майне
*или Trutfeus?
**Kell или Köln?
Продолжение следует

[D'r Hoornäsige]

Заметка шульмейстера Бат(т)а — продолжение в моем переводе с немецкого языка

25. Georg Adam Heilbron - из Бирмсенц*
26. Johann Caspar Kuch/Koch? - из Вюртемберга
27. Jakob Müller - из Пфальца
28. Gottfried Tittel - из Саксонии
29. Andreas Mill - c Верхнего Рейна
30. Wendel Bruchbacher - из Пфальца
31. Philip Hoffmann - из Пфальца
32. Sebastian Bömer - из графства Ваттенберг в Пфальце
33. Paul Müller - из Вюртемберга
34. Christian Weldy - c Верхнего Рейна
35. Jacob Engelmann - из Пфальца
36. Philip Spreuer - недалеко от Хунсрюка/Hunsrück в Пфальце
37. Paul Bengel - из Пфальца
38. Johann Friedrich Knobloch - из графства Ваттенберг в Пфальце
39. Nicolaus Vogt - из Оденвальда/Odenwald
40. Heinrich Maeyer - из Вюртемберга
41. Georg Reichel - из графства Ваттенберг в Пфальце
42. Matheas Schmidt - с Верхнего Рейна
43. Gabriel Weinmeister - из княжества Ангальт Цербст
44. Jakob Keil - из Оденвальда/Odenwald
45. Jorg Jörger - из Эльзаса во Франции
46. Сonrad Luey - из Дармштадта/aus dem Darmstädtischen
47. Michael Stromann - c Верхнего Рейна
48. Jacob Bruchbacher - из Пфальца
49. Сhristian David - из Пруссии, столицы Берлина
50. Johann Herbst - Мекленбуржец
51. Adam Kuhn - из Дармштадта
52. Wilhelm Michel - из Пфальца**
53. Andreas Vogt - из Мекленбурга
54. Heinrich Würth - из графства Ваттенберг в Пфальце, уехал
55. Jacob Rein - из графства Ваттенберг в Пфальце, уехал
56. Conrad Lakmann - из Ганновера/aus d. Hanebrischen***, Ilmken
57. Michael Hoffmann - с Верхнего Рейна
58. Heinrich Paul Michael - из Пфальца
59. Johann Jacob Seidel - из Пфальца
60. Carl Gemnitz - из Саксонии
61. Michael Müller - из Эльзаса во Франции
62. Johannes Krämer - из Пфальца
63. Jeronimus Ruff - из Пфальца
64. Jacob Kappel - из Пфальца
65. Jacob Wambold - из Оденвальда/Odenwald
66. Conrad Schlag - из Пфальца
67. Balldien Wigner - данные в немецком оригинале отсутствуют
68. August Schlikert - данные в немецком оригинале отсутствуют
69. Johannes Foss - из Пфальца, женился уже здесь
70. Jochim Damm - из Мекленбурга

*Пирмасенс в Пфальце/Pirmasens in der Pfalz
**затем следуют непонятные слова “ist aber nach verschuum über“ (вероятно: но исчез в через, прим. переводчика)
***Hannoverischen
Это имена глав семей, поселенных в Олешнинскую общину в 1767 году, которых я за некоторыми исключениями еще всех знал. Они, так как я написал эту книгу в 1829 году, все уже собрались у своих отцов. Когда я написал это в знак скромной памяти о наших любимых родителях, мне шел уже 60-ый год. Само написание, пусть и с хромающей орфографией, доставило мне удовольствие вспомнить о былых временах и о наших отцах и оставить этот скромный труд на память моим любимым детям.

Продолжение следует

[D'r Hoornäsige]

Заметка шульмейстера Бат(т)а — продолжение в моем переводе с немецкого языка


О хозяйственной и церковной жизни Дительской общины в первае годы ее существования

После того, как шульмейстер Бат(т) поместил в своих заметках Манифест Екатерины II и реестр всех в России свободных и к поселению предназначенных земель, он продолжает свое повествование и пишет:
«По приглашению этого манифеста благословенной императрицы Екатерины II первые поселенцы, наши предки, тронулись с насиженных мест в Германии в марте и апреле 1766 года. Оставив позади свое любимое отечество, они, после прибытия на суднах в Бановку на Волге и выгрузки на берег, приехали в большинстве своем в Олешню 1 июля 1767 года на воловьих повозках . Насколько мне известно из рассказов старожилов и моих любимых родителей, пунктом сбора здесь было то место, которое я позже приобрел в качестве дворового для своих детей. Выгрузив свои скудные пожитки, они собрались под открытым небов и стали благодарить господа бога за счастливое сюда прибытие. С каким чувством они произнесли эту благодарность и совершили свои песнопения, можно себе легко представить. Кто-то оставил в Германии своих родителей, кто-то вынужден был во время путешествия навсегда распрощаться с женой или детьми из-за их преждевременной смерти, а многие прибыли сюда вообще без родителей круглыми сиротами. К тому же у них не было даже крыши над головой, под которым они могли бы спрятаться от сильного даждя, который начался вскоре после их прибытия и который насквозь измочил их скудный скарб и одежду. И им подумалось, что они подобны детям Израилевым, что на праздник святой Троицы построили себе шалаши из зелени. Необходимые продукты питания были у живших по соседству русских крестьян, которые вскоре наладили их продажу за деньги.
Первопоселенцы продолжали получать кормовые деньги от Короны, а также муку для выпечки хлеба- В первый год было построено лишь мало домов, поэтому в первую зиму большинство должно было довольствоваться землянками. Поскольку зимы в первые годы были очень морозными и многоснежными, то легко себе представить, с какой тоской иной из первопоселенцев вспоминал о своей любимой Германии с более мягким климатом. Уже в первую зиму им пришлось пережить, как двое их собратьев, а именно Шликерт и Фогт замерзли по дороге из Дубовки. Тела их нашли только весною, когда сошел снег. Но по божьей милости случилось так, что при всей скудности одежды не погибло больше людей. Я еще помню, что многие из наших любимых отцов, если хотели или имели возможность выглядеть прилично, все же надевали поверх своей немецкой одежды кафтан и ехали в таком одеянии в Саратов, чтобы взять коронную муку и иметь таким образом хлеб для себя и своих детей. На втором году они получили семенной материал, и большинство наняло казаков или украинцев (Kochollen) для вспашки степи в количестве нескольких десятин, с которых собрали богатый урожай. На второй год каждый старался приобрести плуг, дополненный лемехом по немецкому образцу. Большинство пахали двумя лошадьми, но [от менее состоятельных] нетронутая целина требовала, чтобы два — три хозяина впрягали своих лошадей перед плугом [и обрабатывали землю совместно]. В крестьянском хозяйстве в то время царила бедность. Во первых людям выдали диких лошадей, во вторых кто-то в Германии не занимался крестьянским трудом и не мог обходиться с лошадьми. В третьих отчасти не ценился крестьянский труд. Я еще помню, что меру овса (гарнец=3,28 литра, прим. перев.) продавали всего за две копейки и одну денежку*. Когда же цена за гарнец поднялась до пяти копеек, то чувствовали себя уже счастливыми. За каждый пуд муки, что везли в Саратов, получали 12 копеек, а за пуд пшеницы выручка составляла 18 копеек. Корову продавали за три-четыре рубля. Еще в 1801 году я продал 10 овец за 8 рублей. Можно только удивляться, какие сайчас высокие цены на скот. Первое время наши родители получали хорошие урожаи, но потом наступали и совсем неурожайные годы, что даже здешние старожилы** пекли хлеб из лебеды, чтобы сохранить свою жизнь. А так, как эта беда немцев касалась не менее, то господь направил великодушие благославленной императрицы Екатерины II, у которой по отношению к ее немцам было материнское сердце, на то, чтобы она распорядилась выдать им муку из коронных амбаров и немцы не страдали от нужды.

*полкопейки
** русские

Окончание следует.

[D'r Hoornäsige]

Заметка шульмейстера Бат(т)а — окончание в моем переводе с немецкого языка

Наши отцы и деды прибыли из различных местностей Германии, поэтому и говоры у них были разные. Но друг с другом они ладили и обходилиси лучше, чем сейчас это часто наблюдаеся у рожденных здесь кровных родственников. Богослужение они проводили в амбарах и домах, большею частью под руководством шульмейстеров из-за нехватки проповедников, так что шульмейстеры крестили и детей. Если же приезжал проповедник и проводил с общиной Вечерю Господню, то он заодно благославлял и детей. В 1785 году Лесно-Карамышский (Grimm) приход в лице почившего достопочтенного пастора Janett, прибывшего с нашими отцами в Россию и остававшего до конца своей жизни в Усть-Золихинском (Messer) приходе, призвал сюда благочестивого пастора Иогана Каспара Зайффарта (Johann Caspar Seyffarth), настоящего слугу божьего. Он был страстным противникои крещения детей шульмейстерами и добился их прекращения. Добился он и того, чтобы стало больше проповедников. Он призвал в Олешнинский приход, состоявшего тогда из 125 семей, высокопочтенного пастора Буке (Bucke), пробывшего у нас лишь пять лет и перешедшего отсюда в Екатериненштадт. Затем он призвал к нам достопочтенного пастра Карла Якоба Фрюауфа (Carl Jacob Früauf), возглавлявшего Олешнинский приход в иечение 13 лет и служившего здесь с евангелической верностью без жажды к наживе, покрывая расходы даже из своего личного состояния. Он действительно из нужды перешел в Лесно-Карамышский (Grimm) приход, поскольку Олешнинский был маленьким и состоял всего из 125 членов, а от каждой семьи он получал здесь лишь по пудовке ржи, в то время, как семья его разрослась до восьми человек. Имел он в первые годы примерно 180 рублей твердого жалованья и лишь 200 рублей на проезд из Германии до Олешни для себя и своей любимой супруги. Кроме того, он был в своей должности чисто- и мягкосердечным по отношению к многочисленныи детям из бедных семей, приходившими исповедоваться. Насколько я помню, он не брал от малоимущих ни денег за обряд крещения, ни прочих сборов. При своем многочисленном семействе он очеть нуждался в хорошем пенсионном довольствии. Но из Лесного Карамыша его вытеснили.
В 1819 году пришел господин пастор Haag, и Олешнинский приход получил в его лице усердного евангелиста. В то время, как я пишу эти строки, он служит здесь уже девять лет. Так как приход вырос и охватывет уже 300 семей, а проповедникам высшие инстанции повысили жалованье, то пастор Haag обеспечен теперь лучше, чем его предшественники в Олешнинском приходе.
Я должен отметить, что у нас в Олешне слово божье до сих пор было в почете. И очень жаль, что равнодушие к этому слову ныне все более охватывает как представителей старшего, так и младшего поколения.

[D'r Hoornäsige]

Вместо предисловия

Воспоминания Иогана Гартвига Зайдлица (Johann Hartwig Seidlitz), по всей видимости речь идет о бывшем губернском регистраторе, а затем и шульмейстере в Урбахе, опубликованы одним из его потомков в газете Maistube, приложении к газете Nachrichten, в 1925 году. И, как это часто бывает с газетными публикациями, дошли они до нас в сокращенном варианте.
Прикрывшись инициалами J.S. пра-правнук этот пожелал остаться неизвестным. Он, как мне представляется, даже,пошел на уловку, «возвысив» свой социальный статус аж до батрака, что во времена постоянных перепроверок социального происхождения было не столь уж необычным делом. Судя же по вводной части, комментариям и примечаниям в тексте, пра-правнук этот владел грамотой и обладал историческими познаниями, далеко выходившими за рамки разумений простого колониста, тем более бывшего батрака.
Пра-правнуком автора воспоминаний, прикрывшийся инициалами J.S., на самом деле мог являться тогдашний пастор в Паульской, Johann Heinrich Seydlitz (1889- после 1937 г.). А пасторы и все «бывшие» в то время в силу известных обстоятельств предпочитали держаться в тени. Родство, признаюсь сразу, не перепроверял. Это всего лишь моя версия.
Иногда авторов при публикации их произведений и вовсе не называли: вспомним пример с публикацией Истории села Делер (Dehler) в журнале Wolgadeutsches Schulblatt в конце 1920-х годов. Тогда, чтобы избежать неприятностей, пришлось умолчать авторство Готлиба Бератца (Gottlieb Beratz) и нашли спасительный выход в следующем подзаголовке: Aus dem Archiv des Marxstädter Museums. Дело в том, что личный архив священника Готлиба Бератца после расстрела его в 1921 году чекистами был конфискован и частью был расхищен по последнему месту проживания священника в с. Суслы (Herzog), а частью попал в Марксшдатский музей.

Приятного чтения.

О первых поволжских немцах
J.S.

В Spillestube* ведут беседы на самые разные темы. Речь заходит и о былых временах. И не только о лично пережитом, но и о жизни первых поволжских немцев. Кое-что об этом мы уже имели возможность прочитать, другое нам известно из рассказов старшего поколения.
Но устные предания являются не совсем надежным источником. События передаются зачастую не совсем объективно. Потому что большинство пишущих о прошлом, смотрят на него или через стекла собственных очков или через очки своего времени. Поэтому аудентичное описание событий нам могут дать лишь наши предки самолично. Именно поэтому эти старые описания сегодня очень ценятся. Их упорно ищут и собирают. Многие из них уже опубликованы, другие еще будут опубликованы.
Я также хочу опубликовать здесь рассказ одного из колонистов времен первопоселения. Речь идет о моем пра-прадедушке, Иогане Гартвиге Зайдлице (Johann Hartwig Seidlitz). Он родился в Германии и получил там образование. Здесь, на русской стороне в киргизской степи, он стал одновременно школьным учителем и пастухом телят. Он много написал о жизни первах поволжских немцев. Еще ребенком я видел некоторые его книжицы. Мой дедушка часто углублялся в их содержание. И каждый раз, когда он закатчивал чтение, он тщательно закрывал их на замок. Такими ценными они ему представлялись. Эти синие листки производили на меня также большое впечатление и вызывали уважение, и я жаждал также в них почитать, когда вырасту. Но тут умер дедушка. Мне пришлось батрачить у чужих людей, а книги попали в руки одного из родственников, который ничего не понимал в исторических документах. Неудивительно поэтому, что книжицы эти использовались в качестве игрушек. Плотная бумага была как бы создана для этого. Мальчишки изготавливали из нее домики, лошадей, коров и различные куклы-марионетки. Я сегодны разрыл бы голыми руками целую кучу мусора, если бы смог выскрести из нее эти разрезанные листики. Но они утеряны и остнутся утерянными.
Найти удалось только одну книжицу, что мой пра-прадедушка написал собственными руками. Она состоит из одной только главы, в которой «в строгом порядке приведены все знаменательные события со времени поселения и до 1801 года и даже за чуть больший срок». Отдельные записи из этой книги я хочу здесь представить.*
(Введение)
Читатель ты любимый мой,
Книга эта может оказаться тебе полезной,
В ней увидишь ты, как род человеческий
всходит, растет, вызревает,
но жизнь в нем как была, так и есть, она не замирает.
Отец, мать, дитя, хозяин и его работник;
Не только старит время, но и обновляет.
Так что друг милый мой, возрадуйся и ты, что это так.
(Стих переведен по смыслу, прим. перев.)

1766
После целого года и нескольких месяцев в пути из Германии сюда, на место нашего поселения, мы прибыли по велению Ее императорского величества Екатерины II. здоровыми и невредимыми в вышеуказанном году, а именно в августе месяце,

1774

В названном году киргизами были разорены колонии Хайсоль, Отроговка, Тонкошуровка, Суслы итд., а также колонии на Тарлыке — Ровная, Краснорыновка, Кустарева и Кочетная, а люди и скот были уведены в плен. Во время этого трагического события множество людей не только потеряли жизнь, но и многие все еще находятся в руках этих варваров. Но многим удалось и спастись из этой мрачной страны с ее работорговлей.
После этого трагического события названные варварские разбойники, видимо, еще несколько раз совершали набеги.
А так со времени нашего поселения и до 1774 года ничего особенного не случилось, если не считать, что в предидущем 1773 году одна комета с длинным хвостом с августа по октябрь каждый вечер являлась на небе после захода солнца.
Многим из первопоселенцев пришлось, прежде, чем они смогли привыкнуть к здешнему климату, уйти в мир иной.
1796
(Правление и смерть Екатерины II)
1797
(Коронация Павла I)
1798 и 1799
Ничего особенного не произошло
1800
В вышеуказанном году, в последнем году прошедшего столетия, здешний губернский город Саратов был охвачен воникшим случайно ужасным трехдневным пожаром, оставившим неизгладимую печать на его облике. Первый пожар возник 10 ионя в 4 часа пополудни, второй 12 июля в 10 часов утра, а третий 14 июля после обеда в час. В этом тройном пожаре была уничтожена лучшая часть города — три церкви, кирпичные магазины, Немецкая Контора опекунства и еще другие из красивейших домов — соляная контора, казенная палата и все находившиеся у Волги пекарни — все превратилось в жалкую кучу пыли и пепла.
Лето оказалось в большинстве регионов неурожайным, осень очень влажной, зима запоздалой.
В конце последнего года старого столетия среди людей лютовали различные болезни: среди детей наблюдались оспа, краснуха итд., среди взрослых — набухание желез на шее, западение язычка, озноб и катар и др., частью очень опасные болезни, от которых многие умерли.
1801
Постоянная санная дорога возникла в этом году 11 января. Зима была очень мягкой и малоснежной. В этой части света никто подобного не помнил.

(Смерть Павла I. и коронация Александра I.)

1767
В августе основана колония Урбах.

1775
В конце марта в результате разлива Большого Карамана уровень воды поднялся настолько, что упомянутая колония как и несколько других, что были построены в речной долине, сильно пострадали от наводнения.
1778
Весной разлив Карамаана вновь вызвал наводнение.
1780
Многие немцы переселились на Кавказскую линию.
1792 и 1792
В эти два года колония Урбах была перенесена из речной долины на ее современное место. (Из-за повторявшихся наводнений на другое место была перенесена, к примеру, и колония Reinhardt. Место в долине Карамана, где прежде находилась колония, сегодня называется Hausplatz - место, где были дома, И.З.)
1793
Заложена нынешняя церковь, построенная при Форштегере Heinrich(е) Eube.
1794
В мае эта церковь освящена пастором Маем (May).
1795
В мае жена коллегиен-регистратора Михаэлиса из Саратова подарила общине для церкви находящиеся ныне там две большие люстры.
1797
Его Величество Павел Петрович приказал заменить во всей империи наместничества губерниями и вместо нумецкой Экспедиции в Саратове вновь учинить для немцев Контору опекунства.
1798
По приказу Конторы опекунства надворный советник Попов произвел среди немцев общую ревизию.
1780
10 ноября губернский регистратор Johann von Seidlitz стал учителем в Урбахе.
До нового года не было снега и скот находился на пастбище.
1801
...Еще следует заметить, что из 40 первопоселенцев, основавших колонию, в живых осталось лишь десять человек. А именно: M. Seidenzahl, A. Zahn, S. Goldmann, Gottfr. Balde, W. März, S. Wagner, G. Langmann, H. Krause, Erdm. Präger и Nik. Kämpf. Два последних ныне живут в Штале (Stahl). (Отсюда одна ветвь семьи Kämpf укоренилась в колонии Schaffhausen, J.S.) Форштегер здесь Jacob Wagner, а оберфорштегер — Michael Heim.
1802
В августе месяце г-н сенатор фон Габлиц (von Hablitz) совершил поездку по немецким колониям.
Также в августе здесь и во многих других местах прошел сильнейший ливень. Лето было очень плодородным и урожайным. Первые ночные заморозки ударили очень ощутимо уже в сентябре. В октябре выпал снег, и скот вынужден был остаться дома. Начало зимы выдалось очень суровым. Построен здешний амбар для хранения запасов зерна. Форштегером все еще является Jakob Wagner, а оберфорштегером - Michael Heim.
1803
Январь, февраль и март выдались необычайно холодными и суровыми. В этом году замерзло много людей и скота. Причиной падежа скота было отсутствие кормов, которых и достать было негде.
Jacob Wagner построил здесь ветряную мельницу.
В феврале г-н Köhler из Екатериненштадта получил медаль. В марте римо-католики получили иезуитов в качестве священников. В Саратов прибыло 10 католических священников и 1 евангелический.
В марте в Cаратове вступил в должность новый главный судья Конторы опекунства, фамилия его Рокенбок (Рогенбуке).
С 3 по 11 апреля установилась хорошая погода . Вода в Карамане поднялась до уровня берега. Лето было повсюду очень плодородным и урожайным.
Г-н главный судья провел в колониях ревизию.

*Spille происходит от Spindel, простейшего прядильного приспособления. в большинстве колоний называемой просто Spille, Spillestube - помещение, куда (в основном с ноября по март, т.е. во внестрадное время) по вечерам женщины и девушки приходили прясть шерсть, а мужчины и парни с курительными трубками, чтобы просто поговорить бог весть о чем. В большинстве своем собирались отдельно по возрасту — молодежь отдельно, постарше тоже отдельно. Часто собирались в определенной очередности по приглашениям. Отсюда выражение Spille gehe(n) в смысле собираться вместе, идти в гости, В ряде колоний это помещение называлось Maistube, но все фукционировало примерно так, как описано выше. Известно и выражение Maie gehe(n) в том же значении, прим. перев.)
Перевод с немецкого языка В.Г.

[Marusja]

.

Спасибо, Вам, сердечное!
Как же было бы здорово все эти воспоминания предоставить здесь в теме в оригинале!

С уважением, М

[D'r Hoornäsige]

Спасибо за добрые слова!
Буду связываться с А.А и, конечно, разместим.

[RusanovaSV]

10. Johann Henrich Kühn, Johann Adam Schneider , den 13. Januar 1774, из Таловки

Помогите, пожалуйста, найти воспоминания Jogann Henrich Küh, по ссылке ничего нет

[AndI]

Помогите, пожалуйста, найти воспоминания Johann Henrich Kühn, по ссылке ничего нет

сохраняю орфографию оригинала:
Heyl, Preiß, Macht und Stärke sei unsserm lieben Heyland gesagt, der da ist, und der da bleibet von Ewigkeit zu Ewigkeit: Amen
Ich muß zuvor noch einen Dank abstatten: Ehe ich weyder schreibe, lobet den Herrn, meine Seele und was in mir ist, seinen heyligen Nahmen, der mir und den lieben meinigen so vielle Gnade erzeiget hatt, daß wann alle unssere Härllein Zungen wären, wir dem lieben Heyland für solche große Liebe und Gnaden nicht genugt danken können, weilen er uns auß der zeitlichen Armuth herausgerissen un in ein Landt und Klimath versetzt hat, wo wir an leiblicher Nothtorfft nicht mehr zu klagen haben. …
… Wenn wir, lieben Freunde, zurückdenken an unsseres Vaterlandt, wie es sich ein großer weksel darzwischen geschehen ist, weylen wir uns auß unserer großer Arweitschaft, da wir unßer Brodt mit Jammer gegessen haben, nunmehro aber in eine leibliche und geistliche Vergnügung gesetzt haben, wofür ich und meine liebe Frau und Kinder lebenslang Dank abstatten wollen.“
Daloffka, den 13. Jannuari 1774, Jogann Henrich Kühn, Johann Adam Schneider

Перевод: «..прежде чем я буду писать дальше, должен выразить благодарность и слава Господу нашему, его душе, что во мне и его Святому Имени за столь щедро ниспосланную мне и моим близким благодать. И будь каждый наш волосок языком, прославляющими нашего любимого Господа за его бесконечную любовь и благодать к нам, этого было бы недостаточно, за то, что он вырвал нас из вечной бедноты и водворил в страну и климат в которой мы ни в чем не нуждаемся…
… Если я, дорогие друзья, сравниваю и думаю о нашем былом отечестве и тех переменах, что произошли с нами, о том бесконечном труде и тех трудностях с которыми мы добывали наш хлеб насущный, и нынешнем нашем положении, когда мы находимся в телесном и душевном удовольствии то я, моя любимая жена и дети до скончания века (Господа нашего) благодарить готовы.»

[RusanovaSV]

Помогите, пожалуйста, найти воспоминания Johann Henrich Kühn, по ссылке ничего нет

сохраняю орфографию оригинала:
Heyl, Preiß, Macht und Stärke sei unsserm lieben Heyland gesagt, der da ist, und der da bleibet von Ewigkeit zu Ewigkeit: Amen
Ich muß zuvor noch einen Dank abstatten: Ehe ich weyder schreibe, lobet den Herrn, meine Seele und was in mir ist, seinen heyligen Nahmen, der mir und den lieben meinigen so vielle Gnade erzeiget hatt, daß wann alle unssere Härllein Zungen wären, wir dem lieben Heyland für solche große Liebe und Gnaden nicht genugt danken können, weilen er uns auß der zeitlichen Armuth herausgerissen un in ein Landt und Klimath versetzt hat, wo wir an leiblicher Nothtorfft nicht mehr zu klagen haben. …
… Wenn wir, lieben Freunde, zurückdenken an unsseres Vaterlandt, wie es sich ein großer weksel darzwischen geschehen ist, weylen wir uns auß unserer großer Arweitschaft, da wir unßer Brodt mit Jammer gegessen haben, nunmehro aber in eine leibliche und geistliche Vergnügung gesetzt haben, wofür ich und meine liebe Frau und Kinder lebenslang Dank abstatten wollen.“
Daloffka, den 13. Jannuari 1774, Jogann Henrich Kühn, Johann Adam Schneider
.»

Спасибо огромное! Я и не думала, что у кого-то есть. А подскажите откуда это письмо? Из газеты?